Психология утраты

В нашем обществе не принято говорить о смерти. Пенсионеры-родители бояться обсуждать с детьми вопросы наследства, взрослые дети "гонят" от себя мысли о смерти родителей, а когда те заводят разговор: "Похороните меня рядом с... ", нервно перебивают: "Ты еще 100 лет проживешь! ". Родители бояться отвечать детям на вопросы о смерти, а порой и не знают, что отвечать.  

Уверена, что и сейчас, читая эти строки, кто-то закрыл вкладку, кто-то задает вопрос «О чем это она? »  

Наш 10-й «А» был очень дружным и перспективным в плане будущего. Но последние годы мы встречаемся с одноклассниками чаще всего по одному поводу – похороны кого-то из класса. Из 31 одноклассника ушло уже 14 человек. Вчера мы проводили в последний путь еще одну одноклассницу – Галину.  

Я видела ее последний раз два года назад – энергичную, молодую, счастливую женщину. На вопрос: как жизнь, ответила – три внука, бизнес идет в гору, муж защитил докторскую, едем на Мальдивы. Сегодня в элитном дорогом гробу лежала неузнаваемая, сморщенная старушка.  

Я старалась не смотреть на Галину, зато смотрела на своих одноклассников.  

Мальчики (теперь уже мужчины, кто седой, кто лысый) стояли плот-ной группой поодаль, не решаясь близко подойти. Кто-то непрерывно курил, кто-то смахнул слезу, все напряженно молчали. Выражение удивления, непонимания и даже страха можно было прочесть на их лицах.  

Девчонки (теперь уже кто бабушки, кто вдовы) на поминках опрокидывали рюмку за рюмкой и спеша, перебивая друг друга, рассказывали о своей жизни: детях, внуках, дачах, туристических поездках.  

Я смотрела на все это и вот о чем думала.  

Наша беда в том, что мы настолько боимся, как смерти, так и сильных чувств, связанных с ней, что стремимся от них спрятаться, сделав вид, что ни того ни другого не существует. Поэтому горюющего часто стремятся от его горя отвлечь, призывая его крепиться, держаться и взять себя в руки. Часто приходится слышать: «У моей подруги умер близкий человек. Хочу помочь, но даже не знаю, что сказать». Люди боятся не только смерти, но и людей, которые переживают смерть близкого. Понятно, что общение с ними не принесет удовольствия, а неудобств — много. Человек может заплакать, его придется утешать, а как, если такое горе? И о чем с ним можно поговорить, о смерти? А вдруг еще больше травмируешь? О чем-то постороннем? А вдруг покажешься бесчувственным человеком? Не найдя ответов на эти вопросы, мы отстраняемся и выжидаем, пока человек сам придет в норму.  

Человек, потерявший близкого, становится более изолирован, у него редко звонит телефон, даже близкие друзья между собой говорят: "Хочу помочь, но не могу найти слов. Боюсь звонить, боюсь сделать еще больнее! "  

Но как говорил Воланд: "Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! "  

Раньше приглашали плакальщиц, которые произносили специальные слова у гроба, вызывая тем самым слезы и нарушая оцепенение. Сейчас же пришедшие на похороны шепчутся, то ли осуждая, то ли гордясь стойкостью жены или мужа, дочери или сына покойного: "Ни слезинки не проронили! "  

Пришла домой в полном душевном раздрае. Правильно моё состояние характеризуют слова из книги Петра Акимова «Плата за страх»: раздрай – это когда хочется одного, требуется другое, а делаешь вообще, черте-что.  

Хотелось, чтобы Галина была жива и здорова, требовалось поплакать, а я просто напилась ОТ СТРАХА.