Несколько слов о книге "Русское порно"

Игорь Шестков  

Несколько слов о книге «Русское порно»  

Сегодня я поговорю о моей последней книге, вышедший недавно в Берлине – «Русское порно». В ней – шестнадцать рассказов и приложение. Эти тексты написаны мной в конце 2017 года и в 2018 году.  

Вообще-то книги – не жеманные господа, и в представлении не нуждаются. Они нуждаются в читателе. Но неизвестно кем финансируемое и непонятно как существующее таинственное издательство irrgarten verlag кажется не собирается делать моей книге какую-либо рекламу… так что придется самому…  

…  

В первом рассказе книги, «На даче» действие, как это часто бывает – переносится из современности в прошлое. Коньком-горбунком в данном случае поработал пневматический пистолет.  

Лирический герой вспоминает юность... лежа в ванне. Восстанавливает в памяти встречу с одной очаровательной грузинкой, произошедшую на подмосковной даче для начальства.  

Диалог. Танец. Холодное объятье. И еще – «их поганые рожи», смерть одного из «номенклатурных хряков», предродовой декаданс наступающей эпохи нового русского капитализма с нечеловеческим лицом.  

Было ли все это на самом деле? Или то, что происходит в этом в тексте – не более чем пена, похожая на пену от жидкого мыла? Надо будет спросить моего героя... при оказии. Только вряд ли он ответит – скрытен ужасно. А если разбалтывается, то врет как сивый мерин.  

Первоначально я хотел назвать этот рассказ «Убийство вороны».  

…  

Второй рассказ называется «Мальчик, который был чайником».  

Текст этот я как обычно опубликовал для пробы на портале ПРОЗА РУ. Модераторы ПРОЗЫ РУ удалили его и еще десяток моих рассказов со своего портала, потому что «Эти публикации нарушают законы Российской Федерации». Это конечно дикая фантазия. Поэзия идиотов-охранителей путинской дзюдохерии.  

Этот текст – вовсе не порнографическая фотография и не фильм... скорее слегка фривольный рисунок на греческой вазе. Формально этот рассказ – пародия на Лолиту. Адаптация в другую реальность. Парафраз.  

Явное или неявное эротическое приключение моего лирического героя в этом тексте – не есть цель или предмет смакования, а только ворота, открывшие ему путь в мир метафизического ужаса, мир реальных потерь и страшных откровений. О жизни и о самом себе.  

…  

«Багровая полоса». Это история, которую после купания в городском бассейне рассказал моему лирическому герою «невзрачный, худенький, белобрысый старичок с смешной челкой… из русских немцев».  

Нехитрая история его женитьбы в Экибастузе… и не совсем обычных взаимоотношений с тещей.  

… Пришел я с работы поздно, усталый, злой, голодный. Думал теща уже спит, ан нет… ждет меня. Какая-то возбужденная. Щеки красные… вся лоснится и сверкает как яблочко. Покормила меня голубцами… рюмку налила белой… включила телевизор. Что-то веселое показывали, КВН что ли… нет, не КВН. Запретили уже. Забыл, что. А сама мыться ушла. Я сижу на диване, смотрю одним глазом телек, а другим сплю. Долго мылась теща. Вышла наконец из ванной комнаты. В халате, на босу ногу. Волосы кудрявые распустила. Груди – гора. Губы – как гранаты. Ресницы черные, а тени над глазами – синие. В общем, в полной боевой готовности баба. Сфинкс. Только на холеной полной шее – полоса багровая…  

Села рядом со мной на диван. Улыбнулась… засмеялась… звонко так. Ресницами хлопнула. Посмотрела на меня как рысь.  

А затем… халат расстегнула. Верхние пуговицы. И встряхнулась как молодая кобылица...  

Первое название этого текста – «Обворожила», но я его отверг, как слишком абстрактное… второе – «Мертвячка»… Оно показалось мне слишком грубым. Поэтому я назвал рассказ «Багровая полоса».  

…  

Следующий рассказ называется «Коломбо».  

Это криминальная история о похожем на знаменитого сыщика немецком художнике, преследуемом за преступление, которое он вроде бы и не совершал. Основана на реальных событиях, мелкие подробности которых мне пришлось изменить.  

Я был лично знаком со всеми действующими лицами этого рассказа и ручаюсь в достоверности действия и характеров.  

Самая главная тайна этоо рассказа заключается однако не в том, виновен или не виновен задержанный художник, а в ответе на вопросы:  

Как саксонский художник попал на Занзибар?  

