Приключения котауси. Буслай и Монро

Предисловие  

Снег. Глубочайший снег засыпал его охотничью тропу. Тропа, выверенная временем, ведет к огромной пышной ели, утопающей в снегу. Ему туда непременно надо добраться. Зачем? Он не знает, знает только, что очень надо. Сердце надрывно бьется. Маленькое сердце, несоразмерное с большим телом, не выдерживает тяжелой нагрузки, когда он начинает пробираться по высоченным сугробам к своей конечной цели – заснеженной ели.  

Разумная мысль мельком посещает его бедовую голову. Не стоит зарываться так далеко, ещё назад потом пёхать. Но, он всё равно идет к ели, раздвигая пушистую снежную массу мощным торсом. Лапы не очень-то слушаются, проваливаясь и увязая в толще снега. Лапы – ватные, он их почти не ощущает. В какой-то момент ему начинает казаться, что не он движется к ели, а ель сама приближается к нему. Какая разница, ему надо любым способом попасть к высокой колючей красавице с охапками снега на зеленых ветвях.  

Солнце. Поразительно яркое, но холодное. Она предназначено, ослепить его. Агатовые глаза задернули ширмочки, спасая сетчатку от выжигания. Зрачки сузились до вертикальных щелочек. На блестящий снег, залитый солнцем невозможно смотреть. Он мчится к заветной ели практически вслепую. Скорее в спасительную еловую тень. Он мчится, рассекая сугробы, вздыбливая снег, выполняя высокие затяжные прыжки. Отталкивается мощнейшими задними лапами, совершает выброс из снежного плена, вытягивает красивое упругое тело в воздухе, опускается на передние лапы и выполняет очередной прыжок. Замечательно!  

Он у заветной ели, укрывается в тени. Случайно задевает ветку и окатывает себя снежным душем. От крепкого мороза снег лёгкий, как пух. Огромная снежная масса срывается с затронутой ветки и обрушивается на него. Снег проникает в уши, глаза, ноздри, рот. Снега потрясающе много. Он чувствует тяжесть огромных ошмётков у себя на лбу между ушей и на загривке. Они давят голову вниз, морда зарывается в сугроб. Он начинает задыхаться и в исступлении трясти башкой, иначе погибнет в этом коварной пуховой перине из снега. «Буслай, очнись! » – слышит он через вату сна тревожный знакомый голос. Буслай широко открывает глаза, тупо смотрит в желтый испуганный глаз напротив. Монро низко склонилась над ним, её глаза сошлись в один. «Буслай, милый, выбирайся из кошмара скорее, – умоляющим тоном просит Монро, – ты так страшно ныл и так сильно тряс головой! Мне казалось, ты задыхаешься! Что тебе приснилось, мой бедненький зверюжина? ».  

Буслай уже пришел в себя и ответил задумчиво: «Тайга…» «Тайга? Это, что за зверь? » – удивилась Монро. «Тайга – это моя родина, – грустно произнес Буслай, – сейчас во сне я впервые её увидел. Она прекрасна, там много снега и елей. Я люблю тайгу. Очень». «Хорошенькое дело! – заверещала Монро, – откуда ты знаешь, что любишь тайгу, если видел её один раз, да и то во сне? » «Знаю, и всё! » – резковато ответил Буслай, закругляя разговор ни о чём. Ему хотелось побыть одному со своей тай-гой из сна. «Ну, и знай! » – надула губки Монро и отодвинулась, приняв обиженную позу. Буслай не обратил на это никакого внимания. Он стал в подробностях прокручивать заново свой удивительный сон. Опять ощутил звенящий морозный воздух, бесконечный пушистый снег, белый до голубизны, ослепительное солнце, высокие ели с огромными шапками снега на колючих темно-зеленых ветвях…  

Стоп! Стоп! Стоп! Что это? Откуда он это знает? Из каких таких дальних глубин памяти была извлечена эта информация, воплотившаяся во сне так правдоподобно и реально?  

Почему, так сладко и тоскливо защемило сердце?!  

До слёз…  

Что ж такое-то, а?  

Глава 1. Буслай и Монро готовы к переселению на другую планету.  

Встреча с геологами, знакомство.  

Решение принято – летим в «Таежные дали»!  

Захватывающий рассказ Сём Сёмыча в полёте.  

В прошлой книге «Приключения липунов. Шуст и Млада» мы потеряли Буслая и Монро. По не подтвержденным данным, которые добыли Шуст и Монро от дежурных доброчелов на космодроме Семицветной, их друзья? или родственники? упылили с прелестной планеты в «Таежные дали» (это одна из планет второго круга от Землепланеты) якобы с партией геологов. Пока Шуст и Млада соображают, зачем такая канитель понадобилась Буслаю и Монро, попробуем сами восстановить события, предшествующие началу моего нового повествования.  

А началось всё с того, что после Битвы на ромашковом поле (такое историческое название), Буслай хоть и вышел победителем, жестоко наказавшим свиту подлой Росомахи (а, не будут посягать на святое! ), но решил не задерживаться на Семицветной. Не помогли даже просьбы всего сообщества котауси, обосновавшихся в тайне от доброчелов на прелестной планете, которые уговаривали Буслая занять освободившееся место лидера. Они с Монро решили убраться с Семицветной по добру, по здорову. Вернее, решил, конечно, Буслай, а преданная Монро поддержала его.  

Парочка детально обмозговала, как им пробраться на космодром, не привлекая особого внимания к персоне Буслая. В памяти доброчелов могли быть свежи события не-давнего времени, связанные с побегом котяры-бандюка, его нападением на спецназовца и другими не менее дерзкими «шалостями» нашего героя. Надо было придумать камуфляж для Буслая. Решили обойтись простеньким – перевязать один глаз, наискосок, закрыв при этом почти половину морды. Сделали пробный вариант повязки. Нормуль! Морда изменилась, узнать в «раненом» котяре Буслая было тяжело. Буслай долго придумывал, что ответить дежурному, если тот вдруг начнет пытать его вопросами по поводу повязки. Перебрав разные варианты из знакомых книг и фильмов, Буслай остановился на расплывчатой фразе «Бандитская пуля…». Вроде и в шутку, а вроде и всерьёз.  

Утром отправились к космодрому, устроились на лавочке под окном администрации. Тут Буслая застукал сон, наверное, сказалось напряжение и физическое, и моральное, последних дней. Сон можно было назвать вещим, скорее похожим на реальность, вплоть до мельчайших ощущений. Буслаю приснилась зимняя тайга. Он вспомнил в этом сне всё – как бегал по глубокому снегу, как ослепляло яркое солнце, как купался под снежным душем, когда случайно задевал ветку ели. Ещё ему четко приснилась ель, его ель, он был тесно связан с ней по жизни. Короче, Буслай пережил во сне кучу незнакомых ранее эмоций, начиная от чувства безграничной свободы, любви к дорогому сердцу таежному краю, и, кончая ностальгией по родине и щемящей тоской по чему-то безвозвратно потерянному.  

Растолкала его Монро, заставив Буслая стряхнуть сон. Он, кажется, обидел её, грубо и бесцеремонно. Надо исправляться. Буслай ласково притянул Монро, лизнул лобик, извиняясь. Монро заурчала, простила. «Буслаюшка, что мы тут высиживаем? » – капризно спросила она. Он действительно высиживал, Монро была права. Буслай выжидал, сам не зная чего.  

Во двор вышел дежурный, увидел Буслая и Монро, подошел ближе. Было видно, что он впечатлился видом красивых редких котауси. Улыбаясь, завел разговор, пытаясь законтачить. Поинтересовался, обращаясь к Буслаю, насчет перевязанного глаза и понес какую-то ересь по поводу битвы с дерзкими за честь дамы сердца. Буслай отметил, что спросил он не бдительности для, а так, лишь бы потрандеть, типа пошутить. Но Буслай почему-то разволновался больше, чем было надо. Фраза-то у него была заготовлена в темку, но вместо неё он почему-то ответил «Стреляли…». Дежурный рассмеялся, заценив шуточку, и произнес заготовку Буслая: «Ты ещё скажи, бандитская пуля». Засмеялись вместе. Контакт был найден, они стали типа друганы. Теперь он не сомневался, что через КПП, когда потребуется, он пройдет беспрепятственно.  

Буслай решил подождать ещё полчасика и действовать, т. е. определяться с маршрутом и местом переселения. Всё ещё занятый своими думами, он услышал человеческий гомон. Монро тоже вытянула шейку в направлении доносившегося шума. Из только что приземлившегося космолета на поле вывалила группа возбудораженных доброчелов. Буслай пригляделся, на борту прибывшего космолета яркими красными буквами значилось «Да здравствует Советский Союз! », рядом развевался нарисованный красный флаг с золотой фигуркой в уголке, напоминающей перекрещенные буквы «Т» и «С».  

От группы отделился один доброчел и, картавя, заговорил: «Товарищи! Мы с честью преодолели первый этап экспедиции! За ним неминуемо последует второй, который приведет нас (вас) к заветной цели! Поздравляю, товарищи! В этот исторический момент хотелось бы…». «Кончай, Ильич! Хорош, лозунгами сыпать! Ты и здесь умудрился митинг устроить. Так вроде мужик ничего, но волю дай, как забуробит, как забуробит! » – не-довольно прервали его те, кого Ильич называл «товарищи». Ильич заткнулся, обиделся, потупился в землю. Группа стала весело и громко обсуждать предстоящий полет. Буслай напряг слух, настроив локаторы ушей. Он понял, что группа должна попасть на планету «Таежные дали». Сердце дрогнуло, все-таки сон был вещий! Буслай махом определился, ему с шумными «товарищами» по пути. Как же теперь к ним прилепендиться?  

Из толпы протиснулся бородатый доброчел, огляделся, как бы выискивая местечко. Увидел лавочку и направился к ней. Вслед ему донесся женский голос: «Сём Сёмыч, далеко не зарывайся, скоро вылет». «Да, не. Я тут на лавочке курну малость», – ответил Сём Сёмыч. Он приблизился к лавочке, скользнул взглядом по Буслаю и Монро, произнес не-определенное «Хм…», достал какую-то деревянную загогулину и засунул её в рот. Наверное, это и называлось «курну малость».  

Буслай сообразил, что это – его шанс и начал действовать. Он придвинулся по лавочке к Сём Сёмычу и пристально посмотрел на него одним глазом. Сём Сёмыч неуютно поёрзал под напором пронзительного взгляда котауси, спросил просто: «Досталось? ». Бус-лай тихо ответил, пренебрежительно махнув лапой: «Да, мелочи…до свадьбы заживет…». Опять, теперь уже вопросительно, уставился на Сём Сёмыча. «Помощь нужна? » – спросил тот по-деловому. Буслай оживился, придвинулся ещё ближе к доброчелу, заговорил тоном заговорщика: «Мне надо с моей дамой выбраться отсюда, по-за-рез». Бородатый кивнул, в глазах мелькнули лукавые огоньки. Буслай добавил: «А, если без лишних объяснений? Пойдёт? » «Угу», – утвердительно кивнул Сём Сёмыч, – ты в курсе, что за планета Таежные дали? Мы туда надолго, до зимы, как минимум. Я к тому, что дама твоя уж дюже нежная…». «Простите, я с Буслаем хоть на край Вселенной! » – встряла Монро. Бородач усмехнулся: «Декабристка, говоришь. Повезло тебе Буслай».  

Группа зашевелилась, замахали руками, подзывая Сём Сёмыча. Он крикнул: «Клаудия, на минуточку! ». К ним подбежала очень красивая девушка. «Берём с собой», – коротко сказал Сём Сёмыч, как будто отдал приказ. «Ясно, сделаем, командир! » – тоже как будто отрапортовала девушка. Она молниеносно подхватила Монро и засунула её за пазуху лёгкой курточки необыкновенно красивого бирюзового цвета. «Пошли», – скоман-довал Сём Сёмыч Буслаю. Засунуть за пазуху огромного котауся он при всём желании не смог бы.  

Вся группа, а их было десять голов, как успел сосчитать Буслай, двинулись на КПП. Клаудия с Монро проскочила беспрепятственно. Прошла вся группа, Сём Сёмыч завершал. Дежурный вопросительно показал глазами на Буслая. «Это со мной, сделай без досмотра», – вяло произнес Сём Сёмыч. Дежурный вздохнул, шепотом сказал: «Продёргивай, Сёмыч». Они прошли через КПП. Бородатый обернулся: «Спасибо, выручил. Таежный презент за мной». «Хочешь сказать, первый булыжник мой? » – пошутил дежурный. Оба рассмеялись.  

Вышли на поле, космолет уже ожидал пассажиров. Сбились в кучку, прощались с Ильичом, который находился в центре. Доброчелы как бы оправдывались за то, что не да-ли Ильичу завершить свою восторженную речь по прилете, заткнув ему рот в самом разгаре выступления. Они дружески хлопали его по плечу, жали руку, самые отчаянные при-обнимались. Довольный Ильич обещал встретить по возвращении, закатить речугу. Народ заволновался, испугавшись, что Ильича опять прорвёт прямо сейчас и начал скоренько загружаться в космолет.  

Посадка благополучно завершилась и, космолет взмыл в утреннее небо, расцвеченное бесчисленными радугами, взяв курс на «Таежные дали». Молчали, созерцая в восторге, семицветные дуги.  

Монро приспособилась к Клаудии и уже сладко мурчала у неё на коленях, томно жмуря глазки. Клаудия нежно перебирала тонкими пальчиками белую шерстку котауси. Обе дамы уже обожали друг друга.  

Буслай сидел рядом с Сём Сёмычем, степенно созерцал вокруг. Через некоторое время «товарищи» начали понемногу засыпать. Буслаю страсть как хотелось о многом расспросить Сём Сёмыча, любопытство просто разжигало, но он решил держать марку солидного интеллигентного котауся. Надеялся, что бородатый доброчел сам всё выдаст «на гора». «Ну, слушай», – произнес Сём Сёмыч, как будто прочитал тайные мысли Бус-лая.  

Вот его история. Оказывается группа, так называемых, геологов проживает на планете «Советский Союз», для краткости её ещё называют «Советская», а некоторые лихачи «Совьетюнион» (простим им это, так как они утверждают, что так им легче произносить, не выламывая язык). Планета давняя, почему-то была безымянная. Сродни Землепланете, но была не заселена по причине того, что сильно проигрывала последней по природным и климатическим характеристикам. Не заселена она была до поры до времени, пока планету не разнюхали вездесущие путешественники, обожающие новенькое, неизведанное, не та-кое приторно слащавенькое землепланетное, как они считали. Так вот, эти любители условий посуровее произвели «разведку боем», да и прижились на безымянной. По воле случая, в этой небольшой разведывательной группке сошлись и спелись приверженцы коммунистического толка. Никто толком не знает откуда они повелись и где нахватались своих идей и теорий. Не исключено, что начитались истории и насмотрелись фильмов определенной тематики. Да и пущай их! Совершенно безвредные, исключительно добрые «товарищи». Пару раз в год, в мае и ноябре (почему-то? ), собираются своей группкой и маршируют с кумачевыми (они так красный цвет называют) флагами и транспарантами. По-выступают там чего-то, речи пламенные потолкают и по «куреням». Они-то и были первыми переселенцами (Буслая передернуло от знакомого словца) на безымянную планету. Полетели туда вроде на «маёвку», и задержались лет, почитай, эдак на десять с гаком. Од-ним из этих пионеров был наш знакомый Ильич. Буслай узнал, что полное имя Ильича – Ульян Ильич Ленский. Добрейшей души человек, придумщик всяких реорганизаций и новаторских реформ, особливо по части теории оных. Написал массу всякого рода законодательных актов, декретов, манифестов (откуда столько слов мудреных наковырял? ), которые так и остались в рукописном варианте в тоненьких школьных тетрадочках в клеточку. А уж статеек и руководящих писем было Ильичём писано-переписано не меряно, по большей части касаемо социалистического соревнования (вот тоже беда застряла в его соцмозгах! ). Правда, ни одно издательство не согласилось на публикацию столь важных трудов. Пока труды Ильича также томятся в стопочке тетрадочек, перевязанных красной ленточкой, в заветном сундучке, ожидая своего звездного часа.  

