Зубная фея

Девочка остановилась бежать, только когда совсем уже.  

Совсем-пресовсем пересохло во рту и стало больно дышать. Она посмотрела назад, откуда бежала. Потом посмотрела вперед, куда предстояло бежать. И с той, и с другой сторон подступал мрак, так что девочка глянула наверх, на потолок. Лампочка там не очень-то и светила, зато гудела противно, как сто тыщ ос в маминой банке. Тогда она посмотрела на пол, на старый линолеум. Подумала, что его лет сто, наверно, не подметали.  

Звать кого-то на помощь не имело смысла – это мы проходили.  

Колотить кулачками в двери, выкрашенными в черный цвет, было бесполезно – такое нам задавали.  

Оставалось одно.  

Та, другая девочка, в обкаканных колготиках, преследовала ее, передвигаясь на четвереньках. Руки у той... пальчики были вывернуты и, что ли, к ладошкам придавлены. Только это врожденное уродство и успелось разглядеться в свете предыдущей, гудевшей так же противно, лампочки.  

Интересно, как она умудрялась брать ложку или карандаш, если хотела что-нибудь нарисовать?  

Прежде чем проталкивать в рот папины пассатижи, наша девочка просунула туда два пальчика, чтобы пощупать.  

Зубов совсем уже не осталось. Десны ужасно отекли и кровоточили, этим только глотка и смачивалась. Потом стиснула верхний передний зуб, звавшийся canini, и потянула его, опять же со слезами и стоном.  

Больно же!  

Звуки привлекли внимание той, нехорошей, девочки, потому как злобно зарычала из темноты подобно Агриппине Неттесгеймской.  

Ой, мамочка-мамочка...  

Девочка выдернула зуб и положила окровавленный на ладошку, поднесла ближе к свету, чтобы посмотреть на прощание. Всего секундочку, потому как времени совсем-пресовсем не осталось. Она бросила зуб на пол и побежала дальше (с нехорошим запозданием понимая, что не бежит, а только волочит ноги).  

Лишь бы опять не наступить на гвоздик!  

Но не успела проделать и четырех шагов, как услышала за спиной чавканье и хруст. Так она сама делала, когда грызла леденцы.  

А что, подумала она, когда зубов во рту не останется? Вообще-превообще? Ни одного, даже самого малюсенького...  

– Отстань! – вдруг закричала со всем тем отчаяньем, на какое теперь была способна.  

Получилось "афтань".  

– Отстань от меня! Чего тебе от меня надо? – и запустила в темноту папины пассатижи.  

Когда старушка повернула голову на подушке, то слеза, копившаяся в краю ее глаза, стекла по щеке.  

Потом она сидела в кровати, в темноте. В стакане с водой, на тумбочке, отмокала вставная челюсть.  

Без включенного света, старушка шаркала босыми ногами в сторону кухни. Только там зажгла.  

Пока искала таблетки, пока набирала воды из чайника, чтобы запить, морщилась и хрипела, так что обезображенное морщинами лицо переставало быть похожим на человеческое.  

– Афтань, – иногда мычалось сквозь сдавленные десны. – Афтань... от... меня...  

Оля Крепелина