Как звали рогатую ведьму?  

Выжила ли собачонка после удара об стену?  

Кто испытал космический оргазм?  

Какой камень добывали на Лисьей горе?  

Разбудил ли неонацистов визг Хайди?  

Почему носороги не упали?  

Была ли у араба борода?  

…  

В рассказе «Крысолов» я наконец решился описать то, что много раз видел в страшных дневных видениях (например на лекции по математическому анализу в большой аудитории на 16-м этаже МГУ) и кошмарных снах – гигантское поле грязи и пепла. Руины, зловещие овраги, холмы из мусора. И крысы. То, что осталось от моего любимого города после уничтожения русской цивилизации. Или то, во что она сама себя превратила.  

Из текста не ясно, что или кто уничтожил Москву, американские ракеты, оружие инопланетян или гнев божий. Не до конца ясно и – физическое ли это уничтожение или метафизическое.  

Для того, чтобы читатель поверил в шестиногих крыс – пришлось вначале потыкать его носом в снег и уличную грязь и поучить находить на земле потерянные прохожими ценные предметы.  

Находка перстня с Всевидящим оком и цифрой 2020 – не выдумка. Могу показать.  

…  

В рассказе «Чемодан» воспроизведен мягкий вариант апокалипсиса. Не «закат Европы», а всего лишь закат или психоз лирического героя...  

Все ужасы мира внешнего – возможно – тут только проекции его страхов.  

В результате используемый в качестве мишени, поставленный на попа, чемодан, превращается в зловещую дверь, в ворота в ад. Из-за которых доносятся проклятия исступленных демонов.  

Или это стоны совести, сожаления о неправильно прожитой жизни? Или непонятно как долетевшее до него эхо того, последнего ужаса... разрыва пространства... и остановки времени?  

…  

В «американском» рассказе «История с самолетом» речь идет, как и во многих других моих текстах, о Лимбе. О том, как человек, не осознавая это, попадает в Лимб. Туда, где уже нет жизни, но еще нет смерти и забвения.  

У Амброза Бирса есть рассказ, в котором герой – приговоренный к смерти и повешенный на мосту южанин – совершает путешествие по Лимбу. Ему кажется, что он сорвался с петли и выплыл, спасся. И он идет домой. По безлюдному волшебному лесу. Несколько секунд, прошедших между его повешеньем и его смертью, растягиваются в часы. И вот... он уже видит свою любимую жену... бросается к ней, хочет прижать ее к груди. Но смерть вырывает его из фантомического мира.  

Мой герой тоже против воли попадает в серединный, потусторонний мир... надо заметить, похожий на реальный мир и густо населенный… Его последнее путешествие длится несколько дольше, чем у Бирса. Смерть долго не отпускает его, а играет с ним, является ему в различных обличьях... загадывает ему шарады.  

…  

«Красная папка» – это окончание цикла, который начался рассказом «Ужас на заброшенной фабрике» и продолжился рассказами «Глюк», «Ящерица», «Белесая мгла» и «Согнувшийся человек». Опубликованными ранее. Некоторые тайны тут раскрываются – другие, наоборот окутываются непроницаемым туманом...  

Этот цикл – попытка разговора об очень сложных вещах – веселым, легким и ироничным языком развлекательной литературы. Мистическое пространство с его обитателями тут – только необходимое расширение, дополнение нашего обычного, скудного на чудеса мира. В его недрах разрешается то, что иначе, в реале, не может разрешиться.  

…  

Рассказ «Пантера в кресле» посвящен странностям, которые начинают происходить со стареющим героем и одной неудавшейся краже.  

Пару лет назад дочь кузины моей жены от первого брака подарила нам плюшевую игрушку… северного оленя. Азиатский дизайнер этого монструозного творения, видимо, не знал, как выглядят настоящие северные олени, и не удосужился посмотреть в интернете. Поэтому Боб, как я окрестил оленя, получился похожим скорее на смесь совы и футляра для смартфона, чем на четвероногое животное, впряженное в сани Санта Клауса, развозящего подарки для детворы. Тело у Боба маленькое, зато голова – непропорционально большая и уродливая. Украшают ее плюшевые рога, похожие на кружевное печенье и огромные совиные оранжевые глаза. Очень выразительные и почти живые.  

Не знаю, почему, но я сразу почувствовал, что плюшевый Боб, несмотря на его уродливость и незначительность – наш друг и спаситель, и сыграет в будущем какую-то важную роль в моей жизни и в жизни моей жены, по национальности пуэрториканки. Не даром пуэрториканцы очень уважают северных оленей.  