Первые постоянные жители безымянной планеты дали ей немного странное, но до-вольно звучное название «Советский Союз». Ну, с Союзом ещё более-менее понятно, по-чему Советский не понимал никто и, скорее всего, сами пионеры тоже. Подозревали, что они сплагиатили это словосочетание из какой-нибудь старой исторической книжки, глубоко не вникая в смысл. Сём Сёмыч рассказал, что как-то решил-таки расколоть Ильича, добиться объяснения названию планеты. Тот долго вилял, путался, злился, но внятно объ-яснить так и не смог. Выбившись из сил, не находя ответа, раздраженно заявил «Ну, а, что лучше было бы назвать СССР? ». Сёмыч не нашелся, что ответить. Понял, что скорее всего это аббревиатура, но как расшифровать – не известно. Пытать Ильича больше не стал, опасаясь за нервишки старика, да, наверняка, он бы ничего вразумительного не сказал. Название приняли, как должное, многим оно даже очень нравится.  

После того, как небольшая группка доброчелов с Землепланеты отважились жить в «Советском Союзе», они приступили к освоению планеты. Построили несколько поселков и объединили их в, так называемые, колхозы. Судя по названию, колхозы предполагали коллективное ведение хозяйства, но об этом никто не заикнулся. Переселившиеся жители не стали переколбасивать привычный уклад, заведенный на Землепланете. Так что от «коммунизма», так называли в своих пафосных речах своё светлое будущее товарищи, и к которому все должны были с энтузиазмом стремиться, оставалось только зычное название. В детали не углублялся никто, что уж такого необыкновенного должно было про-изойти при коммунизме, если бы его удалось достичь, никто не предполагал. Самым до-тошным не удалось выудить ответ на этот вопрос ни в одной тогдашней книге. Описания случившемуся коммунизму не было. Заподозрили, что он, скорее всего, так и не случился, по крайней мере, на Землепланете. А идея была хорошая! В общем, замяли, как говорится, для ясности!  

За пионерами в «Советский Союз» потянулись всяко-разно любители перемен. Некоторые, осмотревшись, возвращались назад, другие находили новую планету достаточно привлекательной для себя. Пошло-поехало! Поселки территориально раздвигались, колхозы множились, пустыри осеменялись. В основном поселки формировались по интересам. Здесь были заядлые охотники и рыбаки, натуралисты, экологи, краеведы, геологи, искатели, копатели и прочие, прочие. Одним словом, планету населили любители нарезать километры по лесам, по горам, по полям просто так для удовольствия. Погоняться «за туманом», как говорится. Это были романтики, которым было скучно в ухоженных цветочных городках с тесными улочками и которые жаждали простора, светлых далей, непроходимых чащ, непокоренных вершин.  

Когда Сём Семыч очутился в «Советском Союзе», там уже существовал колхоз «Заветы Ильича», председателем которого был сам себя назначивший Ульян Ильич. В поселке «Красный геолог» (обхохочешься! ) он встретил единомышленников, ребят, которые также, как и он, любили «пошуршать камешками». На чудные названия Сём Сёмыч внимания не обращал, эта часть жизни была ему «по барабану». Главное – общие интересы с жителями поселка, разговоры до поздней ночи, а то и до первых петухов, захватывающие воспоминания, зачастую бардовские песни у костерка под гитару…Хорошо! Это было его, Сёмыч это всё обожал! Постепенно сама собой сколотилась группка молодых ребят, ко-торые излишне не напрягали друг друга, не трандели по пустякам, быстро приходили на помощь, если надо, и, без которых становилось невыносимо скучно, если приходилось на время расставаться.  

Потом стало тесновато и недостаточно интересно на исхоженной вдоль и поперек планете «Советский Союз». Решили попробовать забуриться подальше, взять, да и выйти на второй круг. Надыбали «Таежные дали». Были там всего один раз прошлой зимой. Оч-чен-но приглянулось! Это вторая экспедиция. Геологами считают себя чисто условно, ни-кто не ставит задачи открывать месторождения полезных ископаемых в промышленных масштабах. Но пошариться по тайге, пожить в условиях дичайшей первозданной природы, а заодно и любимые камушки поперебирать – это я вам доложу, кайф! Тем более с такими ребятами!  

Их девять – тесно сплоченный надежный коллектив, проверенный не одной экспедицией. Сём Сёмыч (он же СемЬён, он же Сёмыч, он же шеф, он же командир) – главный в группе. «Ну, так получилось, – скромно замялся Сём Сёмыч, – борода длиннее всех, на-верное». Дальше он перечислил всех ребят по очереди, Буслай, конечно, не запомнил их имена. Решил по ходу дела само запомнится, а сейчас постарался запечатлеть внешний вид каждого. Дело дошло до единственной девушки в группе – красавицы Клаудии. Оказывается, она – «свой парень в доску». На самом деле её зовут Клава, в группе кличут уменьшительно ласкательно Клавочка или Клавуся. Клаудию ей приклеил Сём Сёмыч при первом же знакомстве, уж очень она напомнила ему итальянскую актрису Клаудию Кардинале. Такая же фигуристая с идеальными формами и пропорциями. Обворожительно пластична от природы. И лицо! Лицо – красивое, не смазливое, не личико красотки в бестолковых кудряшках, а именно красивое! «А глаза, посмотри, какие глаза! – восхищался Сёмыч – Какой насыщенный темно-коричневый цвет, одновременно мягкий и пугающий своей глубиной! Ты старайся в них долго не смотреть, затянет, как в омут! Я вот, дурак, насмотрелся и…впрочем, не важно! ». Сём Сёмыч почему-то загрустил, низко опустил голову. Буслаю показалось он заснул или плачет? Чтобы как-то разрядить обстановку Бус-лай спросил: «А, что Ильич? » «Ильич не шлынкает с нами, он исполняет роль провожающего и встречающего, толкает прощальные и встречальные речи, раздает регалии, почетные грамоты и другую лабуду. Он – отличный мужик, мы его уважаем, привыкли к его выкрутасам, без них уже как-то не так».  

Буслай решил, что сейчас его выход. Надо всё рассказать бесконечно правдивому Сём Сёмычу, который помог ему выбраться с Семицветной только потому, что махом просёк, как это сейчас им с Монро было необходимо. Он набрал воздуха, собираясь начать, но Сёмыч посмотрел ему прямо в глаз и спокойно сказал: «Не парься, Буслай, как-нибудь потом. Времени у нас для душещипательных бесед будет предостаточно. Отды-хай».  

Геологи потихоньку просыпались. Вот народец! Не привыкши дрыхнуть по долгу. Кто-то взял инструмент, брякнул по струнам. Сначала не очень стройно зазвучала песня в один голос, тут же подоспели другие голоса и вот, салон заполнила красивая песня про влюбленных геологов, где она уехала в жаркие степи, а он ушел на разведку в тайгу…» Буслаю очень понравились и запомнились слова про кедры в снегу. Скоро он тоже встретится с родной тайгой! Сильно защемило на сердце! «А путь и далёк, и долог, и нельзя повернуть назад, – пели ребята красивыми голо-сами, – крепись, геолог, держись, геолог! Ты ветру и солнцу – брат! »  

Буслай ловил слова песни и думал, как всё верно – нельзя повернуть назад, надо крепиться, надо держаться, он бы добавил – чтобы сберечь мою ненаглядную Монро!  

Глава 2. Прилетели! Ну, здравствуй, Тайга!  

Неожиданные знакомства с обитателями тайги.  

Свой среди «рыжих», чужой среди «серых».  

Вскоре геологи перестали петь свои красивые романтичные песни, а всё чаще ста-ли заглядывать в окна иллюминаторов. Они приближались к «Таежным далям». Пока бы-ли видны только сферические очертания планеты, которая из космоса выглядела очень похожей на их родную планету, только более насыщенного голубого цвета с яркими тем-но синими пятнами на поверхности. Сём Сёмыч пояснил, что это, наверное, потому, что основная часть «Таежных далей» занята хвойными лесами, а не водой. Буслай, как завороженный, пялился в иллюминатор, пытаясь выглядеть, уже отсюда, что-то необыкновенное.  

Вот космолет плавно заложил вираж и, войдя в зону притяжения, начал спускаться. Казалось, что таежная планета сама стремительно несется навстречу космолету. Картина менялась с неимоверной быстротой, становилась всё четче, из общей зеленовато-голубой массы начали выделяться отдельные элементы в виде каменистых горных вершин и огромных раскидистых крон деревьев. «Так вот ты какая, моя тайга! » – с замиранием сердца думал Буслай. Он был взволнован, как никогда. Сердце путало ритмы свои и стучало с перебоями. От нахлынувших чувств Буслая даже поташнивало и немного знобило. Монро внимательно наблюдала за ним. Сама она более-менее спокойно отнеслась к предстоящей встрече с неизведанным. Сейчас её больше волновал Буслай с его чрезмерными пережи-ваниями. Если никто не замечал, то Монро, хорошо изучив любимого котяру, видела, что с ним не очень-то ладно. Поэтому она не спускала с Буслая глаз, готовая прийти на по-мощь в любую минуту.  

Пройдя, как могло показаться, буквально по верхушкам высоченных сосен и кед-ров, космолет на мгновение завис над полем космодрома и опустился. Геологи встали в кружок, обнялись, пропели хором «А вокруг голубая, голубая тайга! » и гаркнули, со всей дури, «Ура-а-а!!! ». Это был своеобразный ритуал, приветствие Тайге. Буслай кричал вместе со всеми. Может, у него получалось не совсем «Ура», но он, забыв приличия, неистово кричал. Одна Монро таращилась на всех красивыми желтыми глазками. Что она в этот момент кумекала про геологов и про присовокупившегося к всеобщей вакханалии Буслая, оставим за кадром.  

Клаудия-Клавочка подхватила свою беленькую подружку и на руках вынесла её из космолета. Буслай спрыгнул сам за Сём Сёмычем.  

Тайга вплотную подступала к космодрому и окружала его, казалось, глухой непроходимой стеной по периметру. Было ветрено, и тайга шумела своей хвоей загадочно, даже мистически. Буслай вглядывался в Тайгу, и ему казалось, что она манит-манит его к себе с помощью какой-то колдовской силы. Конечно, он накручивал себя, представляя себе Тайгу кем-то одушевленным. Просто сильный ветер качал деревья, путаясь в раскидистых кронах, ветви плавно перемещались из стороны в сторону, создавая тот самый мистический «шёпот». А может быть, и нет? Может правда Тайга была живой и пыталась заграбастать колючими ветвями наиболее впечатлительных из прибывших гостей? Кто его знает!  

Сём Сёмыч легонько подтолкнул Буслая, который и не заметил, как группа уже удалялась к выходу с космодрома. Они догнали и присоединились к команде. На выходе их встречал старый знакомый геологов Урсу Дезала. Он всегда неизменно встречал экспе-дицию и верно служил ей проводником и наставником.  

Урсу был знаменитым охотником, отлично знал тайгу и умел с ней общаться и сносно уживаться. Урсой он называл себя сам, очень любил и гордился своим именем. По документам он был Василий Берданка (наверное, за стреляное-перестреляное ружьишко, которому сто лет в обед, но с которым Урсу никак не желал расставаться). Между собой немногочисленные здешние жители, да залетные доброчелы называли его простенько Вася-охотник, но если хотели уважить Берданку, то обращались к нему исключительно Урсу. Он это очень ценил. Урсу был добрый, открытый и беззлобный. Он любил оказывать доброчелам, ничего не соображавшим, по его мнению, в тайге, всяческие полезные услуги, подучивать и наставлять их, чтобы не сбились с «верного путя». При появлении очередной экспедиции, Урсу назначал себя ответственным куратором и с удовольствием осуществлял патронаж на протяжении всего срока нахождения доброчелов в тайге.  

Сейчас Урсу должен был сопроводить группу к месту их постоянной дислокации, то есть на Базу. Выдвинулись. Всю дорогу Урсу с любопытством рассматривал Монро, которая ехала на руках у Клавочки, дабы не повредить нежные подушечки лапок. Урсу периодически цокал языком и качал головой при взгляде на Монро. Что означали эти звуки, одобрение или протест, никто не знал. Буслая, гордо шагавшего рядом с Сём Сёмы-чем, Урсу заценил по-своему, по-таежному. Ещё на космодроме он присел перед котярой на корточки, долго смотрел в его агатовые глаза, провел ладонью по кисточкам ушей и вынес односложный вердикт: «Амба – холосий люти». Буслай не понял фокуса и вопросительно уставился на Сём Сёмыча. «Одобрям-с! » – сказал тот.  

Примерно через час добрались по таежной тропе до Базы геологов. Место было выбрано красивейшее, впрочем, в тайге других не бывает. Поляна, на которой располагалась База, была окружена низкорослыми молодыми елочками, за ними ярусами шли все-возможные хвойники вперемежку с лиственными деревьями, за ними начиналась собственно Тайга с высоченными стройными соснами и раскидистыми кедрами. Была осень, но лиственные ещё не сбросили свой наряд, а только подготовились, окрасившись в цвета, от которых дух захватывало – жёлто-оранжево-красно-багряно-коричневый в крапушку, в пятнышку и так далее по прейскуранту. И всё это великолепие на фоне зелени всех оттенков. Когда группа вышла на поляну, все замерли, а через минуту ахнули. Самый молодой из геологов Данька сбросил рюкзак и завопил: «Дайте мне кисть и краски! Я должен это писать! » Урсу довольненько ухмылялся в реденькую бородку. Он радовался, что удружил самой своей любимой группе.  

Стали осматриваться по хозяйству. Двухэтажный бревенчатый домик – жильё для геологов с печкой, общей столовой и мизерными комнатушками, зато у каждого своя. От-дельная постройка – русская банька на дровах. Класс! Это сказали хором. Ещё одна по-стройка – склад продуктов и всяко-разно инструментов, одним словом хозблок. Имелся и вырытый небольшой погребок. По всем правилам оборудовано место для костра, мало ли шашлычку пожарить. Всё, как полагается. Когда все всё осмотрели и направились в домик делить комнаты, Урсу подошел к Буслаю и позвал с собой. Они пришли в хозблок. Урсу молча, не выпуская изо рта загогулины, такой же как у Сём Сёмыча, начал тыкать пальцем в отверстия в полу и стене. К некоторым он наклонялся и нюхал, потом призвал Бус-лая сделать то же самое. Буслай втянул воздух из одной дыры. Усищи бешено затрепетали, он стал непроизвольно издавать короткие мякающие звуки от возбуждения. Из дыры пахло грызунчиками всех мастей. Дыры были их воровские ходы. Урсу внимательно наблюдал, потом, вперившись Буслаю в глаза, сказал: «Твой хозяств! Стереш, однако, над! » Буслай согласно кивнул, давая понять, что «Пост принял! ». Урсу улыбнулся во весь, простите, наполовину беззубый рот. «Амба – холосий люти! » – второй раз за время знакомс-ва повторил он и для верности постучал Буслая загогулиной по башке. Урсу жестом показал Буслаю на дверь, пролопотав: «Вонь тепер коша, мыша – бояся, однако, будя».  

