Гром, гром, гром.

Я бежал по лесу, словно обезумевший. Остановившись, понял, – я и есть обезумевший, обезумевший от всего того, что накатилось на меня. Ведь я, человек ни в чём неповинный, растерял почти всех своих друзей, у меня остался только один знакомый, и он, этот один, поддерживал во мне этот еле пылающий огонь, это угасающее пламя, предал меня. Но, и на него не стоило надеяться, он бросил меня, как и они все, все, абсолютно всё, предают меня, бросают в меня камни, как только я открываю людям истинное лицо.  

Я не могу, я просто не в состоянии общаться с кем либо;Без них я более сильный, чем с ними, все они убивают меня, всем естеством, и общаясь с ними, я мысленно умираю, от понимания что это снова не тот человек, которого я искал, это снова не тот, кто мне нужен;У нас с тобой не найдётся общего языка, я лишь подстроюсь под тебя, но вскоре ты мне будешь не нужен!  

Вы все, абсолютно все мне не нужны! Я не нуждаюсь в помощи людей! Я и без них просуществую, и без них я выкарабкаюсь, впрочем, надежды мои уже почти развеяны. Вся беда в том, что мне некуда обратится, и я снова, невольно, блуждаю по лесу этой ночью.  

Клянусь всем существом, я ненавижу людей, я сделаю всё, чтобы воздать человечеству за их пороки, за их, неминуемое уничтожение собственными мыслями, я бич Божий, и я готов разделаться с любым человеком.  

Всё равно у меня нет друзей, и я не думаю, что в эту ночь я кого-то найду, поэтому, сейчас я пойду дальше.  

Я съем эту живность. Попался хорёк; Я увидел его издалека, и я набросился на это существо, я просто стал рвать его на части, и есть его сырое мясо, и за эту ночь, мне кажется, у меня подросли клыки, – словно у вампира, словно, у настоящего беса. Я и есть бес, или, бес живёт во мне, будто, не я существую, а кто-то мной управляет, а я никогда и не жил. Я просто наброшусь на следующую живность, животное, мне никого не жалко, я готов убивать без лишнего милосердия;Тишина в лесу оголяет мои внутренние желания, мои те самые, личностные обиды проявляются ныне, в жесточайшую форму безумия, которую я сейчас замечаю за собой. Вижу небо, тьма. Тёмное небо, и лес, пробуждают во мне, словно, самобичевание, вызванной ужасным одиночеством;Одиночество съедает меня окончательно, мысленно проговариваю я себе снова и снова, я одинок, я одинок, у меня никого нет, но, я справлюсь!  

Прекрасно зная, что нет. Но, упорно настаиваю я сам себе, что да, я справлюсь! И не справляясь, впадаю я в ещё большее безумие.  

Снова слышу шелест в кустах. Кто там на этот раз? Мне нужно приблизиться.  

Вижу, шевелится куст и подхожу я всё ближе и ближе, незаметно, словно безликая обезумевшая тень с пылающими глазами. Я затаиваюсь, и я вижу, – Это человек.  

Ужасная депрессия, как молния накидывается на меня, горечь неистово ужасная, я весь в поте, я горю от страха смешанного с окончательным безумием. Человек, вижу человека блуждающего по лесу одного, и я знаю что я должен сделать. Но снова молния ударяет по моему темени, словно из-за мысли о людях. Оглядываюсь я вверх, но, ни молнии, ни грозы нет. Щупаю я темя своё руками, и вижу как куски моих иссушеных волос спадают с головы. В ещё большую депрессию меня вгоняет вновь зашумевший ветер, напоминающий мне о том путнике, забредшем в лес.  

Я должен! Говорю я сам себе, и я выпрыгиваю из-за куста, я молния, я бич Божий! Я должен!  

Я выпрыгиваю на этого человека! Стоит он около дерева, задом ко мне, и я набрасываюсь на него, окончательно обезумев! Я хочу забить его, я бью по его лицу кулаками, так, что у него появляются фингалы, он не успевает крикнуть, как я одурманенный, беру рядом лежащий камень, и начинают колотить камнем по его лицу.  

В конвульсиях, этот несчастный умер с пеной во рту. Я стал рвать его тело на части голыми руками, и у меня у самого потекла пена, не столько от безумия, сколько от необъяснимых чувств, испытанных мной, когда я убивал этого человека. Я снова не ощущал себя, и я начал проламывать этому трупу хребет, и вынимать частями ужасный на вид, но, в то-же время прекрасный мерзкий позвоночник.  

Вынув из его тела позвоночник, я одел его себе на шею, словно, это честь. Словно, это заслуга, будто, это медаль за усердную работу и моё вознаграждение! Но нет, это ещё не то, это не вознаграждение.  

К истинному вознаграждению я ещё стремлюсь!  

Я прокусываю этому трупу кожу, и достаю его мясо. Его мясо, это лишь моя награда за все тяготы, за бренное одиночество, за неистовые страдания. Я страдал, и я заслужил съесть это мясо, оно моё по праву! Я хочу и я поедаю это мясо, но тут, словно, что-то случается вновь. Неожиданное пульсирующая боль, появляется как ни откуда, и словно острый меч вонзается мне в мозг, я чувствую его. Он словно живой, это опять кинжаловы заусенцы, это опять, обезумевшие как я, пики, вонзающиеся в меня с неистовой силой.  

Я уже не могу есть мясо, эта боль ещё сильнее отзывается во мне, и я начинаю вытирать пот, который образовался у меня на лбу, от безумной всепроникающей моё естество, боли. Пульсирующая боль сменяется острой, более окончательной и прорисовывающейся болью, и я начинаю падать на землю, от этого бессилия. Я вижу небо, я смотрю на него. Оно стало как никогда темным, и в нём я вижу появляющиеся нотки одиночества, те самые, что чувствую я сам. А затем ощутил я в полной мере, упавшее на меня, с тёмных небес, подлинное, истинное, неописуемое мучительное одиночество, пожирающее меня своим горячим пламенем. Само тёмное небо и есть одиночество, бездна тёмного бесконечного потрясающего разум, безумия; Небо – бездна всепоглощающего одиночества. И наконец, пронзительный знакомый звук, и я снова услышал тебя в ночной тишине, как же я ждал тебя этой ночью! И ты вновь пришёл ко мне.  

Гром, гром, гром.