Примерно в то же время в нашем районе участились семейные драмы и взломы квартир.  

В богатых районах Берлина – в Митте, Далеме и Ванзее дома и квартиры грабят постоянно и часто. Потому что там есть, чем поживиться. У многих богачей дома – сейфы, набитые наличными, которые грабители научились выдирать из бетонных стен, фамильные драгоценности, дорогие шмотки, которые легко загнать, электроника, персидские ковры, антиквариат. Там «работают» хорошо организованные банды из Румынии, Болгарии, Чехии и других стран. А семейные драмы часто происходят из-за трудностей в разделе имущества.  

К нам, в бедный, еще в гэдээровские времена построенный Марцан профессионалы заглядывали раньше редко – потому что взять у тутошнего населения нечего. И драм никаких не бывает. К тому же можно нарваться на яростное сопротивление. Но со временем ситуация изменилась. К худшему.  

…  

Главный герой рассказа «Синие пятна» – Паша – мечтает о том, что убьет отца Александра Меня. Потому что его жена, Липа, влюбилась в Меня и возмечтала родить от него Спасителя мира, самого Христа. В результате… Паша Меня не убил, его убили другие, гораздо более страшные, чем он, люди, Липа не стала Богородицей, а мир так никто и не спас.  

Кстати, у священника Меня есть сын, который Иисусом Христом не стал, а наоборот – заделался министром путинского правительства. Но отец за сына не отвечает.  

Когда писал «Синие пятна» – изо всех сил старался вспомнить Меня в Сретенской церкви в Малой Деревне. Потому что я там был, мед пиво пил. Году в восемьдесят восьмом.  

Так и не смог вспомнить. Как отрезало. Даже интерьер этой церкви позабыл. Зато вспомнил то, что не хотел вспоминать. Одну дикую историю. О камере Зенит, первом оргазме, побоях и умершем во время полового акта любовнике. История эта стала основой для следующего рассказа – «Русское порно».  

Главные его герои – Ритка, тоже влюбленная в Меня, мать троих детей, измученная советским бытом дама без передних зубов, ее муж Цыпа, человек невероятного невезения и Валидол, фотограф.  

Вы уж извините, господа, речь в этом щемящем рассказе идет об очень неприличных вещах. О том, о чем мужчина чаще всего думает, но меньше всего говорит в «приличном обществе», а если и говорит, то врет безбожно.  

…  

Удаление моих рассказов модераторами ПРОЗЫ РУ – пробудило во мне желание отомстить за унижение.  

Кому отомстить?  

Модераторам? Нет, конечно. Эти люди мне безразличны.  

Неправде. И всем ее носителям, тем, кто пытается лицемерными ограничительными мерами представить мир не таким, каким он является на самом деле.  

А как отомстить неправде? Проще простого – написать правду.  

Правду о сегодняшней России я не знаю, хотя и догадываюсь о ней. Но жизнь в СССР я не забыл. Поэтому решил – назло всем ханжам и лицемерам – написать документальный рассказ исключительно про половые сношения взрослых мужчин с мальчиками. Нарушить табу и подоить священную корову. Погулять по дорожке, проторенной еще Марциалом и Петронием.  

Об этом – печальный рассказ «В подвале».  

…  

Рассказ «Дома» – о возвращении героя. В город, в котором он когда-то жил. В реальный, или в им самим придуманный город – неясно.  

Путешествуя по дальним странам, я потерял счет дням и годам.  

Когда почувствовал, что скоро потеряю и свое место в пространстве, испугался и поехал домой. Решил провести остаток жизни в своей старой квартире на четвертом этаже пятиэтажного дома, облицованного голубоватым камнем.  

Квартиру эту я оставил пустой. Продал перед отъездом и мебель, и живопись, и коллекцию мейсенского фарфора, и книги.  

Не думал тогда о возвращении, о старости. Я был еще сравнительно молодым человеком, и меня неодолимо тянули к себе – загадочный город в горах Мачу-Пикчу, таинственные резные ступы Боробудура, гигантские улыбающиеся лица погруженного в нирвану Будды, оплетенные мощными корнями, в Ангкоре и солнечные и лунные пирамиды города богов Теотиукана. Еще больше будд и ступ тянули к себе пахнущие гвоздикой нежные женщины с Молуккских островов и темпераментные латиноамериканки.  

Хотел было и квартиру продать, даже договорился с маклером о цене, но в последний момент передумал.  