Пошли к остальным. Народ уже разместился и все сидели за столом, шумно делились впечатлениями. Успели разжечь печку и чайник уже закипал, издавая уютное урчание по-домашнему. Буслай поведал всем о своем новом назначении на должность сторожа-охранника. Ему аплодировали стоя, хохмы ради. Буслай театрально раскланивался и клялся беречь народное добро от расхитителей социалистической собственности, а также верой и правдой охранять территорию лагеря. Все смеялись, удивляясь актерскому таланту котауся. Монро гордилась своим любимым. Потом пили чай с душистой травой и сушеными ягодами, презент от Урсу, который он приготовил ещё летом. Потом пели песни про голубую тайгу, геологов-романтиков, солнышко лесное, звезды, остроконечные ресницы елей, одиннадцатый маршрут, ещё много-много о чём и о том, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Потом долго шумели и спорили ни о чём и снова пели. Расходиться не хотели никак, хотя безжалостная дрёма подкрадывалась незаметно то к одному, то к другому. Планы на завтра строить не стали, решили отоспаться, потом по ходу что-то предпринимать в смысле прогулок, охоты и так далее.  

Урсу уже спал на уютном диванчике, Клавочка заботливо подбила ему подушку и накрыла теплым пледом. Сём Сёмыч вынул изо рта Урсу повисшую на губе трубку – подарок от себя лично другу Урсу. Трубка была шикарная, сделана мастером на заказ с уникальной резьбой по дереву, отполирована до состояния атласа. Урсу подарок очень понравился, и Сёмыч был безмерно рад, что угодил старику.  

Стали-таки расползаться по комнатам, сон морил. Клавочка уговаривала Монро спать с ней в ножках. Монро было очень неловко отказывать новой подружке, но ей очень хотелось побыть с Буслаем. Буслай тоже жаждал поделиться с любимой своими впечатлениями. Нежно обнявшись, котауси примостились на мягком коврике рядом с теплой печ-ой. Домик погрузился в сон. Было хорошо.  

Утром Буслая подорвало с самого ранья. «Что ж я тут разлёгся-то не по делу, – обругал он себя мысленно, – там же Тайга! » Он аккуратно выбрался из-под спящей на его груди Монро. Какая же она была хорошенькая в своей неге! Буслай залюбовался и с трудом оторвал себя от вожделенного созерцания. Он обошел дом, заглянув в каждую комнатку. Все дрыхли. «Обломовщина какая-то! » – подумал Буслай, гордо отметив, что он проснулся первый и почапал на улицу.  

Он задохнулся от избытка озона в воздухе. Стоял ошарашенный и просто вдыхал эту свежесть и чистоту полной грудью. Красота была неописуемая! Стелился небольшой утренний туман и Тайга казалась действительно голубой в этой муаровой дымке. «То ли ещё будет зимой! » – с радостным предчувствием будущего подумал он, – Прогуляемся! ». Буслай спрыгнул с крылечка, обошел условную территорию Базы, отметил, где надо, и как надо, взяв кружок поширше на всякий случай.  

Ему вдруг захотелось углубиться в эту заманчивую дичь. Он решился. Кстати, обнаружил еле заметную натоптанную тропку. По ней и двинулся, сначала осторожно, с остановками, принюхиваясь к незнакомым запахам на каждом шагу. Потом осмелел, пошел быстрее к просвету впереди. Он наслаждался своей Тайгой. Запахов было до безобразия много, но пока он не ощущал от них никакой опасности. Пахло деревом, прелью, гнилью, влажным мхом, пропавшими червивыми грибами, поздними ягодами, какими-то неизвестными травками, чем-то ещё растительным. Это его интересовало постольку поскольку. Гораздо интереснее было разнюхать запах живого мяска. Этот, возбуждающий охотничий инстинкт, запах лез в ноздри Буслая буквально отовсюду. «А мяска здесь хватает, – машинально отмечал для себя Буслай, – проблем, чувствую, с полноценным питанием не будет». «Оп-паньки! » – прямо по ходу движения котяры сидел грызунчик и намывался, дурашка, не замечая опасности. Простите, но наш Буслай – всё же в первую очередь, был хищник, а уж потом забава для геологов и прочих доброчелов. Он плотненько закусил. «Это я удачно зашел! » – прокомментировал он свой первый завтрак и более резво поскакал по дорожке.  

Лесная тропка вывела Буслая на вершину небольшой горы. Здесь тайга раздвинулась, деревья отступили, остались одиночные хвойники и скрюченные березки, невероятным образом зацепившиеся за каменистый склон. Буслай остановился на вершине и огля-дел окрестности сверху. Кругом сплошная тайга, замечательный пейзаж! Как ему нравился этот край! Он был здесь в своей стихии! Вот только Монро. Буслай прилег на плоский камень. Стал думать о Монро, сколько она продержится в этом суровом месте? Медленно переводил задумчивый взгляд с одного объекта на другой. И, вдруг, увидел их. Большие рысеподобные котауси сидели на соседней каменистой горе. Буслай затих, но не тронулся с места и не изменил лежачей расслабленной позы, делал вид, что не замечает рысек. Срочно надо было посчитать особей. Не важно, друзья они или враги, но силы надо при-кинуть заранее. Итак, их семеро, очень похожи межу собой, некоторых трудно отличить друг от друга. Окрас шкуры абсолютно одинаковый – рыжевато-коричневая пятнистая спина и светлый подбрюшек. «Очень похожи на меня, – подумал Буслай, – только покрупнее и помощнее будут, точно дикари. Все – самцы, судя по характерным пышным бакенбардам. Меня видят, но ведут себя спокойно. А чего им – семеро на одного! Если завяжется драка, я – однозначно, труп». Так рассуждал Буслай и соображал, куда дать дёру, если рыськи решат-таки напасть на него. Бежать в Тайгу, она родная, она укроет. И орать, орать, что есть мОчи, может геологи услышат и спасут.  

Самый большой рысь приподнялся, красиво прогнулся, потягиваясь. Скорее всего это был Главный. Судя по длине бакенбардов, он старше всех. Остальные неотрывно следили за Батей (так окрестил его Буслай), ждали команды. Батя уставился прямо на Буслая и сказал подозрительно мягким ласковым тоном: «Ну-ка, дуй сюда, милок! Зазнакомимся? ». Буслаю очень не хотелось лезть в гущу незнакомцев, ещё больше не хотелось выглядеть трусом на фоне порядочного к себе обращения. Он встал и, сопровождая себя мыслями «Что ты делаешь, Буслай, не смей! », непринужденно побрел к стае рысей.  

Его обнюхали и оглядели со всех сторон все члены, кроме Бати. «Он – наш, он – рыжий рысь» – с удивлением узнал о себе Буслай. Он хотел возразить или выразить со-мнения по поводу бесцеремонного причисления его к «нашим», но вовремя опомнился. Сейчас это было Буслаю на руку, это могло его спасти или оттянуть момент смерти. «Наши» стояли кружком, он был грамотно взят в плен. Главное, не дёрнуться, иначе его раз-дерут на мелкие клочки одним махом.  

Зажатого в кружок Буслая подвели к Бате. «С каких краёв будешь, милок? С какого перепугу к нам? » – спросил тем же тоном Главный. «Я с геологами, прибыли вчера, – уве-ренным тоном неврущего заявил Буслай и добавил многозначительно – Экспедиция! »  

К его глубокому удивлению уверенная речь и магическое слово «экспедиция» про-извели на Батю впечатление. «Урсу с вами? » – бегло спросил Батя. «Ну, да! Я же говорю – экспедиция! » – ответил Буслай, настаивая на магическом слове. «Ладно, не серчай» – Батя придвинулся вплотную, прибочился. «Звать как, милок? » – уже совсем елейным тоном спросил Батя. «Буслай! » – гордо ответил Буслай и сделал резкий кивок головой (видел в киношке, как делают офицеры). Батя сделал какое-то незаметное движение глазами и Бус-лая выпустили из круга. Ему поверили и стали доверять, муздыкать его никто не собирался. Пока. «Время покалякать есть? » – осведомился Батя. Буслай утвердительно кивнул. Они поудобнее присели. Вот, что поведал Батя Буслаю. Он – глава рыжих рысей на данной территории. Его так и зовут – Рыжий. Все рыськи кровные родственники, его дети. Когда им присваивают имена, обязательно добавляют слово «рыжий», например, Рыжий Ус, Рыжий Бак, Рыжий Глаз и т. д., последний, младшой – Клык, но тоже непременно Рыжий. Сейчас с ним шестеро сыновей от двух окотов, получается, примерно одинакового возраста. Есть ещё дочь, Рыжая Ло Ла, но она слишком молода, пока её не берут на охоту. Жизнь в тайге организована по определенным законам, которым должны подчиняться все без исключения, т. е. обитаться и охотиться строго на своей территории, поддерживать дружеские отношения с соседями, ни в коем случае не лезть «со своим уставом в чужой монастырь». Тогда жратвы хватит всем, а охотники и, самое главное, беспредельщики-браконьеры, не перебьют их всех поодиночке. И всё шло правильно, пока в тайге не объявились иностранцы – канадские серые рыси. Как их сюда занесло, уму не постижимо! Но с этого времени в тайге всё пошло наперекосяк. Канадцы в наглую не признавали лиги-тимность рыжих. От природы очень агрессивные, в тайге они распоясались дальше некуда. «Они физически сильнее вас? » – поинтересовался Буслай. «Да, не сказать, чтобы на-много, но они берут количеством, понимаешь? » – пояснил Рыжий. Эта серая свора нагло вперлась на территорию рыжих и творит беспредел, убивая, калеча, разгоняя. Прецедент был создан. За канадцами полезли волки и уже видали поблизости росомах. Буслай вздрогнул. Что-о-о?! Опять Росомаха?! «Короче, – закруглился Рыжий, – сейчас мы в состоянии войны с канадцами и лишняя пара боевых лап нам не помешает. Мы на Совете решили нанести превентивный удар, понимаешь? » Если вступать в честный бой, канадцы задавят нас численностью. Потом мои Рыжики-сынули ещё молоды. Они сильные, выносливые, но я за них боюсь! Они вполне созрели для самостоятельной охоты, но не для кровавых битв с оголтелыми по-донками, понимаешь? » Буслай всё понимал. «И снова бой, покой нам только снится» – крутилось у него в голове. Придется помогать! «Что скажешь, Буслай? » – с надеждой спросил Рыжий. «Мои лапы, когти и клыки в твоем распоряжении», – ответил Буслай.  

Иначе он не мог ответить. Он же – рыжий, он же – рысь!  

Рыжий-папа решил, не откладывая, показать Буслаю соперников. Сыновья выследили лежбище врагов, надо было только осторожно подобраться с подветренной стороны. Что и сделали, ползком на брюхе подкрались к стану противника. Буслай, прижав уши к голове, аккуратненько высунулся из укрытия и заглянул в логово канадцев. Развалясь единой серой массой, те справляли сиесту. «Стрескали, видно, не мало! » – подумал Бус-лай, считая головы и оценивая силу противников. Насчитал пятнадцать, возможно, это не все. Да, уж! В среднем по три на нашего брата, многовато, учитывая неопытный Рыжий молодняк. Буслай заметил, что среди врагов тоже есть совсем молодые особи. Это хорошо! Остается одно – тактика внезапного нападения первыми, Рыжий папка был прав! Побольше шума, рыка, рёва, скрежетания зубов, оскаленных морд с клыками наружу в качестве психологического воздействия, остальное должны были довершить чисто физические приемы ближнего боя – грызть, царапать, вонзать, раздирать, кусать, бить, душить, ломать, кидать о земь и т. д. всеми имеющимися колюще-режущими приспособами, которыми одарила матушка Природа.  

Посоветовались с Рыжим и решили отвести один день на тренировку молодежи, где Буслай обещал показать пару-тройку коронных приемчиков. Затягивать с нападением было нельзя. Серые были хоть и хамы, но совершенно не умели выбирать место лежбища. Видимо, сказывался эффект безнаказанности, и они расслабились, не потрудившись обустроить и защитить свое место. И так сойдет, кто на нас сунется? А вот для рыжих эта не-удачно выбранная лёжка была ещё одним важным подспорьем в неравной битве.  

Буслай стал прощаться до завтра, до раннего утра. Ему действительно было пора к своим на Базу. Он вернется в стаю Рыжих. А потом будет БОЙ! Сердце Буслая стучало тревожно и радостно. Он – свой среди Рыжих! В нём нуждаются, просят помощи. Он нужен.  

Буслай пружинящей походкой воина пошел назад к Тайге. Ему показалось, что его окликнули. Буслай обернулся. На высоком камне возвышался Рыжий и махал ему лапой. Рядом с ним стояла молодая рыська, девочка, по всей видимости, это была дочь Рыжего Ло Ла, конечно, Рыжая. Она тоже слегка взмахнула лапкой, приветствуя или прощаясь с Буслаем. Буслай пошел дальше, не выдержал и обернулся. Ему нестерпимо захотелось увидеть Ло Лу ещё раз. Они с папой всё еще стояли на камне и смотрели ему вслед. Буслай повернулся, Ло Ла развернулась спиной, собираясь уходить. На какое-то мгновение белым пятнышком мелькнула попка и набитые коротким мехом стройные задние лапки и фигурка скрылась за камнем. Буслая окатил ледяной душ, потом прошиб пот, потом в башку ему ударила молния – так можно описать его тогдашнее состояние. Что это было?! Он не понимал, но обернуться был обязан. Вместо Ло Лы и её Рыжего папаши на высоком камне возвышался серый канадец и с ненавистью смотрел в сторону Буслая, обнажив длинные, очень длинные клыки. Буслай продолжал смотреть на серого. Тот развернулся и дал в сторону Буслая мощную струю, выразив этим всё свое презрение и ненависть. Буслай взревел бешеным рыком, объявляя ВОЙНУ.  

Это был его ВРАГ! Он – чужой среди Серых!  

Да, будет БОЙ!  

Глава 3. «Любов! …Кака така Любов? » Эх, Буслай, Буслай!  

Опасный поворот – старая любовь умирает, новая – захватывает в плен!  

Буслай разъяренным зверем вернулся на Базу. Он не хотел никого видеть и слышать. Всё его существо заполнила ненависть и желание отомстить за унижение и оскорбление, нанесенные ему хамским отродьем в лице «серого» канадского кренделя. Но, ничего, Бус-лай его хорошо запомнил! Этот будет первым, кто умоется кровью, когда он заедет ему по сопатке. Это, уж, будьте любезны! За нами не заржавеет!  

Гневные мысли Буслая прервала Монро. Она выскочила на крылечко и вытянулась к Буслаю, переминаясь с лапки на лапку. Ей было холодно и неуютно даже на крылечке, вниз на землю она совершенно не хотела сходить. От прохладного сильного ветра белая шерстка раздувалась, Монро дрожала, глазки слезились, носик покраснел. Она с утра была в неведении, где её Буся, и теперь очень серчала на него. «И где тебя носит?!» – с вызовом приступила она к дознанию. Мы помним, что Буслай был сильно не в духе, а Монро с её капризами была сейчас сильно не кстати. Она никак не вписывалась сейчас в его гневную историю со своими дурацкими вопросами. У Буслая просто вылетело: «Где, где?! В Кара-ганде! ». Монро задохнулась от такой грубости. Она не находилась, чем возразить на та-кую несусветную дерзость. Только глаза становились всё шире и шире и, почему-то, сильно скосились к переносице. «Ты…ты! » – дальше у неё ничего не получалось. Буслай взял, да и подлил масла в огонь: «Нюхаю цветы!!! ». Это было возмутительно! Как он смеет! От бессилия как-то адекватно отреагировать с помощью слов, Монро заорала, аки дикий кысь.  

