Случай на станции N

– Федор, что рассказать хотел? – спросил я, подсев поближе к буржуйке.  

Веселый мужик с чёрными усами, затянулся папиросой и почесал голову.  

За окном мело, вьюга выла зверем. Рваные быстрые тучи неслись по небу. И временами возникало чувство, что мы тут одни в этой глуши. И никого, и никого нет! И не будет!  

–Было это лет пять назад, когда я приехал сюда работать на станцию – начал Федор, – молодой ещё, краасивый! Знаешь, как я ходил, как гусар! Ей богу! Бабы млели при виде меня!  

–Федор! – рассмеялся я.  

–Да! Начал, значит, я работать здесь на станции. И время понеслось, ну, я не унывал, а по вечерам ходил в кабак! В основном пил, вот вам крест, бурбон!  

–Бурбон?! – воскликнул я  

–Да- с, бурбон, самый натуральный, марки “ Красная Москва”- отвечал Федор, и закурив опять, продолжал, глядя на огонёк в печке, – сидели обычно до самого утра. Музыка играла, певица там была, пела противно, но красивая, собака. С претензией на изысканность! По разговору обычная деревенская дура. Она со мной иногда выпивала, предпочитала шампанское. И рассказывала, мол, в Петербурге пела в оперном театре! Но, конечно, врала. Но ей простительно.  

Федор закашлялся, затушил папиросу. За окном будто стихло. Я глянул в окно: луна огромная сияла в небе. Снег искрился, деревья отбрасывали длинные тени на снежную гладь.  

Федор поставил чайник на печку и достал заварку.  

– Попьем чайку! – весело сказал он и вынул из шкапчика старенькие кружки.  

Несколько минут мы молчали, слушая тишину. Вьюга успокоилась. Тишина, покой, и приятное ощущение внутри навевали сладкую дремоту.  

Чайник закипел. Мы стали пить чай. Я взял папиросу и закурил. Султаны табачного дыма окутали нас.  

–Так вот- продолжал Федор, – однажды к нам на станцию приехал некий господин. Странный, необычный какой- то весь. Что он тут позабыл, думал я. Чего ему тут надо, в такой-то глухомани! Где вокруг на сотни километров ничего интересного, кроме выпивки и деревенских баб!  

Вечер, значит, я в кабаке, уже надравшись изрядно, сижу и слушаю стоны нашей певицы. Поёт что- то заунылое. Я слов не разбирая, гляжу просто на неё. И тут вижу входит тот самый господин, который к нам утром на станцию прибыл. В чёрном фраке, с тростью, идёт, значит, вдоль столов, и понятное дело, глядит- то на певицу нашу. Звали её, кстати, Анфиса Коровина.  

Я уже две бутылки бурбона оприходывал к тому времени. И меня как обычно накрыла волна умиротворения и любви ко всему миру.  

Садится он за столик поближе к сценке, ему бутыль приносят. Шампанское!  

Он ловко фольгу с пробки снимает и с хлопком вскрывает. И в бокал льет.  

Пьёт и смотрит на Анфису, прищуриваясь.  

Ну, думаю, понравилась баба. Что ж, вполне естественно! Анфиса баба красивая, как я уже сказал, но глупая и поёт противно. Она красивая до тех пор пока не начинает говорить, и тем более петь!  

В кабаке такой, знаешь, полумрак. Лампочки жёлтые покачиваются, светят тускло. А у меня уже все в глазах плывет. Анфиса, наконец, свою песню лебединую допела. Кто-то из мужиков похлопал, даже кричали “Браво”. Но никто на “бис” спеть не попросил, ясное дело. Но когда пьяный, впринципе, все равно. Пускай поёт.  

А этот чужак меж тем встаёт с места, и букет роз в руках. Я думаю, откуда он цветы достал, без них зашёл. Хотя может не заметил. Вот, значит, букет роз держит перед собой и к сцене шагает. К Анфисе. Подходит и говорит: “ Вы пели чудесно! Спасибо, мадам! “  

Букет протягивает. Анфиса от удивления рот открывает и стоит моргает. Однажды только швырнули ей цветок на сцену искусственный из надгробного венка.  

А тут, чёрт побери, букет живых роз!  

Возьмите, говорит. Анфиса наконец опомнилась и букет берет.  

Так вечер и закончился.  

На следующий день господин заходит на станцию, прибыл багажный поезд. И доставили ему багаж: чемоданов три штуки, какой то чёрный ящик – не то гроб, не то сундук.  

