Мой паранормальный друг.

Меня мой лучший друг научил никогда ничего не просить. Ни у судьбы, ни у неба, ни у него самого. Несколько раз я поливала свою комнату мольбами и слезами, в надежде, что он поможет мне, клялась всем, что есть, что исполню каждую его прихоть, и изводила себя таким образом до того момента, пока не пойму, что он услышал. И да. Он слышал. И сердился. Я не должна была этого делать. Но я надеялась, что хотя бы один раз он повернёт судьбу ко мне лицом, в то время, как я не прикладывала к этому никаких усилий. Он запрещал мне даже думать о мольбах и обращениях к небу. И он узнавал мои мысли. Когда я настойчиво просила помощи, плакала и умоляла его что-нибудь сделать для меня хорошего, на следующий день всё было ещё хуже, чем было б, если б я не стала просить помочь. И так каждый раз, пока я не поняла, что, отрешившись от неба, я не смею просить у него помощи. И что мой лучший друг также не станет мне помогать. Он научил меня проходить через большие трудности, чем те, на которые, как я считала, была способна. Я перестала плакать по вечерам, обнимая его и прося исправить как-нибудь мою жизнь. Он поощрял мои философские рассказы, схемы мышления, догадки и разгадки тайн. Но он не терпел соплей и слёз. Если я чего-нибудь хотела, я должна была сама этого добиться. Не прося чтоб мне помог он, судьба или бог. Сказав, что бога нет, я закрыла свой путь к нему. Любой путь, пусть даже мысленный. И, стало быть, я обязана была решать все свои проблемы сама. Не смея и думать о какой-либо помощи.  

Он одобрял, когда я, обняв его, или лёжа рядом, рассказывала о своей жизни. Ведь он не мог видеть большую её часть, мог узнавать о ней только из моих мыслей и рассказов. И я охотно отдавала ему все подробности моего горя и радостей. Он был рад.  

Мы с ним вместе уже одиннадцать лет. Бывали ссоры, бывали моменты, когда я, либо он не хотели друг с другом разговаривать. Когда я была маленьким ребёнком, он защищал меня, утешал и играл со мною. Когда я выросла, он стал моим любимым лучшим, близким и настоящим другом, учителем и наставником. Он мог поговорить со мной, мог изредка дать совет, но никакой помощи. Ведь всего должна добиваться только я сама. Ему не нравились некоторые мои действия, и он начинал злиться из-за этого. Тогда я должна была перестать делать это, подойти к нему, взглянуть в его глаза, обнять и начать говорить обо всём, что происходит в мире, в моей жизни, в моих фантазиях. И он успокаивался. Он любит сидеть у меня на коленях, как сейчас, и знать, что я делаю. Мы засыпаем вместе. И просыпаемся тоже. Но после мы прощаемся на большую половину дня, и встречаемся только вечером. Он не может говорить, но я чувствую его эмоции и его поток мыслей.  

Иногда, желая меня наказать за что-то, он подкидывал в мою жизнь всякие проблемы, большие или маленькие, которые я должна была решить, или столкнуться с ними.  

Я поняла, что он особенный, точнее, что я имею особенного друга, где-то в тринадцать лет. Тогда и произошла стадия перехода из детства во взрослую жизнь. В детстве он не обращал внимания на мои просьбы, отчаянные мольбы и слёзы. Но после этого перехода он стал на это реагировать. Я не должна требовать что-то, не постаравшись для этого. И это правило я запомнила навсегда наизусть, после многих разов, когда он, в качестве наказания за это, устраивал дни сплошных проблем и несчастий.  

Одно время он не хотел со мной говорить. И не хотел никак меня касаться. Если я пыталась его обнять, он начинал злиться. Но потом это прошло, и он потеплел ко мне. Мы стали снова, как раньше, близкими друг другу существами. Но мне нельзя было ни при каких условиях спрашивать его о том времени, когда он предпочёл держаться от меня на расстоянии.  

Если он чего-то хочет, я должна это сделать. Он не требует каких-то огромных вещей, просто, обнять его, или не прикасаться к нему.  

О нём никто не знает. Ни мои друзья, ни родители, никто, кроме меня и его.  

И всё это – чистейшая правда, не вымысел и не выдумка. Ни чья-то фантазия, ни отрывок из книги, или ненаучной статьи.  

Мы пробиваем время.  

(с) Дэв Лирий