Из дома выбежали геологи, кто с ружьем, кто с топориком, кто с гитарой, кто со сковородкой. Это они зря сделали, но не сделать не могли, слишком страшно взвыла Монро. Возможно котауси и замяли бы ссору, оставив конфликт сугубо между собой, как это раньше бывало. Как правило, Буслай делал первый шаг, а Монро, типа, прощала его. На этом и заканчивалось. Но, тут! Семейная разборка стала достоянием гласности и видимости. В придачу, припозднившийся геолог Данька, выйдя на крыльцо, сказал весело и не-принужденно: «Что за крик, а драки нету? ». Монро приняла это как руководство к дейс-вию. На виду у всей честной компании (это самое отвратительное! ) она молниеносно смазала Буслаю по морде лапой, да ещё с выпущенными коготками. Не сказать, что удар был сильный, вроде как вскользь прошел, но острый коготок задел сосудик. Кровь мгновенно залила морду Буслая. Все ахнули, Клавочка заверещала…короче, полный абзац! «Ну, всё! Опять повязка на глаз, теперь по-честноку! » – мелькнуло у Буслая в башке. «Ты что, кривляка белобрысая, творишь?!» – вдруг, ляпнул он. Буслай не верил, что это он сказал, не мог он так сказать любимой Монро. Кто-то другой, злобный и мстительный, сидел сейчас внутри него и управлял его поганым языком, с которого слетали ненужные дикие слова. Мало того, этот злодей внутри него сиганул на крыльцо и попытался добраться до злой, но очень испуганной мордочки Монро.  

Геологи кинулись выручать, догадайтесь с трёх раз кого? Конечно-же Монро. Данька схватил кисулю на руки и сунул под объемистый свитер. Монро вцепилась под свитером в футболку и начала протяжно мяукать, сходя на фальцет. Буслай подскочил к Даньке и с ненавистью прокричал: «Положь на место! Я – сказал! ». «А, ну-ка, брысь отсюда, скоренько! » – ну, просто, очень неуважительно заявил тоже изрядно разозлившийся Данька, развернулся и понес Монро в дом. Буслай одним прыжком оказался у входной двери и преградил Даньке путь. Он оскалился и зашипел: «Я сказал, положь на место!!! ».  

Тут загалдели все и разом. Клавочка упрекала Буслая, что так с женщинами не позволительно, мужики внушали «Буслай остынь, ты не прав, что на тебя нашло, не дадим Монро в обиду, она же маленькая, она же хрупкая, она же нежная, она же гламурчик» и так далее «она, она, она…».  

Из всего этого гвалта Буслай вынес следующее. Коллектив на стороне «бедняжки» Монро, во всем виноват он – здоровый неотесанный котяра. И вся эта дребедень на фоне расцарапанной нежной лапкой Монро подлой буслаевой хари. Смотришь, дойдет до того, что прощенье заставят вымаливать на коленях: прости, любимая, что недостаточно кровушки потерял, а больше всего за то, что глазик сохранил. Надо было как-то поприличней пострадать! Буслай накрутил себя до последнего винтика. Хоть бы кто рану дезинфицировал, даже не заикнулись! Давай, Буслай, подыхай джентльменом от столбняка! Докрутил он последний виток резьбы того самого винтика.  

Буслай вырвался из кучи окруживших его геологов, читающих нотации, и скрылся в ельнике. Его никто не окликнул, а Буслай ждал. Он сидел за пушистой елкой и наблюдал, как должны опомниться доброчелы и осознать, что они его сейчас больно обидели. Толь-ко подошедший Урсу, выслушав про ссору двух котауси, начал цокать языком и сокру-шенно мотать головой. Он быстрым шагом направился к хозблоку, тихо приговаривая на ходу: «Зря, зря кошак обить…кошак – холосий люти…Амба». Буслай хотел пойти за Урсу, поплакаться ему в жилетку, но быстро отбросил эту идею. Да, что он, одичал что ли? Что он – не Буслай? Не в его правилах жалость к себе выпрашивать.  

Буслай побрел в глубь тайги. Надо было успокоиться, подумать. Может Тайга поможет ему пережить несправедливость. Он выглядел большущее дупло в засохшем дереве. Запрыгнул туда, внутри было довольно уютно. Буслай разместился в импровизированном домишке. Тут можно было не только подумать, но и заночевать. Пока кипела обида, он не хотел даже думать о возвращении на Базу, тем более о ночевке в домике.  

Постепенно дыхание стало ровнее, сердечный ритм налаживался. Он вымыл окровавленную морду, как смог. Захотелось спать. Буслай пытался не вспоминать ссору, да что там, драку, надо называть вещи своими именами. Но мысли всё равно сворачивали на случившееся безобразие. А с чего началось-то? Ведь на ровном месте! Монро грубо спро-сила, он, соответственно, ответил. Каков вопрос, таков ответ. Не, а что его так задело в вопросе Монро? Если представить: она – проснулась; его – нет; она – искать; его – нет; каждый – спросил, где он; она – не знает; возможны шуточки, им всё – шуточки; ей – обидно и совестно, она – разозлилась. Логично? Логично! «Какая же я – сволочь! Мразь последняя! » – вскипел на себя Буслай. Он уже готов был лететь и подлизываться к своей беленькой малышке, когда вспомнил, что в запале назвал её «белобрысой кривлякой». О-о-о!!! Да, при всех! О-о-о!!! Мя-я-я-у-у-у!!!  

Он услышал свой вой и сам испугался, затих, не ожидал от себя некотролируемых эмоций. Высунул уши из дупла, поднял кисточки, прислушался. Интересно, кто-нибудь ещё слышал его вопли? Не хорошо, Шурик, то бишь Буслай! Кажется, тихо. Стоп! Кто-то крадется, прямо к его дереву с его дуплом. Буслай спрятал кисточки, затаился. Не слышно, опять выставил антенки, пытаясь уловить малейшее внешнее шевеление крадущегося.  

Вдруг из-за спины кто-то прошептал ему в самое ухо незнакомым голосом: «Ты что тут делаешь? ». От неожиданности Буслай выполнил вертикальный взлет из дупла, приземлился и нашел глазами источник тревоги. Он готов был увидеть кого угодно, но только не её. В молоденьких елочках стояла ОНА – Рыжая Ло Ла. Упругое короткое тельце на стройных лапочках дышало молодостью и красотой. Лучи заходящего солнца как будто специально подсвечивали ярко охристую шерстку на спине, подчеркивая идеальный изгиб. Темно-коричневая пятнистость по всей спине спускалась по бокам и захватывала верхнюю часть лап. Подтянутое пузко было светлым почти белым. Короткий обрубленный хвостик весело играл в поднятом положении. Милая мордочка задорно улыбалась. Взгляд прямой без тени смущения. Ло Ла видела, что напугала Буслая, и готова была разразиться смехом. Уж очень растерянным, взъерошенным и нелепым выглядел он сейчас.  

А, наш Буслай таращился на Рыжую Ло Лу, как на приведение. До него дошло, что она реальная и не мерещится ему на нервной почве, только когда Ло Ла подошла совсем близко и запросто спросила: «Ты – Буслай? А меня узнал? ». Ответить у него не получилось, перехватило горло. Он просто кивнул.  

Ло Ла заметила остатки крови на морде Буслая. Посерьёзнела, но расспрашивать не стала, что, да откуда. Ловко надрала мох кусочками и аккуратненько вытерла Буслаю морду, а ранку над бровью залепила листиком подорожника, предварительно облизав его розовым язычком. Пока Ло Ла бесхитростно манипулировала с мордой Буслая, он находился, мягко говоря, в состоянии невесомости. Пахла молоденькая рыська нереально вкусно, у Буслая кружилась голова, он чувствовал себя бестолковым мальчишкой. «Ты как? » – спросила Ло Ла, она опять смотрела прямо ему в глаза. «Нормуль» – выдавил он из себя. «Погуляем, побегаем? » – весело заерзала Ло Ла, видно ей и вправду не сиделось на одном месте. Не дожидаясь ответа, Ло Ла запрыгала короткими детскими прыжками, лавируя между елками. Буслай не двигался с места. Он, вдруг, реально осознал, почему случился скандал. Причиной была Рыжая Ло Ла.  

Она оглянулась и недоуменно посмотрела на Буслая. «Догоняй! » – весело крикнула Ло Ла, повернулась и спряталась за елку. Наваждение повторилось, мелькнула беленькая пушистая попка и тут же исчезла. Буслай сделал в сторону елки, за которую схоронилась Ло Ла неуверенный прыжок. Он, уже слабо, но ещё пытался сопротивляться безрассудным действиям. Но поправить свои «отлетевшие» мозги Буслаю так и не удалось. Из-за елки вдруг появилась смеющаяся рожица, ушки с милыми торчащими вверх черенькими кис-точками были направлены на Буслая. Буслай сдался, перед кисточками торчком он усто-ять не смог.  

В одно мгновение весь мир перевернулся «с ног на голову». Ушли прочь и стали совершенно не важными какие-то дурацкие скандалы, мелкие обиды, упреки, коллективное мнение, осуждение… «Ах, Боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексеев-на? » (неожиданно пришла Буслаю на ум классика)… Да, пошло оно всё!  

Он был молод, силён, чертовски красив! Он был уверенный в себе «рыжий» Рысь! Он мчался по родной Тайге за милыми сердцу торчащими кисточками, он догонит их…Легко!  

Этой ночью Буслай не пришел ночевать…  

Вернемся в домик геологов на Базу. Там творилось не понять что. Все, кроме Даньки и Клавочки, усиленно делали вид, что не произошло ничего страшного. Данька, незаслуженно обиженный Буслаем, возмущенно поливал его грязью, распаляясь всё больше и больше. Клавочка, как могла, успокаивала Монро. А наша Монро чувствовала себя гадко, отвратительно. От пережитого у неё пропал аппетит. Она лежала на голом по-лу, вся сгруппировавшись, и молчала. От расширенных зрачков глаза у Монро сделались черными и страшными, взгляд был направлен в одну точку. Точкой была входная дверь. Она ждала, что дверь откроется, и на пузе вползет виноватый, раскаявшийся Буслай. И тогда она, тогда она..! Монро представляла сладостные картины мести…  

Только дверь, почему-то, не открывалась и мстить было некому. Через час бесполезного ожидания Монро не на шутку заволновалась. Где Буслай? А, вдруг, он покончил с собой от терзаний совести и невыносимого горя? Её стали посещать совсем другие мысли. Зачем морду-то было драть любимому, унижать при всех? Ей стало страшно и ужасно за-хотелось к Буслаю. Гнетущая тоска охватила её. Монро прыгнула на колени к Клавочке. Та сразу засюсюкала с ней, как с маленьким ребенком, сделала знак Даньке, он шустро открыл банку с любимым паштетиком кисы из гусиной печени. Данька положил кусочек в сложенную лодочкой ладошку и подсунул Монро. Она съела, но тут же резко соскочила с коленей Клавочки и вырвала. Клавочка расплакалась, взяла Монро на руки. Та была без-вольная, мягкая и жутко несчастная. Хлюпающая Клавочка унесла Монро в свою комнату.  

Все опустили головы, молчали, вздыхали, не знали, что делать, чувствовали себя виноватыми. «Его надо найти и притащить за шкибот к Монро! » – нарушил молчание Данька. «Ага, давай ещё партсобрание проведем, заклеймим и припугнем исключением из партии с отъемом партбилета, – с иронией заметил Сём Сёмыч, – но, делать нечего, Буслая придется искать». Геолог Кирюха вступил в разговор: «Да хватит уже. Сам завтра при-прётся, обиженный наш. А то, может ночью втихаря пришкондыбает, помирится с Мон-рошкой. Спорим, утром будем созерцать обнимульки». «Не, не.., – задумчиво произнес Сём Сёмыч, – чувствую, что-то тут пошло не так…Не нравится мне это…Пойдем искать! »  

Он хлопнул ладонями по коленям, как бы ставя окончательную точку, и поднялся. Стали торопливо собираться. Даньку решили не брать, он мог подействовать на экспансивного в высшей степени котяру как красная тряпка на разъяренного быка. В дом зашел Урса. Обычно спокойный и неторопливый он суетился не по делу, топтался, был явно встревожен. Узнав, что геологи организуют поисковую операцию, сказал: «Однако, мы с Сёмыш – искати кошак…другой гелог – не нати…плохо…».  

Согласились с опытным охотником. Сём Сёмыч прихватил ружьишко и они с Урсой вышли из домика. На улице, когда остались одни, Урсу объяснил Сёмычу, что уже час с лишним безрезультатно ищет Буслая. Оказывается, Урсу обнаружил след «кошак», отойдя подальше от Базы, шел по нему, видел лёжку, а потом началось самое интересное. След Буслая уходил в тайгу, и след был не один. Второй след принадлежал молодой рыси, Буслай ушел за ней.  

Сём Сёмыч не верил своим ушам, отрицательно мотал головой. Тогда Урса потащил его к дуплу старого дерева, возбужденно тыкал пальцем внутрь, доказывая, что Бус-лай здесь лежал – то ли прятался, то ли отдыхал. Потом показал верные признаки присутствия второго или, вернее, второй. «Баба, однако, молодой самк увёл кошак, – Урсу цокнул языком, – какая кошак обидел. Амба! Зря, зря…». Он ещё долго сокрушался, грозил Сёмычу пальцем и даже постучал подаренной трубкой ему по голове, больно, кстати. «У трубки другие функции, на минуточку, – недовольно заметил Сёмыч, – что делать-то, Урсу? » Урсу философски произнес: «Найти – да, вернуть – … (тут он покрутил головой, обо-значая «нет»), – самк – молодой, однако, резвый, однако, сахар, однако! Усё! ». «Урсу, какой «Усё»?! – взвился Сёмыч – Давай, веди к Буслаю, «найти – да», а вернуть попробую сам. Погнали! » Он поднял за шиворот сидевшего на корточках Урсу, шут-ливо подпихнул вперед. Урса торопливо засеменил, без конца с сожалением цокая и при-тормаживая, чтобы внимательно разглядеть одному ему заметные следы двух рысей. Вскоре Урса сделал знак двигаться медленнее и тише. Сам при этом он превратился в крадущегося зверя, иногда замирая на одной ноге с поднятой другой, великолепно удерживая равновесие. Он показал Сёмычу, как втягивает носом воздух. Унюхал что-то, понял геолог, уже подозревая, что Урсу– не совсем человек, есть в нем и звериная часть.  

Они вышли к лагерю «рыжих». Близко подходить не стали, но и не прятались уже. Стали на виду, чтобы их мог заметить Буслай. «Рыжие» напряглись, увидев людей с ружьями. Буслай, а он был уже здесь среди своих, успокоил всех: «Это по мою душу. Я быстро». Он степенной походкой направился к Сём Сёмычу и Урсу.  

Разговор был кратким. «Я не вернусь», – сказал Буслай первым, упреждая Сёмыча, который уже открыл было рот. Хотел добавить «Пока», но передумал. «Что так? » – спросил Сёмыч. «Мне тут побиться надо малехо, обещал я своим», – уставшим тоном пояснил Буслай. Вперед выступил Урсу и выдвинул очень веский аргумент в пользу немедленного возвращения Буслая на Базу: «Мышак – гад, усё жрал! Однако! » При этом Сёмыч очень серьёзно, но тихо спросил: «А, как же Монро? ». Буслай посмотрел на Сёмыча, медленно перевел взгляд на Урсу, развернулся и пошел к «рыжим».  

