Как волки вышли из тумана.

Я, конечно, никогда не забуду этот день. Даже если бы он не был вырезан шрамом у меня на левой руке. Апрель 7. Мне было шестнадцать лет и я пошел пасти сельских овец, это была моя работа. Было пять утра, на улице было холодно и влажно. В воздухе стоял густой туман, трава была покрыта замерзающей росой, и я плотно укутавшись в свое пальто, вел сонных овец на пастбище. В селе стояла предрассветная тишина и даже овцы не хотели ее нарушать; они плелись молча и спокойно.  

Так мы пришли на пастбище и я молча стоял и смотрел в густой туман, не решаясь достать руки из карманов, что бы закурить самокрутку, предусмотрительно скрученную накануне вечером.  

Мои сонные грезы нарушили необычные визитеры из тумана. Сначала я не поверил своим глазам, но это действительно произошло и я об этом рассказываю впервые, четыре года спустя.  

Из тумана вышли семь волков. Семь черных как ночь, худых, медленно идущих волка. Я не успел достаточно удивиться такому поведению волков, как меня оторопело еще одно событие: Флинт, моя овчарка, помогавшая пасти овец, при виде волков опустила глаза вниз и отошла в сторону! Я замер и не знал, что мне делать, ведь ружья у меня с собой не было.  

Вы все еще удивлены появлением волков и реакцией на это собаки? Что ж, слушайте дальше. И не верьте, если не хотите. Я много раз сам мечтал в это просто не верить, но все это произошло...  

Один из волков вышел вперед и заговорил со мной. Волк смотрел мне в глаза своим сизого цвета хищным взглядом и голос зазвучал у меня в голове. Мягкий, но тяжелый уверенный в себе голос:  

– Мы пришли с миром. Мы голодные, пастух, и хотим есть. Но мы не будем забирать у тебя что-либо силой. Мы хотим взять всего одну овцу, и я обещаю расплатиться.  

Я конечно тут же больно ущипнул себя за шею, однако стоило ли это делать? Разве после боли в шее я не перестал надеяться, что это сон?  

Волк продолжил:  

– Мы возьмем одну овцу и исполним одно твое желание.  

И я ответил. О боги, я ответил и проклинаю себя за это всю жизнь! Я ответил и согласился на сделку с дьяволом:  

– Хочу что бы дочь сельской головы влюбилась в меня и стала моей женой!, – сказал я и слова мои отразились от тумана и трижды вернулись в мои уши.  

Глаза главного волка блеснули, два других тут же схватили молчаливую овцу и увели ее в туман. Ушли и остальные волки. Я закурил свою самокрутку.  

Утром я вернулся с овцами в село и сразу же ушел спать до обеда. Когда я проснулся, день уже прогрелся и светило солнце, я вышел на улицу умыться, считая предрассветное происшествие дурной иллюзией... однако, когда я умылся, меня снова ждало удивление. Удивление приятное, но настораживающее. У калитки во двор стояла Мирослава – дочь сельского головы и неписаной наружности красавица. Ее белая коса доставала почти до пят. Голубые глаза ее пьянили сильнее бочки рома. Голос ее заставлял биться сердце быстрее убегающего от хищника кролика. Она сказала:  

– Здравствуй, Никита.  

Я ответил, не в силах спросить что-либо. Она сделала это сама:  

– Сегодня после ярмарки танцы. Хочешь пойти со мной? Никто никак не осмелиться меня позвать, – она улыбнулась и эта улыбка на всю жизнь отпечаталась в моем сердце. Сначала эта улыбка грела мою душу, а сегодня режет ее, и из глаз моих текут слезы.  

Мы решили жениться уже через четыре месяца. Никто в селе не мог понять, как же это так вышло, но больше всех был разгневан сельской голова. Он всячески препятствовал нашей любви, но в конце концов сдался, когда понял, что может потерять дочь, если не даст добро нашей свадьбе.  

Мирослава и я поженились, но сельской голова не стал помогать мне. Он нарочно оставил меня пастухом и пообещал, что никогда другая работа мне в этом селе не достанется. Так он надеялся убедить Мирославу оставить меня, но ничего у него не вышло. Она любила меня и мы были счастливы... за исключением одной детали: завести детей у нас не получалось. И конечно же, злым языкам это доставляло большую потеху. На все село.  

Прошел год и наступило седьмое Апреля. На землю опустился густой туман и я вел овец на пастбище, кутаясь в пальто. Я совсем забыл про происшествие годичной давности и смотрел в туман, когда из него выступили семь теней.  

– Мы возьмем двух овец, пастух, – прозвучал тяжелый голос в моей голове, – И в отплату я исполню твое желание.  