А потом… через много-много лет странной жизни, жизни туриста, сибарита, наблюдателя, когда глаза насытились экзотическими красотами, нос устал от пряных ароматов, а тело изнемогло от наслаждений… начал вспоминать свою жизнь до отъезда… вспоминать мужчин и женщин, которых знал и любил в городе, давшем мне когда-то пристанище.  

Думал о них и по дороге домой.  

Перебирал как четки лица, тела, события, сцены. Качаясь в заполненных пестрым людом перуанских поездах, борясь с тошнотой в неудобном автобусе, поднимающемся и спускающемся по бесконечным серпантинам боливийских Анд… и падая в воздушные ямы вместе с самолетом местных авиалиний Аргентины.  

Полет из Буэнос-Айреса во Франкфурт проспал мертвым сном без сновидений.  

Впрочем, перед тем, как проснуться, неожиданно увидел первую леди Америки Меланью Трамп. На арене цирка. Она очаровательно улыбнулась и скинула платье… послала мне воздушный поцелуй. А я достал толстый кнут и громко им щелкнул. Меланья заржала и побежала по кругу. Хорошенькая белая лошадка. С золотыми колокольчиками на гриве. Публика бешено зааплодировала.  

…  

Два последних, «длинных» рассказа – «Человек в котелке» и «Яхта Сиракузы» это первая и вторая части трехчастной повести. Третья часть существует пока только в замыслах. Рабочие названия – «Будильник», «Во дворце герцога» и «Темная фигура в углу».  

Процитирую несколько пассажей из послесловия к «Человеку в котелке».  

Сейчас, как известно, многое стало, неожиданно для всех – «гибридным». Гибридная война, гибридные факты, гибридная жизнь. Вот и эта моя повесть – очевидно гибридная.  

Раньше я писал тексты, которые можно было условно причислить к одной из двух категорий: К эссе или рассказам. Повесть «Человек в котелке» – гибрид эссе и рассказа.  

В эссе я фиксировал мой индивидуальный опыт восприятия картин, графики, литературы. «Восприятие» картины или ее «интерпретация» – означали для меня вхождение в картину и жизнь в ней. Как в своеобразном кино. Декорация была застывшей, но я был подвижен, легок. Я был человеком. Наблюдателем или действующим лицом. Или мизансценой. Или лучиком света. Или предметом. Идеей. Контрверсией. Не важно. Застывшая поначалу картина оживала, начинала вибрировать, дышать, петь, медленно изменяться.  

В моих рассказах, как в текстовых картинах или в текстовом кино, действуют, думают, живут – мои литературные герои. Я в них – невидим и неслышим… помогаю им раскрепоститься… и потихоньку фиксирую в тексте их опыт. Пропускаю коллизии, происходящие с ними, их мысли и чувства сквозь игольное ушко. Тяну нити, плету текст.  

В гибридной повести-эссе мне хотелось одновременно показать злоключения моего героя и поговорить о картинах бельгийского художника Поля Дельво. «Прямые» разговоры о картинах – давно мне осточертели. «Прямое» описаний действий и мыслей героя – тоже. Поэтому я послал моего героя в картины Дельво. Пусть себе кувыркается.  

Повествование в повести ведется от лица князя Генри, попавшего после сомнительных приключений в таинственный Замок (в первой редакции текста он говорит о нем так: «А замок… что это? Особая зона, узел, портал. Машина, производящая мнимости… Замок – это то, что ты всю жизнь ждал, предвидел, предчувствовал. Это осуществление твоей юношеской мечты. Живая сказка. Пусть и не доведенная до конца, половинчатая, прекрасная и жуткая. Кто же его построил? Никто. Ты сам. Он – твое порождение…»).  

Князь ошибается, что конечно простительно для фиктивного существа. Замок построил я, автор повести. Но некоторые его помещения и огромные павльоны создал Дельво. Для общественного пользования.  

Сам Дельво руками и ногами отбрыкивался от всех попыток критиков трактовать его картины «литературно». И правильно делал. Любая словесная интерпретация живописи, любой, основанный на ней нарратив – сужение, упрощение. Вдобавок – обычно заполненное наукообразным мусором искусствоведа с апломбом. В моей повести-гибриде я не интерпретирую работы Дельво, а интерполирую их текстовым действием. Оживляю их. И мои литературные герои активно помогают мне в этом нелегком деле. Их мир и реальности Поля Дельво мешаются, сплавляются, продавливаются друг сквозь друга.  