Сёмыч увидел Её, вернее понял, что это – Она. Все «рыжие» лежали, пока они раз-говаривали с Буслаем, только одна рыська стояла в совершенно неподвижной напряжен-ной позе, устремившись красивым тельцем в сторону Буслая. Сём Сёмыч на мгновение представил, что было бы, если Буслай вдруг пошел бы с ними. Она бы кинулась за ним, даже если бы ей грозило нарваться на пулю. Ло Ла вышла из анабиозного состояния и побежала навстречу Буслаю. Прижалась к нему, без всякого стеснения терлась об него мор-дочкой. «Амба! » – подумал Сём Сёмыч, имея в виду «Писец котенку! »  

Урсу хлопал наивными узкими глазками. «Амба! » – подумал Урсу, имея в виду «Вот это – Зверь! »  

Пошел снег. Сильный, огромными хлопьями. В Тайге наступала зима…  

Глава 4. Страшная и плаксивая.  

Слабонервных и слишком впечатлительных просьба пропустить.  

Эта глава получилась какая-то страшная и плаксивая по своему эмоциональному накалу. Неприятная глава, которая посвящена мучительным переживаниям наших героев и кровавым событиям, выпавшим на их долю. Здесь будут и дикие терзания красавицы Монро, которую бросил коварный изменщик Буслай, и страшные страдания Буслая, который сам окажется в роли обманутого, и нешуточный бой «рыжих» с «серыми», а также неожиданная гибель новой возлюбленной Буслая Рыжей Ло Лы.  

В общем много грустного и печального, а порой и жестокого. Но, что тут поделаешь. Это – жизнь со всеми её перипетиями. Куда от правды денешься?  

Да, простит меня читатель, но в этом самом месте идеальная картиночка как-то не складывается, а я не настроена «прилизывать» и «причесывать» текст, чтобы искажать правду. Пишу, как было на самом деле.  

Совершенно потерянный Сём Сёмыч и Урсу, который предсказывал исход, шли на Базу. Что сказать Монро? Правду? Значить убить её наповал. Решили обойтись скромненьким и расплывчатым «Пока не нашли». Может проскочит?  

Снег уже покрыл землю и завис на деревьях. Сразу стало чисто и нарядно, будто кто-то прибрался к праздничку. Был небольшой бодрящий морозец и снег не собирался таять, он всё сыпал и сыпал…  

Добрались до Базы, вошли в домик, потопотав на крылечке, сбивая с меховой обуви снег. Геологи ждали. В глазах – немой вопрос. «Пока не нашли, – сообщил Сём Сёмыч, как и договорились, – след есть, уходит далековато. Завтра поищем». Сёмыч не наблюдал Монро, видимо, она приспала в комнате Клавочки. Он вздохнул с облегчением, радуясь передышке перед прямым объяснением. Врать он страсть как не любил и не умел.  

В домик влетел румяный от морозца Кирюха, восторженно сообщил: «Ребята, да там зима! Пришла, рассыпалась снегами, повисла на ветвей…Ай, да Пушкин, ай, да Александр Сергеевич…». Оглядел комнату, не обнаружил Монро, спросил: «А где наша страдалица? Сейчас такое видел, не при ней будь помянуто! Наш Буслаище с молоденькой дикой рыськой резвился в снегу, дым, в смысле снег коромыслом. Как два снегохода пахали. Ох, и хороша чертовка! »  

Плед на кровати Урсу вдруг зашевелился и все с превеликим ужасом увидели, как из-под него высунулась неузнаваемая перекошенная мордочка Монро. «Монроша, лапочка, ты оказывается здесь была? » – запинаясь промямлил Кирюха. По дикому взгляду Монро всем стало ясно, что произошло что-то непоправимое. Кирюха шлепнулся на лавку, обхватил голову руками и запричитал: «Во, дурак, во, дурак-то! ».  

Монро юркнула под кровать. Кирюха бросился за ней, протянул к Монро руку: «Иди ко мне, маленькая! » Монро вдруг вцепилась в Кирюхину руку всеми зубами. Оба одновременно взвыли, Кирюха от боли, Монро от злобы на гонца с дурной вестью. Кирюха инстинктивно отдернул руку, Монро не отцепилась. Из-под вонзившихся в живую плоть клыков капала кровь. Первой подбежала Клавочка и ударила, бедного Кирюху (его-то за что? ) по башке подвернувшейся под руку толстенной книгой. Кирюха чуть сознание не потерял, а Монро ещё сильнее вонзила свои зубы ему в руку. Это была мертвая хватка. Во время подоспевший на помощь Урсу окатил Монро студеной водой из ковшика. Она отцепилась и метнулась под кровать.  

На руку укушенного Кирюхи было страшно смотреть. Она уже посинела и отекла. Голова у Кирюхи трещала от удара книгой. Он стиснул зубы и стонал, боль была невыно-симая. Трудно было поверить, что такое сотворили всегда нежные, всеми любимые особы Монро и Клавочка.  

Стали хлопотать над Кирюхиной рукой. «Да, брат, у тебя сегодня не день Бекхема! » – констатировал Сёмыч, бинтуя Кирюхе-неудачнику руку. Клавочка целовала Кирюху в затылок, куда она приложилась книгой (будем считать, нечаянно), и приговаривала: «Сейчас поцелую больное местечко и всё пройдет, мой маленький мальчик! » Сём Сёмыч завидовал Кирюхе-«счастливчику» и жалел про себя, что не его затылок оказался на месте Кирюхиного.  

Вдруг все замерли, услышав странный звук. Сначала подумали, что кто-то подкинул им в домик не менее трёх младенцев, которые заходились рыданиями и стонали на все голоса. Переглянулись в полной тишине. Звук повторился. Только теперь он напоми-нал…не понятно, что он напоминал этот звук из самой преисподней, состоящий из ужа-сающих завываний, надрывных рыданий и чего-то ещё потустороннего. Это выла несчастная Монро.  

Сём Сёмыч отважился заглянуть под кровать. В самом дальнем темном углу он разглядел белое пятно с горящими красными огоньками. Услышав шипение, не предвещающее ничего хорошего, быстро ретировался. Завесил концом пледа подкроватное пространство. «Да в неё, похоже, бес вселился, – шепотом произнес он, – этот зверь – не наша Монро! » «Ещё не то вселится, когда муж бросил! Любуйтесь теперь! » – упрекнула сразу всех мужиков в мире Клавочка, обиженно шмыгнув носиком. Теперь всеми стали утешать Клавочку, она разрыдалась от проявления к ней всеобщей жалости и выговорила сквозь горькие слезы: «Кобелина-а-а…! » Монро вторила ей.  

Прошло несколько часов, ночь была в полном разгаре, никто не спал. Монро периодически возобновляла свой дикий концерт «на бис». Куда уж тут спать! Подумав, ре-шили разойтись по комнатам. Может в одиночку ей станет легче. Урсу тихонечко прилег на койку. Раздеваться не стал, только снял самодельные меховые тапочки. Монро примолкла, может просто выбилась из сил. Ей оставили воду и еду под кроватью. Сквозь прерывный чуткий сон Урсу слышал, что Монро выходила, шуршала. Он всё ждал, когда она заберется к нему на ноги и забудется, уснет. Но Монро, по всей видимости снова уходила под кровать после своих тайных вылазок.  

Поспали, может с час, не больше. Ад возобновился. Монро опять принялась выть на все лады. Попытки как-то успокоить и приласкать бедную кисулю, которые предпринял уже каждый, заканчивались провалами, разжигая у Монро злобу и очередной приступ дичайшего воя. Царапину или укус получил каждый, кто протягивал к ней руку.  

Занялось утро. За ночь снег укутал всю тайгу. Она совершенно изменилась, была торжественно нарядной и величественной в своем королевском уборе. Настроение измученных бессонницей геологов немного поднялось. Монро замолкла. Боялись радоваться, двигались тихо. Сели пить чай, разговаривали шепотом или жестами.  

Проснулся, если можно так сказать, Урсу. Спустил с кровати ноги и засунул их в уютные меховые тапочки. Все передернулись от невыносимо мерзкой вони. Урсу вытащил ноги из тапок и все увидели, что он раздавил в левом кошачье дерьмо. Вот откуда взялась вонь! Монро ночью нагадила в уникальный тапок Урсу ручной работы. На зло!  

Урсу не стал ничего говорить. Он молча снял шерстяной носок с прилипшим к нему раздавленным дерьмом и вышел из домика в одном тапке, прихватив другой вонючий. Все прильнули к окнам, наблюдая за действиями незаслуженно обиженного охотника. Тот с силой зашвырнул опозоренные вещи в тайгу. Покрутил ногой в уцелевшем тапке, резко стащил его и отправил вслед за первым. Пока все следили за Урсой, сочувствуя старику, Монро вылезла из своего укрытия и с остервенением набросилась на подушку Урсы. Она с остервенением драла её, как самого заклятого врага. Клочья набивки и тряпки от наволочки кружились в воздухе, пока Монро не выдохлась. Геологи тупо смотрели на этот кошмар. Монро, не удостоив их взглядом, забралась под кровать и начала подвывать.  

Переглянулись. Данька вдруг сорвался с места, схватил висевшее на оленьих рогах ружье, задыхаясь от душивших рыданий, выкрикнул: «Убью гада! Застрелю! » и попытал-ся в одном свитере выскочить на улицу. На нем повисли всеми, отобрали ружье.  

Вернулся Урсу, увидел разодранную подушку, часто засопел. Данька, никого не стесняясь, рыдал, Клавочка тоже. Монро протяжно ныла из-под кровати. О, ужас!  

Решили прогуляться по тайге. Просто не знали, куда себя пристроить, а больше не понимали, что делать с Монро. О том, чтобы отдохнуть после бессонной ночи, не было и речи. Клавочка, зареванная, с распухшим от слез лицом, отказалась от прогулки. Данька пошел со всеми, но ружье ему не дали, опасаясь непредвиденных действий. Сём Сёмыч пытался остаться с Клаудией в качестве телохранителя, но она, молча буквально выпихала всю группу за дверь.  

Оставшись одна, Клавочка удалилась в свою спальню, оставив, на свой страх и риск, приоткрытой дверь. Вскоре в эту щель бесшумно шмыгнула Монро. Ну, и видок у неё был! Куда делась белая ухоженная шубка, всегда причесанная волосок к волоску? Где игривые желтые глазки? Где повадки томной жеманницы? Клавочка искоса осторожно следила за кисулей. Опасаться её или нет? На всякий случай решила молчать, ничего не говорить первая. Неузнаваемая Монро посидела рядом с кроватью, спокойно без воя. За-прыгнула и примостилась к Клавочке на грудь. Та еле дышала, продумывая, как себя вести, если Монро опять одичает и набросится на неё. На всякий случай присмотрела ту самую толстую книгу на прикроватной тумбочке, которую уже испытала на Кирюхиной башке в качестве отрезвляющего ударного инструмента.  

Но, Монро, похоже, не собиралась драться. Она прижалась к Клавочке невесомым тельцем и задремала. Потом позволила погладить себя по головке. Длилось это несколько минут. Затем, не открывая глаз, Монро тихо сказала: «Клавунчик, я беременна, у меня будет детуся…Я не хочу, чтобы ОН узнал. Увези меня из этой мерзкой тайги, или я сойду с ума, а для начала сведу с ума всех вас». Клавочка, забыв про всякую осторожность, обхватила распластавшуюся на ней Монро и стала осыпать её горячими поцелуями. Обе рыдали, как настоящие подружки или, даже, сестры, которые принимают боль другой, как свою личную. «Конечно, милая моя, я увезу тебя отсюда, – обещала Клавочка, – я всегда буду с тобой, вместе мы справимся». Она прижала хрупкое тельце к себе. Обе забылись тревожным сном.  

Когда вернулась группа, Клавочка пошла для серьезного неотложного разговора к командиру Сём Сёмычу, предварительно уговорив Монро не покидать её комнату. Выслушав Клаудию, Сём Сёмыч стал настраивать рацию для сеанса связи с космодромом Советского Союза.  

Дело в том, что, помимо прочих, существовало такое правило. Космодром по за-просу с Таежной планеты в экстренных случаях обязан был выслать спецкосмолет в любое неурочное время. Только случай должен был быть действительно из ряда вон. Ну, наш-то трижды из ряда вон! Так решил мудрый Сёмыч, и все с ни согласились. Из Советского Союза пришло «Добро», спецрейс уже вылетел. Клавочка в спешном порядке со-брала вещички. Она улетала насовсем, так как им с Монро предстояли дела поважнее, ни-кто даже не догадывался насколько! Вся группа была благодарна Клавочке, которая сей-час жертвовала своими прерванными таежными приключениями, ради спасения бедняжки Монро. Только Сём Сёмыч с тоской смотрел в тёмно-карие глаза своей ненаглядной Клаудии. Ну, это совсем другая история…  

Сёмыч и Данька проводили Клавочку с Монро за пазухой до космодрома. Незаметной тенью за ними следовал Урсу, мысленно цокая языком, чтобы не обнаружить себя. Он подошел к ребятам, только когда космолет поднялся в небо и понесся над тайгой, и даже помахал ему вслед меховой рукавичкой.  

Буслай, эх, Буслай ничего этого не ведал. Он был весь в делах «рыжих» собратьев. Завтра намечался бой с «серыми». Задача – изгнать непрошенных наглых «гостей» со сво-ей законной территории, наподдать «серым» так, чтобы напрочь отбить охоту, лезть в чу-жие владения.  

Он оттачивал мастерство ближнего боя с «рыжим» молодняком, показывая и отрабатывая с ними свои коронные хуки, апперкоты и другие хитрые приёмчики. Рыжая молодежь оказалась на удивление способной и уже укладывала самого учителя. Это хорошо! Годится! Буслай этого и добивался. Сам Рыжий-папа наблюдал за тренировками. В себе он был уверен, не раз приходилось выдерживать жёсткие бои не на жизнь, а на смерть. И он редко отступал, в основном, если надо было схитрить. Почти всегда Рыжий выходил победителем, за исключение нескольких случаев, о которых он страшно не любил вспоминать.  

Ещё один член семейства «рыжих» неотрывно наблюдал за обучением. Рыжая Ло Ла восхищенно смотрела на Буслая, и он таял под этим взглядом и красовался перед малышкой Ло Лой. Иногда, даже непростительно пропускал удары учеников, когда совсем увлекался. Бывает!  

Итак, настал момент истины. Едва забрезжил слабый рассвет, «рыжие» двинулись к лагерю «серых». Шли без особой спешки, но довольно скоро. Сосредоточились на командах Буслая, его специфических знаках. Понимали друг друга с полувзгляда. На под-ступах к лёжке «серых» пошли крадучись, на полусогнутых, практически сливаясь с ландшафтом. Вот и на месте. Здесь поползли на брюхах по холодным камням, уже покрытым снегом. Вгляделись. Ничего не подозревающие противники спали, как и предполагалось. В этом-то и был весь прикол.  

Расчет таков – Буслай прыгает в середину серой спящей массы. Инстинкт самосохранения подсказывает застигнутым врасплох «канадцам» рвать когти. Ещё не совсем выйдя из состояния сна, они непременно станут уходить суетливо и не правильно. Здесь они и наткнутся на «рыжих» в засаде, которые, не давая «серым» очухаться, начнут месить их направо и налево. Вожака «канадцев» по прозвищу «Эрл Грей» Рыжий-папа берет на себя, по крайней мере, на первых порах боя. Вожак – статья особая, надрать ему задницу – процентов восемьдесят успеха. Дрогнет Вожак, дрогнет вся стая. Рыжий был уверен в себе, он знал, что справится с Эрл Греем в битве «один на один».  