Я не стал медлить и сразу ответил:  

– Я хочу, что бы Мирослава, жена моя, родила мне двоих детей.  

Слова мои трижды отразились мне в уши, глаза волка блеснули и они забрали двух овец.  

Сельской голова пригрозил мне арестом и сказал, что это обязательно случиться, если я не верну овец, которых не досчитались тем утром. На этот раз бессильна была даже Мирослава, и я уже готовился к тюрьме, когда мы поняли, что моя жена беременна. После этого ее отца будто подменили. Оказывается, он мечтал о внуках! Ради заботы о беременной дочери, он смирился и со мной. Нам построили новый, большой и теплый дом. У нас появилась живность и прислуга. Мирослава родила двоих детей – сына и дочь. Я был счастлив, но на вопрос отца моей жены не хочу ли я стать городским казначеем – я отказался. Я предпочел работать пастухом. На радость злым языкам и к гневу сельского головы. И то, и другое, впрочем, быстро утихло и я спокойно ходил пасти овец весь год. До седьмого Апреля.  

Тот Апрель был теплым, да и у меня уже имелась хорошая шуба. Однако, на землю опустился густой туман и я шел пасти молчащих, будто знавших кто еще сегодня явится на пастбище, овец. Старый Флинт уже умер, и новую собаку завести я не смог. Да и стоило ли? Разве другая собака не отвела бы покорно взгляд и не отошла бы в сторону?  

Я с ожиданием смотрел в туман и тени снова появились. И снова заговорил со мной один из черных волков и сказал он, что возьмут они четыре овцы и спросил мое желание. И я сам не поверил тому, что вырвалось у меня из груди:  

– Я хочу быть городским головой!, – крикнул я. Трижды я еще услышал страшное свое желание и таинственный блеск сизых глаз вновь блеснул. Я увидел, что теней, скрывшихся в тумане с овцами было уже больше. Их было восемь!  

Когда я вернулся в село, я застал Мирославу в слезах и трауре.  

– Сегодня утром отца хватил удар, Никита, – сказала она и заплакала у меня на груди. Так я стал сельским головой.  

Жизнь наша стала сладкой. Дети росли, а мы стали зажиточными. Злые языки стали добрыми, и у меня даже стало хорошо получаться руководить селом. Мы наладили торговый путь в соседние поселения и все в селе стали жить богаче. Я больше не пас овец, однако про седьмое Апреля не забывал – выжег это число и месяц у себя на руке, что бы точно не забыть этот день. Шрам мой напоминал мне об этом каждое утро. Мирослава подумала, что меня так сильно тронула смерть ее отца.  

В этот раз седьмое Апреля выдалось дождливым и морозным. Противный дождь капал с неба и был больше похож на падающий лед, нежели воду. Ветер резал мое лицо, но я сказал пастуху остаться дома и сам привел овец на пастбище.  

Из серого тумана выступили девять черных волков и главный волк спросил какое у меня желание в обмен на пять овец.  

– Никакого!, – сказал я, перекрикивая дождь и достал ружье, – Хватит! Я заметил, что вас стало больше. Вы размножаете свою стаю, а я должен вас кормить? Я честно давал вам овец в обмен на желания. Но мне больше ничего не нужно. И не в моих интересах давать вам мясо. Волки и люди – никогда не были друзьями!  

Глаза волка не блеснули. Он опустил взгляд в сторону и его шепот пронзил насквозь все пастбище:  

– Ты сделал свой выбор, человек.  

После этого волки ушли в туман.  

Я погнал овец назад в село, загнал их в сельской загон и пошел домой. Дома было тихо и я поднялся и лег к жене под одеяло, весь промерзший. Я обнял её, поцеловал и сказал, что люблю ее. И почувствовал, что простыня мокрая. Я взглянул на свою ладонь и увидел, что она в крови. Я вскочил, откинул одеяло и увидел, что у Мирославы было перегрызено горло. Я тут же побежал к детям, забежал с криком к ним в комнату и там мои ноги отказались меня слушаться. Я дополз до кровати дочери и обнял ее, не понимая, что вой с плачем, который все вокруг заполняет – это мой вой и плач. Я обнимал и целовал свою дочь и весь измазался в ее крови. Мой вопль слышало все село, так меня и нашли – лежащим со своей дочерью. Люди много об этом говорили и в народе укрепился вывод. Слухи помогли правосудию понять, что случилось – я сошел с ума и загрыз свою семью. Сейчас я сижу в тюрьме и умоляю дать мне пойти пасти овец... один последний раз, перед висельницей.  

6 Апреля 1734 года.