Я несколько дней в кабаке не появлялся, пришлось уехать по работе на дальний кордон. А когда вернулся, то сразу на станции как вышел, смотрю афиши висят “ Необыкновенное зрелище! Маг из Петербурга! Сегодня на сцене! " И что- то ещё. Вообщем, я сразу понял, что за маг.  

Вечером людей собралось в трактире очень много. На сцене занавес повесили бардовый.  

Я сижу бурбон потягиваю, особого интереса, если честно, не испытывая. Ну, думаю, фокусник! В цирке я бывал! Так что сижу, вино потягиваю, папиросу курю. Отдыхаю, вообщем, душой.  

Тут на сцене лампочки сверкнули. И занавес поднялся. Появляется тот господин. Я, говорит, маг из Петербурга Леопольд Б. со своей программой! Немного иначе он сказал, но суть такая.  

Выносят карлики чёрный гроб. Ставят и уходят. И выходит Анфиса в белом платье. Бледная, но красивая. И улыбается. Я думаю, сейчас петь начнёт, для разогрева. А она, нет, молчит.  

Фокусник гроб открывает, и Анфиса туда залазит. Свет чуть гаснет, этот начинает вокруг ходить, слова непонятные произносит, руками машет. Говорит, вот сейчас я гроб открою – Анфисы там не будет!  

Мужики привстали. Ну, открывай закричали, давай давай!  

Я тоже привстал. Что за хрень творится, думаю.  

Свет загорается, лампочки моргают. Чародей гроб открывает, вначале крышку, затем бортики складывает. Чтоб все видели.  

Нет Анфисы!  

Все стоят, молчат, ничего не понимают.  

Тут все подбежали, чтобы убедиться. Нет Анфисы!  

Возвращай Анфису, гад! – закричали все  

Анфису возвращай, скотина, жулик!  

А маг смеётся и говорит:  

– Что вы конечно, сейчас, займите свои места. Это же фокус, вся суть в этом. Займите места, господа! прошу вас!  

Опять карлики на сцене, гроб собирают.  

Я курю. Нервно. Ох не нравится мне все это, думаю.  

И вот гроб собран. Фокусник вновь начинает: заклинания, руками машет, дым струится. Тумана, значит, напускает, злодей! И вдруг вспышка света! Я руками глаза прикрыл.  

А потом- тьма. Ничего не видать. Мужики встали, бродят во тьме. Никто ничего понимает, что такое случилось. Паника, вообщем!  

Наконец трактирщик Афанасий свечу зажег. Но толку нет, все равно мрак. И тут свет загорается, по одной лампочке: щелк, щелк, щелк, щелк. А на сцене – никого. И гроба нет.  

Все тут на сцену- то кинулись, занавес сорвали. Но пусто. Ни мага, ни Анфисы, ни карликов, вообщем, все исчезли!  

Тут слышим – хнычет кто-то, плачет, как ребёнок. Где, не поймем. Кричим: кто ты! где ты! Отзовись!  

Я гляжу в углу за столами Анфиска наша зажалась. Бледная как смерть, худая, в изорванном платье. И глаза у неё, знаешь, такие впалые. Ну, расспрашивать у неё ничего не стали. Да и без толку. Она как не в себе была. Домой отвели. Неделю, а то и больше не появлялась она.  

А шарлатан тот пропал с концами. Но поговаривали, что видели его, как он в карету садился, запряженную чёрными лошадьми. Но это брехня, не верю. На поезде он утреннем усвистел. Да, точно!  

Ну, так вот, наверное, недели две прошло. Анфиска в трактире появляется. Но вся красота её с того злополучного вечера испарилась. Лицо худое – череп один, простоволосая, даже как горбатая. А то ведь фигура душевная была!  

Но ей никто слова не сказал. Приболела, думаем. Бывает.  

Вечер, сидим пьём. Я бурбон разливаю. Разговариваю между делом с мужиками.  

Анфиса выходит на сцену. Все притихли. Решили все молча слушать, чтоб ей приятное сделать. И тут она запела. Меня аж всего передернуло! Запела невероятным голосом! Таким чистым, сильным, ну, как настоящая оперная певица! Пару вечеров она вот так пела соловьем. Но ни с кем не разговаривала и на вопросы не отвечала что в тот вечер произошло.  

А потом однажды утром села на поезд и уехала в Петербург.  

Вот такая история, брат!  

Федор замолчал.  

–И что? Не слыхал больше о ней ничего, как она там в Петербурге- то? – спросил я.  

–Не-е – ответил Федор, смотря в окно, – с тех пор не слыхал. Может быть, в оперном театре поёт. В Петербург вот поедешь, так узнай. Анфиса Коровина, запомни.