Был ещё один момент, который Буслай заранее оговорил на совете «рыжей» стаи. Никто не трогает «серого» наглеца по кличке Плим-Плим. К слову сказать, у всех рядовых «серых» были поразительно идиотские кликухи. «Серые» специально изобрели манеру присваивать себе имена вызывающе клоунские и обязательно двойные. Например, в стае были «Клик-Кляк», «Бим-Бом», «Зиг-Заг» и даже «Дур-Дом» («No comments», как гово-рится! ). Так вот, Плим-Плим – молодой крайне борзый и дерзкий не по годам выскочка, который на днях оскорбил Буслая самым мерзким способом. И прощать ему это Буслай не собирался. «Он – мой! » – заявил Буслай тоном, не терпящим возражений, никто не возразил.  

Встали на изготовку каждый на своем строго просчитанном наиболее выгодном месте. Буслай прошептал: «На счет – три! Один, два…три! ». Буслай оттолкнулся от плос-кого камня задними лапами, взмыл в воздух и с оглушительным рёвом опустился в мяг-кую серую биомассу «канадцев», задавив сразу двоих спавших на спине «серых», проломив грудные клетки мощными лапищами и выведя третьего из строя, сломав ему челюсть.  

Потеха началась. Рыжий папа атаковал Вожака «серых». Они сцепились. Другие «канадцы», как и рассчитывал Буслай, стали спасаться бегством, слабо соображая, что происходит. В своей бестолковой суете они иногда кусали своих, а когда вырывались из плена (так им казалось) вдруг натыкались на «рыжих», которые окружили лагерь по периметру. Большая часть «серых» погибла или сильно пострадала при попытке выбраться наверх и улизнуть в тайгу. «Рыжие», возникающие на их пути, просто сбивали чудиков мощными ударами, и они катились вниз, ломая позвоночники, раскалывая черепушки, повреждая челюсти о камни.  

Буслай орудовал внизу и пока справлялся. Он приглядывал за Рыжим папой, готовый прийти на помощь. Но Рыжий пока явно пересиливал Вожака «серых». Эрл Грей не умел биться в поединке, как впрочем, и его подчиненные «серые» выпендрёжники. Они привыкли орудовать стаей, все на одного. Там они были и смелые, и умелые. А сейчас их просто тупо наказывали и уничтожали. Эрл Грей всё чаще пропускал точные удары Рыже-го папы и уже подыскивал глазами прореху в рядах «рыжих», чтобы смыться из этого дерьма. Буслай, раздавая тумаки, выглядывал своего обидчика. Пора было браться за него. Ага, вот он – красава! Нашелся. Взгляды скрестились, и Буслай попёр буром. «Серый» придурок, оглянулся, ища пути к отступлению. Напрасно, он упустил драгоценное время. Буслай слёту шмякнул его по морде, выбив правый клык. Плим-Плим рухнул без чувств.  

Тут Буслай заметил, что на помощь «серому» Вожаку пришел молодой шустрый рысёнок, и Рыжему папе приходится биться с двумя. Он ткнул Плим-Плима в печень на всякий пожарный, сказал «Полежи тут пока» и кинулся на помощь Рыжему папе. Мальца он уработал одной левой, потом подвернулась ещё парочка «сереньких». В принципе, ис-ход боя уже четко прослеживался в пользу «рыжих». Ещё летели на землю выбитые зубы, трещали челюсти, хрустели переломанные кости, кровавые сгустки шмякались и растекались по камням и снегу, а «серый» Вожак, отвязавшись, наконец, от Рыжего папы, предательски уползал в гору. Рыжий вполне мог догнать его, но не стал. Пусть ползет и сохранит для своих будущих «серых» потомков память об этом нравоучительном бое и навсегда поселит в душонках «серых» страх перед «рыжими», любое посягательство на территорию которых будет жестоко наказано. Точка.  

План сработал на сто процентов. «Серые» были повержены. Остатки выживших уползали, оставляя кровавые следы на белом снегу. «Рыжие» вяло преследовали их до границы своей территории. Раненых полуживых «серых» не добивали. Это был негласный закон у «рыжих». Кто выживет, пусть выживет, но лежачих воинов не бьют! «Рыжие» победители оказывали сейчас на поверженных врагов скорее психологическое, а никак не физическое воздействие. Они улюлюкали, порыкивали для пущего устрашения, но, в принципе, давали раненым уйти. Буслай в суматохе боя потерял Плим-Плима. Он сидел наверху и бил по камням плетью хвоста от злости, внимательно вглядывался в бегущих. Однако, сколько не пялился, Плим-Плима среди них не было. «Притаился где-то тварь тваренская! – думал неудовлетворенный таким исходом Буслай, – Всё равно достану! »  

После того, как загнали за кордон последнего «серого», победители вернулись в свой лагерь. Радостная Ло Ла стремительно выскочила навстречу из своего потаенного местечка. Обошла «рыжих» братьев, приветствуя каждого, приласкалась к отцу. Медлен-но приблизилась к Буслаю, глядя прямо на него поразительно бесстыжим привлекательным взглядом. Прижалась, начала тереться мордочкой. Он закрыл глаза от избытка чувств. «Рыжая» братва отошла подальше от влюбленной парочки. Только Рыжий папа бесцеремонно прервал сентиментальный момент: «Хорош разводить слюни-сопли. Поговорим о битве». Да, что тут было обсуждать. Победа была чистая, ни одной потери, ущерб от ран незначительный, так царапины. Рыжий папа вынес заключение: «Все – молодцы! Спасибо, сынки, моё «рыжее» племя! Горжусь! Буслай – особый респект! Ты исключительный продуман, талантливый полководец! Троекратное «Ура» Буслаю! » «Ура, ура, ура-а-а! » – разнеслось над тайгой. «Да, будя вам…, – наигранно скромно ответил Буслай. На самом деле, он был несказанно горд. «Рыжие», такие сейчас свои, родные, понимали и ценили его не в пример тем, которые остались на Базе, по существу, изгнав его из своего общества, неблагодарные!  

Через какое-то время он почти не вспоминал про геологов и про Урсу. Иногда кто-нибудь из братьев приносил новость, что видел охотника, бегающего на широких дощечках по тайге. Говорили о нём всегда с почтением и уважением. Образ жеманной красавицы Монро как-то сам по себе померк перед образом молодой, яркой, шустрой и совершенно бесстрашной рыжухи Ло Лы. Рыжая бестия не давала ему скучать, тягала на прогулки по тайге, которую она, в отличии от Монро, обожала, считала своим домом. Ло Ла не уставала прыгать, скакать, играть и ластиться к Буслаю. Она заполнила его жизнь без просвета и продыха.  

Постепенно чувство обиды на геологов стало глохнуть, Буслаю всё чаще приходила в голову мысль сходить на Базу, постоять за толстым кедром или сосной и подсмотреть, как там они без него. Иногда нестерпимо тянуло поговорить с Сём Сёмычем или Урсой. Он надеялся встретить кого-нибудь из них в тайге, но пока этого не случалось. Ло Ла своим женским чутьем безошибочно просекала минуты Буслаевой тоски по прошлому. Тогда она вела себя особенно активно, была чрезвычайно ласкова, повсюду таскалась за ним, не оставляя одного. Пока Буслай поддавался на эти уловки и хитрости.  

Про Монро Буслай старался не думать. Иногда накатывающую тоску и вину гасил в зародыше. Как вышло, так вышло! Тайга со своими красотами лечила его от депрессии, а молоденькая рыжая рыська рядом беспардонно уводила его из мира реальности в сладо-стную и желанную страну грёз и любви.  

Шло время, шла зима.  

Однажды Буслаю вновь приснился его вещий сон с непроходимым снегом, нестерпимо ярким солнцем и красавицей Елью. Он опять, задыхаясь, с перебоями в сердце из последних сил пытался добраться до своей Ели. Проснулся, вскочил, хорошо не заорал во сне, всех напугал бы, опозорился, Ло Лу бы перешорохал. Кстати, где она? Ло Лы рядом не было. Он окончательно выбрался из сна, медленно прошел по лагерю, выглядывая свою маленькую рыську. Вот, чего ей не спалось, куда она попёрлась? Утро только слабенько разгоралось. Удивительно, но он не нашел Ло Лу в ближнем круге. В сердце Буслая закралась неясная тревога. Захотелось разбудить своих, но решил, что это его личное дело. Пусть «рыжие» братья отдыхают после ночной охоты и сытного ужина. Буслай рысью погнал в тайгу, ускоряясь с каждым шагом. Он решил обойти места постоянных прогулок с Ло Лой. Гонял довольно долго, изрядно подустал. Решил вернуться, может Ло Ла давно ждет его в лагере, переживает.  

Вспомнил ещё одно местечко. Быстро туда и домой. Он разогнался, прошел на скорости знакомый путь и выскочил на поляну. Тут его настиг удар буквально под дых, он еле передохнул. То, что он увидел на поляне, повергло Буслая в шок – Ло Ла и «серый» Плим-Плим (это был точно он, Буслай узнал его сразу) сидели мордами друг к другу с закрытыми глазами и любовно терлись лбами, выражая высшую степень обожания. У Буслая отпала челюсть. Он машинально начал пробираться через глубокий снег к парочке, набирая на ходу крейсерскую скорость и зверея с каждым последующим прыжком. Рыськи так увлеклись любовным занятием, что не замечали приближающийся к ним комок нервов, сгусток отчаяния и злости. «Плим-плим-плим-плим, я не ревную тебя», – вдруг закрутилась в башке Буслая совершенно дурацкая песенка с бездарным мотивчиком. Ну, конечно, не ревную! Ещё как ревную! До состояния аффекта ревную! В облаке снежной пыли он достиг любовников. Они заметили его, но было слишком поздно. Буслай влепил сразу обоим, даже не сделав скидку на женское начало Ло Лы. Рыськи разлетелись в разные стороны и распластались. Из разбитых носов и ртов хлестала кровь, окропляя белый снег ярко красными каплями. Плим-Плим не подавал признаков жизни. Ло Ла приподняла голову, в глазах неописуемый страх. Она видела, как Буслай наступает на неё и слабо за-хныкала: «Бу…Бу…Бу…». Застывшая кровь свисала у неё из разбитого рта красными со-сульками. «Бу-бу-бу…, – передразнил её Буслай, – прекрати бубнить, дрянь! ». Ло Ла беспомощно опустила голову в снег, прижухла, боясь, что, если начнет оправдываться, доведет Буслая до такой степени гнева, что ей не жить! Боковым зрением Буслай заметил шевеление Плим-Плима и переключился на него. Прыгнул в сторону «серого», зарычал. Он настроился на бой, конечно, «канадец» сейчас полезет защищать Ло Лу. Это будет схватка двух самцов на звание сильнейшего. Буслай ждал ответный рык, который должен, по идее, издать Плим-Плим, и они сойдутся. Но то, что произошло дальше, Буслай никак не ожидал. Плим-Плим поднялся, даванул косяка на разъяренного Буслая и…вдруг принял подобострастную позу побежденного, не вступая в бой. Он опустил вниз глаза, прижал уши, положил окровавленную виноватую рожу на вытянутые вперед передние лапы, при-поднял задницу с трусливо поджатым хвостом и, мелко перебирая лапами, пополз к Бус-лаю. Он был раб, он извинялся за всё, он готов был на всё, лишь бы вымолить прощение и выжить. Сейчас Плим-Плим отвратительно предавал Ло Лу прямо у неё на глазах, так же как несносная мерзавка предала его, Буслая! И так же, как он, Буслай, предал свою Монро! Вот расплата! Вот возмездие! Тайга огласилась рычанием, полным горечи и раскаяния!  

Две дикие рыски метнулись в разные стороны, только бы скрыться с глаз Буслая. Буслай не погнался ни за трусливым «серым», ни за перепуганной Ло Лой. Они были ему противны до тошноты, он не хотел их видеть. Ни-ког-да!  

На Буслая обрушилась апатия и пустота. Он безразлично посмотрел на следы Ло Лы, уходящие в тайгу и совершенно ничего не испытал, чувств не осталось, чувства выго-рели изнутри. Опять пошел сильный снег, стал засыпать следы и пятна крови. Снег хоро-нил его любовь.  

Буслай забрался под елку, укрывшую его своими широкими лапами от жестокого внешнего мира, упал и вырубился, лежа прямо на снегу. Через полчаса он вскочил, как от удара, привел мысли в порядок, стряхнул с шерсти снег и быстрыми прыжками помчался в лагерь «рыжих» для последнего разговора.  

Влетев в лоно стаи, зло спросил у первого попавшегося: «Где Рыжий папа? ». «Спит, а что случилось? На тебе лица нет, Буслай! » – обратился к нему Рыжий Ус. Буслай зыркнул на него огнем красных от злости глазищ. Ус присел и сжался. Решил, что лучше ничего пока не спрашивать, чтобы не навлечь беду. На папу указал растерянными глазами. Буслай подскочил к Рыжему: «Ты что, старый хрен, разлёгся? Развёл тут, понимаешь, Монтеки с Капулетями и дрыхнешь? ». Вожак подскочил, удрученно замотал башкой: «Ах, ты вертихвостка рыжая! » Похоже, он сразу понял, о чем речь. «Ты знал?! Знал и молчал, гадский папа?!» – возмущению Буслая не было предела. Он схватил Рыжего папу за грудки: «Выкладывай всё, брехливая драная кошка! » Рыжему ничего не оставалось, как рассказать всю правду о Ло Ле. Оказывается, рыська, не смотря на молодость, разругала (переколбасила, как выразился Рыжий) почти весь «рыжий» мир, обитающих в тайге семей. Из-за неё ругались, дрались, бились «рыжие», включая молодняк и взрослых солидных рысей. «Я так надеялся, что она успокоится, встретив тебя! Ты не думай Буслай, она прав-да любила тебя, может и сейчас любит, а, Буслай? ». Рыжий преданно заглянул Буслаю в глаза. «Вот появится паршивка, я ей устрою! Поговорю с ней по-отцовски…». «И заставишь, кровь из носа, любить Буслая, да? » – перебил Буслай клятвенные уверения Рыжего. Тот пожал плечами, понимая, что выглядит довольно нелепо со своими обещаниями запихнуть взбаломошную дочурку в строгие рамки приличия. Для себя Рыжий папа знал, что никогда не справится с Ло Лой, также как он в свое время не сладил с её матерью. «Ладно, Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить» – философски произнес Бус-лай. Рыжий выпучил на него глаза: «Ты что, придушил её? » Буслай не ответил, огромны-ми прыжками умчался прочь и скрылся в тайге.  

Буслай бежал пока не выбился из сил. Пошел медленно, пробираясь по глубокому снегу. Выбирал места посложнее, чтобы трудиться, изматывать себя. Не думал ни о чем. Просто шел по тайге и всё. Есть не хотел, хотя заметил, как из-под ног выпрыгивали мелкие зверьки с жирненькими телками. Плевать! Живите!  

Увидел впереди просвет, направился туда. Вышел из тайги. Перед ним открылась даль, укрытая бескрайним снежным одеялом, белым, блестящим, как свадебный атлас. Это была картина из его вещего сна. Вон и Ель далеко впереди, надо только поле пере-сечь. Портить ещё никем не тронутое снежное покрывало было жалко, но он должен был добраться до Ели. Зачем? Он не знал так же, как и в своем сне. Осторожно наступил на покрывало, лапа глубоко провалилась. Отлично! Потрудиться придется!  

