69

Приснилось летнее, белое и зелёное. Приснилась Америка, в которой я никогда не был. Я был наверху в большом белом четырёхэтажном доме, среди деревьев. Из открытого окна была видна тёмно- зелёная листва и люди под ней. Люди в листве. Их было много, как на Вудстоке, в шестьдесят девятом. Их становится больше, и уже не ясно где люди, где листья, где смятые банки, брошенные газеты, цветные обёртки, смятые пачки сигарет, куртки и зонты. Мусорная свалка. И потом опять, всё стало зелёными листьями, и небо было сплошным белым облаком, без солнца. Я и двоюродный брат, облокотились на подоконник. Мы внутри, мы приглашены, мы допущены внутрь этого дома, с белыми стенами, и наши локти на подоконнике, мы плечом к плечу курим в окно. Мы на концерте Буковски. И он вот-вот начнётся. У меня почему-то тонкая женская сигарета. Мы продолжаем беседу, и брат говорит, что наблюдал за мной, всё время, что слышал все мои трезвые и пьяные разговоры, и знает все мои мысли, и даже слышал их возле мотоциклов и машин, под магазином, с местными пьяницами. Слышал даже лязг сминаемых алюминиевых банок из под пива. И видел пластиковую банковскую карту, и серебряные браслеты у моего собутыльника мотоциклиста. И я ему отвечаю: — Что же ты сука?.. Что же ты сука, всё знал,.. всё знал..  

И я уже ору: — Иди на хуй, иди на хуй, иди на хуй.. Он исчезает, будто его сдувает ветром моего дыхания. Я иду по паркету в пустынной комнате с белыми занавесками, к другому окну, и курю уже в него. И оно не на улицу, а просто в другую комнату, и входа, двери, в ту комнату нет, только это окно. И я увидел что внутри комнаты горит электрический свет, и там есть балкон, и окно, и они выходят на улицу, потому что тюль на них колыхалась и чувствовался сквозняк. В комнате играли дети, я хотел что- то спросить у мальчика постарше, и спросил, говорит ли он на английском. И он ответил мне на русском, — «Да», и добавил, что его зовут Дима, и что мне не следует курить в их комнату, ведь они же дети.. И я его послушался и проснулся на спине, лёжа по диагонали, на своей постели наискосок, занимая сторону жены. Жена курила в окно свои тонкие сигареты. Ветер с улицы был в окно, и я чувствовал дым. Я поднялся, как только она вернулась, и сам встал к окну и закурил, в ночь. Мои сигареты кончились, и я курил её тонкие. На часах было пол третьего. И мои руки лежали на подоконнике точь в точь..и в темноте были зелёные листья. Я подумал; странно, Буковски не давал концертов.. Чтения, это же не концерт. И мы с братом, не общаемся уже девятнадцать лет. И это не ссора. Это навсегда..  

Пока я курил, фокусник-иллюзионист, в моей голове, тасовал карточную колоду, в темноте ночи показывая мне свои фокусы в белых перчатках. И вот он вытянул две карты. Валеты. Я и брат. И мы, детьми наперегонки, промчались на велосипедах мимо пятиэтажек.. И тридцать лет пролетают как миг, как одна затяжка, прокручиваясь в руках колодой, и белая перчатка уже вытащила туз пик. И он похож, на сжавшуюся чёрную розу, на бокал с коньяком, на руки, сложенные ладонями.. И я, будто снова стою в узенькой прихожей брата, освещённой электричеством, и бросаю на его тумбочку ключи от нашего бизнеса. Ключи от сейфа, офиса, дружбы, от этих тридцати долбанных лет.. И вот белые перчатки, снова перетасовали карты, протягивают мне колоду предлагая сдвинуть, и сыграть в «дурака. » Я не сдвигаю. Я не играю в эту игру уже девятнадцать лет, с того самого момента, в прихожей, до этого, настоящего в котором сейчас я тушу сигарету.. Выпускаю дым, колода и перчатки тают в темноте, и я иду спать дальше..  

69, – думаю я засыпая. Перевёрнутые цифры. В этом числе, каждая цифра, перевёрнута для другой..