Зачем мне потребовался такой бутерброд, коллаж, декалькомания?  

Отчасти для того, чтобы выразить мою признательность, восхищение перед работами покойного мастера. Первую репродукцию полотна Дельво «Фазы Луны I» я увидел в каталоге Музея Современного Искусства в Нью-Йорке, который мне привез из Америки мой дедушка в 1976 году. Эта картинка взволновала и потянула меня. Как женщина, в себя. Мне страшно захотелось покинуть реальность «развитого социализма» – и оказаться внутри этого, нового для меня, волшебного мира. Через двадцать лет, стоя перед оригиналом этой картины, я вновь почувствовал эйфорию… Еще раз нечто подобное я испытал в конце девяностых в музее Пегги Гуггенхайм в Венеции перед картиной Дельво «Утренняя заря». Так что благодарить Дельво мне есть за что. И я с удовольствием посвящаю мою повесть его памяти.  

Но дело не только в благодарности.  

Приятно, конечно, написать эссе в форме истории с превращениями в сюрреалистических декорациях. Сверхзадачей моего текста однако было – показать различные «листы» фатально расщепленной вселенной главного героя, репрезентанта общества удовольствий. Современного человека... родившегося на Западе еще до Второй Мировой Войны и существующего до сего дня. Разумеется, слегка мутировавшего. Для этого работы Дельво подходят как нельзя лучше…  

…  

Продолжение повести («Яхта Сиракузы»), никакого отношения к картинам Поля Дельво не имеет. Князь Генри отправляется в круиз по Средиземному морю на яхте герцога. Из-за морской болезни высаживается в итальянском городке Отранто. Знакомится там с сексапильной Матильдой и ее сыном. Посещает с ней собор со знаменитой средневековой мозаикой и выставку Бальтюса. Попадает в весьма неприятную историю…  

…Целый час я возился с веревками и, наконец, пыхтя, посасывая сломанный ноготь и проклиная весь мир, смог освободиться. Спустился на первый этаж и тут же заметил, что не только дежурная исчезла, но исчез и барьер, за которым она сидела. На фасаде здания не было вывески «Городская полиция Отранто». Здание было пустым и заброшенным.  

Побрел в отель. По дороге заметил, что все кафе, рестораны и лавочки сувениров были закрыты. Некоторые – даже заколочены досками.  

Пляж было не узнать – мелкая галька была сплошь покрыта слоем гниющих водорослей, среди которых поблескивали лужи мазута, в которых копошились несчастные полумертвые чайки. Маленькие яхты и лодочки исчезли из порта. Место их занял огромный ржавый полузатонувший танкер.  

Море не мерцало под звездами, оно напоминало лужу грязи, в которой плавают использованные пластиковые пакеты и презервативы.  

С трудом нашел здание, в котором еще сегодня утром и днем располагался отель Мирамар. В окнах его не горел свет, почерневшие стены потрескались, некоторые балконы обвалились.  

В лобби горела свеча. Пошел на свет…  

…  

В Приложении я пишу о своих рассказах и не только, не стесняя себя литературными единствами и другими ограничениями.  

Да и не важно все это. Сколько кило букв. Важно, куда ведут наши тексты, какие двери открывают. То, самое главное, не написанное, не исписанное, мистическое, мистериальное пространство, которого мы и не касаемся, действие, которое не понимаем, но ради которого и стараемся... то, что за точкой... откуда возврата нет.  

При чтении моих рассказов прошу не забывать – все они выдумка. Развлечение. Не больше.  

Даже написанные от первого лица тексты – не отражают мои собственные воззрения, мысли, желания... они отражают воззрения, мысли и желания – фиктивного автора, одного из литературных героев. А последовательность, логика, структура повествования – суть последовательность, логика и структура художественного произведения, вымысла, но ни в коем случае не так называемой реальной жизни.  

Многое тут – как во сне – наоборот.  

Мир литературы – не только «отраженный», «удвоенный», «уплотненный» и «перевернутый», но и «мир, вывернутый наизнанку» или «вовсе не существовавший»...  

А метаморфозы, кошмары, монстры, эротика – чаще всего не более, чем развернутые метафоры, хохоток неффилимов или по-современному «людей-мотыльков». А сюжеты – метафоры свернутые, сплетенные. Они служат для укрепления фиктивных пространств и создания иллюзии времени. Для опытного автора они не так уж и важны.  

Важен только легкий осадок на дне метафизического бытия.  

И оставленные на нем следы.