Буслай прыжками погнал по заданному вектору – к Ели. Было тяжело, но он знал из сна, что доберется. Буслай сделал последний прыжок и очутился рядом со своей Елью. Она протягивала к нему зеленые колючие руки. Специально тряхнул ветку, окатил себя снежным отрезвляющим душем. Всё по сценарию сна. Как же хорошо! Он жевал попавший в рот снег, слизывал его с носа и из ноздрей и как будто пил живительный нектар.  

Стало думаться. Кто он – Буслай теперь? Одиночка. Он – одиночка! А что тут нового для него? Он будет жить привычно одиночкой, как когда-то давно на Землепланете. Только вместо старинного парка теперь его домом будет Тайга. Жить в одиночку в тайге – огромная опасность, но он сможет, он сильный и упёртый. Он – Буслай! (Рыкнул, подтверждая сам себя). Котяра вдохновился, рассуждая в таком направлении. Он поднялся по душистому стволу Ели и устроился на толстой ветке на отдых. Ель приняла его в свои объятья, стала баюкать, уютно шумя ветками. Буслай непроизвольно задремал. В какой-то момент ему показалось, что он услышал неприятный звук неизвестного происхождения, напоминающий протяжный заунывный вой. Он поднял голову, прислушался. Тишина, там за Елью. Буслай снова заснул. Он проспал до утра крепким сном здорового зверя.  

Буслай чувствовал, как пополнил силы, набрался природной энергии от соприкосновения с Елью. Быстро спустился вниз, окатил себя бодрящим душем. Залюбовался окрестностями. «Поесть бы», – подумал Буслай. Он уже предвкушая плотный завтрак, который придаст ему дополнительные силы. Уже собрался заглянуть в ближайший молодой ельник, поразмяться, поохотиться, как непроизвольно замер. Он увидел. Как к противоположному краю поля, с которого он начинал марш-бросок к Ели, приблизился «рыжий». Буслай пригляделся внимательно, настроив глаза в определенную точку, Это был Рыжий Ус, Буслай узнал его старшего сына Рыжего папы. Что-то в поведении Рыжего Уса насторожило Буслая, но он не придал этому особого значения. «Ружий» пошел по оставленному Буслаем следу к Ели. «Парламентер, переговорщик!, – сообразил Буслай, – Сейчас будет уговаривать вернуться, простить свою непутевую сестрицу. А то б там, ща! Гребитесь с ней сами! Я – пас! » Буслай распалял себя специально, чтобы хватило настроения грубо и однозначно ответить Рыжему Усу, которого он, как не крути, сильно зауважал после боя. Ус приближался, но пока не замечал Буслая, который скрывался за выгнутыми еловыми ветками, образующими сплошную завесу.  

Вот Ус подошел совсем близко. Похоже, он чувствовал Буслая, но не понимал, где он. «Буслай, выходи, – сказал Рыжий Ус каким-то неузнаваемым хриплым голосом, – есть разговор». Буслай вышел и сходу отчеканил: «Если ты про эту… (он грязно обозвал Ло Лу), то «до свиданья! » Ус, разговора не будет! » Рыжий Ус тяжело вздохнул, как бы собираясь с духом и произнес срывающимся голосом: «Да, я про Ло Лу…ее больше нет…ночью её задрали волки». «Что-о-о?!! » – закричал Буслай, на самом деле он это захрипел. Боясь, что не сможет говорить от нахлынувших чувств, Ус стал быстро и сбивчиво рассказывать, что случилось этой ночью. А случилось страшное.  

Этой ночью Ло Ла не пришла в лагерь. Её начали искать, потом прервались, подумав, что она мирится где-нибудь в тайге с Буслаем. Это была непростительная ошибка со стороны братьев, нельзя было прекращать поиски. А гордая Ло Ла, видимо, решила остаться в тайге одна, чтобы не выслушивать нотации семьи, и напоролась на стаю волков. Волки и рыси – давние заклятые враги, неизвестно по какой такой причине. Это тайна веков, как поссорились волки с рысями. Когда же и под утро Ло Ла не появилась, «рыжие» заволновались не на шутку. Ещё и Рыжий Клык вспомнил, что, вроде бы, слышал характерный волчий вой («Я тоже» – подумал Буслай, вспомнив что слышал что-то подобное). Клык тогда точно не понял был ли это дальний вой волков, которых, по идее, не должно было быть на этой территории, или другой звук, которыми полна тайга ночью.  

Братья двинулись на поиски и нашли место страшной трагедии. Изучив его в деталях, пазл к пазлу состроили общую картину случившегося. Похоже, волки забрели на чужую территорию, выследили одинокую рыську и стали её преследовать как легкую добычу. Охотиться стаей на одного – излюбленный волчий метод. Они загнали Ло Лу на высокую сосну и сели ждать. Волки всегда так делают, могут часами выжидать, не сходя с места, когда добыча дрогне. Из опыта и многочисленных рассказов бывалых братья знали, что добыча, как правило, не выдерживала холода и мышечного напряжения и предпринимала рискованную попытку спастись бегством по деревьям. Получалось не всегда, если преследуемый срывался на землю. Но шанс всё же был. Наверное, это и случилось с Ло Лой. Она стала уходить, второпях не рассчитала какой-нибудь прыжок и…  

Незначительные остатки рыжей тушки Ло Лы братья обнаружили под третьей елкой, считая от начальной сосны. Здесь она промазала и сорвалась вниз. Тут с ней покончили волки. Молчали. «Хочешь, покажу это место? » – грустно спросил Рыжий Ус. «Нет, нет, нет! » – со страхом ответил Буслай. Он не представлял себе, как увидит Ло Лу в кусо-ках и частичках. Это было выше всяких Буслаевых сил. Рыжий Ус понимающе кивнул, пусть Ло Ла останется в памяти Буслая живой, весёлой, задорной девчонкой. «Знаешь, что странно, – продолжил Рыжий Ус, – недалеко от места расправы мы обнаружили следы другого рыся. Клочки серой, понимаешь, серой(! ) шерсти висели на елке и кровь на снегу, чужая, не её». Буслай молчал, не мог выдавить из себя ни слова, не знал, что сказать, что вообще говорят в таких случаях. Рыжий Ус поднялся, собираясь уходить. «Мне пора, – сказал он бесцветным голосом, – отца хватил удар, боюсь не оклемается. Он любил её больше всех нас. Если понадобится, найдешь, знаешь где». Он пошел, не оглядываясь по ой же пробитой в снегу тропе.  

На протяжении всего рассказа Буслай так и не смог глянуть Рыжему Усу в глаза. А, ведь, это он во всем виноват! Он избил Ло Лу, из-за него она кинулась в глубокую тайгу одна, забыв обо всех подстерегающих опасностях. Он также прекрасно понял, что волки не сами выследили Ло Лу. Это была не случайность, их навел «серый» Плим-Плим. Это его серую шерсть и чужую кровь нашли «рыжие» на подступах к месту дикой расправы. Мразь! Плим-Плим – ты труп!  

Буслай пытался не думать и не представлять, как всё было. Но у него не получалось. Мысленно он возвращался к событиям этой ночи снова и снова, и картины казни маленькой рыжей и такой беспомощной перед стаей взрослых отъявленных бандюков рыськи одна страшнее другой представали перед ним. К вечеру измученный совестью Буслай был на грани помешательства. Он ничего не ел, не пил. Только изредка хватал ртом снег и заглатывал его огромными кусками. Буслай пытался вырваться из этого кошмара – то принимался гонять по глубокому снегу до изнеможения каждой клеточки, то падал в сугроб и неподвижно лежал, пока его не начинало лихорадить от холода. Таким образом, он довел себя до крайней точки, когда перестал понимать кто он, где он и какое время суток.  

После очередного вспахивания снежного поля он упал без сил в сугроб. На мгновение в его воспаленном мозгу наступило просветление. Буслай подумал, что завтра выследит Урсу и любым способом заставит охотника выстрелить в него из ружья. Вот и будет избавление от бесконечного кошмара! Он улыбнулся, затем рассмеялся своей гениальной придумке, как ловко он проведёт себя самого в образе Буслая-мучителя. Смех сменился глухими рыданиями. Незаметно подкрался сон без сновидений. Тяжелый, тёмный, ужасный он начал поглощать Буслая внутрь, как знаменитый «Чёрный квадрат» Малевича. Повалил снег, но котяра уже ничего не ощущал реально. Под утро Буслай превратился в сугроб, внутри которого слабенько, но ещё теплилась жизнь.  

Великий Дух Амбы не давал угаснуть этой жизни навсегда.  

Глава 5. Первый мистический сон Урсу.  

Как Урсу Буслая спас. Жизнь возвращается!  

Встреча с Шустом!!! Ошеломительные новости.  

Урсу проснулся на исходе ночи, часа эдак в четыре утра. Начал вспоминать сон. Стройная картина никак не получалась, одни обрывки из отрывков. Урсу очень любил смотреть сны, а потом их подолгу разгадывать, кумекать над событиями, происходящими в его снах, сопоставлять с другими снами, приснившимися раньше. Это было интересно и очень занимательно. На сны он не жалел тратить свое драгоценное время. Опять же думать о снах можно было без отрыва от «производства», например, на охоте или, когда трудился по хозяйству.  

Так вот, о сегодняшнем сне. Сон никак не хотел превращаться в нормальную историю. Урсу уж было подумал, что надо заспать упрямый сон другим более покладистым. Но, как назло, не засыпалось. Лежал и таращился в темноту. Какая-то неясная тревога и беспокойство остались после сна. Урсу осторожно без единого звука поднялся с кровати, набросил на плечи полушубок с высоким воротником и вышел на улицу.  

Темнота окружала домик со всех сторон. Он взглянул вверх. Небо было ясное, яркие звезды желтые, голубые, оранжевые, белые смотрели из бесконечности. Одни лукаво подмигивали, другие настырно пялились на Урсу. Урсу знал, что если долго смотреть в ночное небо, то начнет захватывать дух и может наступить состояние полнейшей отрешенности от действительности. Он этого боялся и никогда подолгу не вглядывался в звездное небо, не игрался за зря со вселенской бесконечностью.  

Урсу перевел взгляд на тайгу, темной стеной окружающую территорию Базы геологов. Чернота и тишина. Тайга молчала в безветренной ночи, только иногда поскрипывали на морозе хвойные. Урсу подумал, где-то там за этой стеной ходит-бродит Великий Дух. Он поднял уютный меховой воротник, чтобы прикрыть голову, присел на ступеньки и снова задумался.  

Таежный охотник с огромным опытом Урсу почитал и преклонялся перед Великим Духом, который постоянно сопровождал его на охоте. Если бы не Великий Дух, Урсу мо-ет давно не было бы в живых. Урсу считал, что Великий Дух пока благоволит к нему. Он организовывает ему удачную охоту, хранит от всякого рода злыдней, отморозков и других «плохих люти». Урсу страшно боялся обидеть Великого Духа, лишиться его покровительства. Обычно Урсу воочию видел присутствие Великого Духа, который хоть и старательно прятался, но зоркий глаз Урсу всегда замечал его. Иногда Дух тенью маячил у него за спиной, иногда притворялся корягой или наростом на дереве, иногда тихонечко выглядывал из-под валежника. Правда, Урсу никогда не показывал, что обнаружил Великого Духа, боялся рассердить. Но, обязательно оставлял ему в тайге часть охотничьей добычи, кланялся, говорил «спасибо» и просил не обделять своей милостью следующий раз. Пока охотник и Великий Дух находили консенсус в своих таежных отношениях. Урсу подумал, не без страха, что, возможно, и сейчас Великий Дух наблюдает за ним из темноты. В доказательство его подозрений в глубине тайги вдруг вспыхнули два желтых огонька и тут же погасли. Урсу вскочил со ступенек, надо было срочно убираться в домик.  

Он уже собрался было так и сделать, когда отчетливо вспомнил свой сегодняшний сон. Вот, что приснилось суеверному Урсу ночью. Он бредет по тайге, впереди между стволами огромных сосен и кедров видит просвет. Но Урсу не хочет выходить из тайги, ему надо ещё поохотиться. Вдруг впереди себя на высоком пне он замечает какое-то существо в белой одежде. Урсе вроде и страшно, но он идет к тому пню, потому как существо манит его рукой. Подойдя совсем близко, Урсу разглядел в белом существе маленького старичка, одетого в широкую белую рубаху и меховую шапку тоже белую. Лицо, длинные волосы и борода старичка чисто белого цвета. Он молча, подзывает Урсу наклониться. Ему страшно, тревожно, но он подчиняется. Белоснежный старичок-лилипутик шепчет, как бы дует, ему в самое ухо: «Слай, слай, слай…». Урсу пытается объяснить старичку, что не понимает, что от него хотят. Старичок гневается белым личиком, раздраженно топает ножкой и начинает что-то писать тоненькой палочкой на свободном пространстве пня, покрытом ровным, как лист бумаги, снегом. Урсу вглядывается в послание. Это сплошные рисунки, скорее, символы. Он опять ничего не понимает. Даже, если бы это были обычные буквы, он не смог бы ничего прочитать по причине своей малограмотности. А старичок рассердился ещё сильнее, затопал уже двумя ножками, погрозил Урсу маленьким белым кулачком. Потом старичок медленно приподнялся вертикально над пнем и плавно взлетел к верхушкам сосен, превратившись в маленькое белое пятнышко. Урсу начал во сне разглядывать оставленные странным старичком знаки. Их было много и в основном непонятные. Несколько из них он всё же разобрал – один рисунок был похож на ель, к которой вел дорожка из точек, похожих на следы зверя (а может, и нет? ), да, ещё около ели дугообразный выпуклый знак. Всё. Урсу вспомнил, как у него во сне дрогнуло сердце, когда он увидел, что на него с высокой сосны начала надвигаться огромная белая сова. Сова гораздо больше него по размеру, он сроду таких не видел. Сейчас она выпустит когти и раздерет его, как какого-нибудь позорного мышака. Урсу хотел бежать, но ноги не слушались. Он вжался в снег, продолжая смотреть на приближающуюся хищную птицу. Вот она совсем близко, в огромных круглых глазах отражался вовсе не Урсу, а почему-то белый старичок. Сова заложила вираж, Урсу явно ощутил, как она коснулась его огромным крылом с белыми перьями, распущенными веером, и обдала его мощным потоком холодного воздуха. Он почувствовал этот вихрь у себя на лице. Одновременно перья про-шуршали «слай, слай, слай…спасай». Точно, он вспомнил, последнее слово было «спа-сай». Потом Урсу проснулся, а сон куда-то улетел, оставив лишь ощущение тревоги и опасности. А вспомнил Урсу его в подробностях только сейчас.  

Урсу заметил, что неподвижно стоит на крыльце домика, там, где его застукали воспоминания из сна. Непокрытая голова Урсу окончательно замерзла. От передернулся, весь под впечатлением своего сказочного сна и поспешил в домик. Оглядываться на тем-ную тайгу не решился, перетрухнул.  

Все еще спали, Урсу тоже прилег, начал разгадывать сон. Конечно, в его сне было много совершенно непонятного, но кое над чем можно было поразмыслить и попытаться «дожать» до более-менее ясной картины. Чем больше думал Урсу, тем яснее ему становилось, что в его сне зашифровано очень важное послание. Не зря же так серчал белый старичок, когда Урсу не мог понять его предсказания или указания. Потом, последний крик совы-монстра «спасай». Он должен кого-то спасти! Кого? Тупик! Ясно одно, надо идти в тайгу, где происходило всё загадочное действо. Может там что-то проясниться. И идти надо прямо сейчас.  

За окном еле-еле наметилась светлота. Урсу подскочил, взял старенькое верное ружьишко, запасся патронами, большим куском хлеба в тряпочке и практически выбежал наружу.  

Для перемещения по глубокому снегу Урсу использовал специальные снегоходики – короткие, но широкие дощечки, похожие на обрубленные лыжи. Нарядился в них и скоренько побежал в тайгу. Направление не продумывал, просто углубился в гущу таежного леса. Направление как-то задавалось само по себе. Когда он выскочил из чащи на широкое поле, уже почти рассвело. Урсу постоял на краю, отдыхая. Огляделся и не поверил глазам. Перед ним расстилалась картина из сна – одиночная ель на другом конце поля, как бы вышедшая вперед из хоровода других хвойников, к ней вели ниточки следов. Урсу присел, дотронулся до ямочек следов, оставленных на снегу. Это был след рыси. Стоп! Двух рысей, второй шел след в след, но Урсу различил оба по своим определенным приметам. Следы принадлежали взрослым самцам, хотя и довольно молодым. Урсу пошел осторожнее, встреча с дикой кошкой в тайге могла вылиться в самую непредсказуемую историю. Он добрался до места, где снег был перепахан и вытоптан. Странно. На драку не похоже, никаких следов битвы. Здесь метался один чем-то очень разъяренный зверь. Странно. Что могло довести его до такого состояния? Урсу прошел немного вперед и увидел сугроб, поразительно напоминающий дугообразный холмик с картины из его сна. Подошел, осторожно потыкал стволом ружья. Холмик не подавал признаков жизни. Урсу присел и быстро начал рыть снег руками. Показалась рыжая пятнистая шерсть. Урсу заработал ещё энергичнее. Показалась голова рыси с пристывшими заскорузлыми снежными комками. Урсу пристально вгляделся. Это была голова Буслая. Вот он «слай, слай, слай», нашелся! Урсу опустился на колени, развернул тушку на спину и прижался ухом к груди Буслая в области сердца. Он ничего не слышал от собственного стремительного сердцебиения. Урсу набрал полные лёгкие морозного воздуха, задержал дыхание, выдохнул. Припал к груди Буслая снова. Услышал толчок слабее слабого. «Кошак» был жив! Урсу дооткопал Буслая целиком, взвалил тушу на плечи поперек спины и помчался через поле назад. Тяжести расслабленного зверя не чувствовал, просто спасал любой ценой.  

До Базы было далеко, Урсу боялся, что туда точно не донесет «кошака» живым. Поэтому дунул на ближайшую заимку, тайный охотничий домик Урсу. Таких домиков у нашего Урсу было достаточно по всей тайге, где он обычно охотился. Домики были спасением при форс-мажорных обстоятельствах, в основном связанных в непогодой. Урсу укрывался в этих местечках, где находились элементарные запасы еды, сухие дровишки и спички, незатейливая кухонная утварь, теплая одежда и постель, а также запас патронов. Здесь всегда можно было переждать сильную метель или лютый мороз, укрыться от хищников.  

Скорее, скорее туда! Отогревать, растирать, приводить в чувство! «Слай, слай, слай…спасай! » – скрипели снегоходы и вторил им Урсу. Он понял, почему злился на него беленький старикан из сна. Буслай умирал, а он никак не понимал его намек.  

Вот и охотничий домик. Запыхавшийся Урсу положил свою ношу на топчан. Он знал, как приводить в чувство полумертвых. Через какое-то время Буслай вздохнул. Про-шло ещё немного времени, и он приоткрыл глаза, мутным взором обвел домик, остановил взгляд на Урсе, узнал, изобразил подобие улыбки. Урсу тоже улыбался кошаку, который перешел из состояния полумертвого в состояние полуживого. Ура!  

Урсу не отходил от Буслая. Есть тот не мог, только пил много воды, которую Урсу приготовлял ему из талого снега. К вечеру Буслай смог говорить, и кое-что поведал Урсе про битву с «серыми», про гибель возлюбленной, про желание самостоятельно безвременно уйти из этого жестокого к нему мира умолчал, не хотел вспоминать о своей слабости.  

Урсу был настроен вернуться на Базу, но Буслай уговорил его не рисковать из-за появившихся в этих краях стаи отмороженных волков-бандитов. Так и порешили. Много и крепко спали от усталости. Буслай возвращался к жизни.  

Утром начали обсуждать, что делать дальше. Урсу страсть как боялся начать разговор о Монро. Всё оттягивал, не рискуя ворошить щекотливую темку. Буслай тоже не зада-вал лишних вопросов. Однозначно заявил, что на Базу «ни-ни». Договорились, что Урсу на данном этапе сообщит о Буслае только одному надежному Сём Сёмычу.  

Урсу засобирался на Базу. Надо было появиться обязательно, одна ночь отсутствия Урсы воспринималась охотниками нормально, потом могли поднять тревогу, засуетиться, запаниковать. Ни к чему.  

Он опять пристебнул к сапогам снегоходики и побежал на Базу. По пути добыл па-ру беляков, типа охотился себе, чтобы обойтись без лишних расспросов. Затащил Сёмыча в хазблок и вывалил ему всё про Буслая на своем урсуйском языке, который, несмотря на все странности и многочисленные неологизмы, понимали почему-то все. Сёмыч мгновен-но засобирался в путь. Набил рюкзак банками мясных и рыбных консервов, прихватил сгущенки. Высококалорийный провиант был необходим для поправки здоровья попавше-го в беду Буслая. Они рванули с Урсу на заимку, только пятки засверкали. «Не иначе на «ведмядя» попёрли, – решили все, – во, вечером рассказов будет! ».  

Добрались. Сём Сёмыч влетел в домик, где отходил от своих страстей Буслай. Оба были неподдельно рады встрече. По грустным моментам прошлись вскользь. Буслай был ещё слишком слаб, не мог держаться на лапах, лежал на топчане. В основном разговор сводился к новой серьёзной угрозе в связи с появлением в тайге свирепой стаи волков. Надо было довести до сведения всех геологов, чтобы не нарваться на неприятности до близкого отлёта. Да-да, отпуска у большей части геологи уже заканчивались, и ребята собирались домой. Теперь Сёмыч решил немного задержать группу, ну, хотя бы на три денька, чтобы убедиться, что Буслай успешно выкарабкивается.  

Сёмыч не начинал о Монро, но видел, постоянный немой вопрос в глазах Буслая. Постоянно ловил на себе его грустный выжидающий взгляд. Всё-таки решил сказать правду – Монро давно улетела с Клавочкой в Советский Союз и, по последним данным, живет у неё. Буслай опустил голову на лапы, закрыл глаза, сглотнул. Что тут скажешь? Грусть-печаль.  

В последующие оставшиеся до отлёта дни Сёмыч аккуратно навещал Буслая. Тот заметно поправлялся на казенных, но очень достойных харчах.  

Настал день прощания. Обнялись, как лучшие друзья. Расставались надолго, аж до следующего сезона. Сёмыч не удержался, всплакнул, присев на ступеньки домика. Буслай подошел к нему, постоял рядом, прижавшись тёплым боком, и слизнул большим шершавым языком со щеки геолога скупую мужскую слезу.  

Буслай долго стоял около домика, втягивая ноздрями чистый морозный воздух. Увидел, как космолет с геологами вышел на заданный курс и растаял в прозрачном небе. Поддал лапой пушистый невесомый снег и вернулся в домик.  

Надо жить, Тайга зовёт! Не сбрасывал Буслай и со счетов того самого Клааса, который опять стучался в его сердце, при мыслях о «серых» – предателе «канадце» Плим-Плиме и волках-убийцах.  

Скоро Буслай посетит стаю «рыжих», пока может только Рыжего Уса. Надо поговорить, быть в курсе жизни братьев-рысей, которые стали ему своими за время его пребывания в стае. Буслай устал, вернулся в домик, лег, ждал Урсу, который пошел провожать геологов. Незаметно сморил сон, с которым он был слаб ещё бороться, но который восстанавливал силы, пожалуй почище добротной еды.  

Буслай очень привязался к Урсу за время болезни. Он скучал по нему, страшно волновался, когда тот уходил в тайгу. Он непроизвольно принимал напряженную позу с поднятой головой и торчащими ушами и не спускал глаз с входной двери, если Урсу задерживался, даже не надолго. Сам себя не узнавал в этой роли. «Я что, липун что ли стал? – спрашивал он себя, – во, меня накрыло! » Странно, но мысль о том, что он может стать липуном для Урсу, ничуть не пугала его. Буслаю не было стрёмно, ему было сладостно от этих крамольных для дикого зверя мыслей. А, может наш Буслай не такой уж и дикий, как пытался позиционировать себя всю жизнь? Просто надо было встретить своего настоящего доброчела, такого как Урсу.  

Урсу вернулся, захлопотал по хозяйству. Цокал языком, мотал головой, удивленно пожимал плечами. Он не понимал, зачем геологи тащили с Таежных далей целые рюкзаки неподъемных булыганов. Урсу задал этот волнующий его вопрос на космодроме перед посадкой, геологи смеялись, шутили, дружески хлопали Урсу по плечу, пытались невнятно объяснить, а, по большей части, просто мечтательно закатывали глаза. Урсу так и не докопался до истины, впрочем, как и во все предыдущие годы. Экспедиция! Романтика!  

Примерно через месяц намечалась новая партия доброчелов. На этот раз экологи, «зелёнки», как обозвал их Урсу. Надо было не только подготовить Базу к приему гостей, но прозондировать окружающую территорию на предмет безопасности. Что-то уж дюже подозрительно часто Урсу стал слышать далекие протяжные завывания, хотя прямых следов волчьей стаи в границах своих владений он пока не находил. Мелкая живность тоже вела себя спокойно, не чувствуя опасности.  

Буслай, конечно, намотал на ус сведения Урсу о периодическом волчьем вое. Надо скорее выздоравливать, чтобы вместе с Урсу совершать вылазки в тайгу, подстраховывать его, ежели что, а также выискать «рыжих» и подробненько расспросить их на этот предмет.  

Так вот и жили Урсу с Буслаем, а Буслай с Урсой. Прижились, прикипели друг к другу. Вдвоем им было хорошо, что называется, они прилипли. А, что вы думаете? Липизм – дело такое, от него не увернешься за просто так!  

Через пару недель Буслай практически оклемался. Он уже мог совершать прогулки в тайгу с Урсой и довольно продолжительные. Они прекрасно дополняли друг друга на охоте. Как-то вечерком Буслай открылся Урсу, что намерен найти стаю «рыжих», узнать у своих то, да сё. Мудрый Урсу посоветовал ему повременить, привести себя и морально, и физически в прежнюю норму. Буслай уже привык полагаться на советы своего нового друга. Не раз был свидетелем, как сбывались предсказания охотника, предвидение чело-века, граничащее с чутьем зверя, поражало Буслая. Так что встреча пока откладывалась, но была запланирована в памяти и постоянно свербила мозг котяры.  

Ещё через недельку Урсу узнал на космодроме, что новая партия доброчелов рвётся в бой, просится в Таежные дали, удержу нет! Урсу, тщательно обследовав который раз предположительную территорию пребывания «зелёнок», дал согласие на прилёт группы, при условии ужесточения некоторых правил поведения доброчелов в тайге. Они перебрались с Буслаем с заимки на Базу. Буслай сам проделал весь путь, немного задохнулся, но проделал. Самодельные «сани» из разлапистых еловых веток, которые соорудил Урсу на всякий случай, не пригодились. Хорошая новость – значит болезнь почти отступила.  

Плохая новость – ночью накануне прилёта партии экологов и Урсу, и Буслай от-четливо слышали волчий вой. Длился он недолго, коротенько так омерзительно повыли и заткнулись. Но, волчий вой был, как говорится, факт, а не реклама.  

Утром немного взбудораженный ночным волчьим воем Урсу пошел встречать гостей на космодром. Через какое-то время послышался смех и громкая речь. Приближалась группа, желающих пощекотать нервишки на лоне первозданной природы. Буслай решил не обнаруживаться вот так вот сразу. «Пригляжусь, принюхаюсь, что по чём, – думал Бус-лай, – может вообще обойдуся без ненужных знакомств». Он спрятался в хозяйственном складе до поры, до времени.  

Урсу разместил гостей. Их было шестеро, трое девушек и трое парней. Очень молодые, очень шумные, с эдаким пионерским задором. Чувствовалось сильное влияние Ильича, говорили исключительно на повышенных тонах выражениями, смахивающими на лозунги. Часто и беспричинно начинали ржать. Короче, они моментально забили башку Урсе. Он жутко устал от своеобразного «птичьего гомона» и твёрдо решил для себя обосноваться на ночлег в баньке. С грустью вспомнил своих ненаглядных геологов. А теперь у него было неотложное дело к Буслаю.  

Урсу зашел в хозблок, Буслай валялся на топчанчике. «Однако, тыбя гость, лишно Слай», – Урсу ошерился широкой довольной улыбкой. «Личный гость ко мне? » – мысли у Буслая запрыгали. Первое, что пришло на ум, что не выдержал долгой разлуки Сём Сёмыч и пристроился к группе экологов. Дверь скрипнула, приоткрылась шире и на пороге ошалевший Буслай увидел… Шуста?! Настоящий, самый, что ни наесть, настоящий Шуст стоял в дверях, смущенно улыбаясь. Оба не двигались, пока Урсу не сказал: «Амба, ёл-пал! ». Друзья (уж не знаю, можно их так называть сейчас) прыгнули навстречу. Молча мяли друг друга, ворошили шерсть на голове, сопели. Слов пока не было, одни нелепые движения и восторг в глазах. Урсу незаметно вышел. «Буслай, Буслаюшка! » – первым произнес Шуст. «Шуст, Шустрило! » – вторил ему Буслай. Оба одновременно оглянулись. Они были одни в домике. Кинулись друг другу в горячие объятья и разрыдались, не стесняясь, не пряча своих чувств. Они нашлись! Они встретились! «Как долго я ждал тебя! » – эту фразу они произнесли вместе, удивленно посмотрели друг другу в глаза от такого совпадения и рассмеялись. «Ладно, Шуст, завязываем с обнимашками, а то какая-то Горбатая Гора получается» – подсмаркиваясь, сказал Буслай. «Чего, чего? » – не понял шутку юмора Шуст. «Потом, не важно. Нам это не грозит, дружище» – ответил Буслай и снова притянул Шуста к себе. «Ой, какие кисики! » – произнес незнакомый голос. «Кисики» оглянулись, в дверях стояла девушка из новых. Увидев растерянные взгляды котаусей, восприняла их по-своему. «Ой, у вас что здесь, любофф? Ну-ка, ну-ка, интересненько» – она загадочно по-дергала бровью вверх-вниз, закусила уголок губки, типа «с вами всё ясно», чем очччень сильно задела Буслая. «Заглохни, тараторка! – выпалил он, – вали отсель со своими грязными намеками! ». Шуст отметил про себя, что ему нравится, что Буслай не изменяет свой прежней манере грубо общаться с теми, кто позволяет себе непростительные и неуместные вольности. Если бы девчонка ретировалась и покинула склад молча, так бы всё и про-ехало. Но «юная пионерка» с зелёным галстуком (эколог, на минуточку! ) не собиралась вот так вот, взять и завершить разговор. «Вы, товарищ, что это себе позволяете? – возмущенно спросила она, – По какому праву оскорбляете меня «таратайкой» (она оговорилась, но не замечала этого) и почему я должна «валить»? Вы, собственно, кто командовать тут? » «Я – местный Рысь, забыл представиться. Типичный обитатель тайги. Напомнить, характерные черты и особенности? Ага, вижу, не стоит, матчасть учили прилежно. Отличница, поди? Дать потрогать, какой Рысь на ощупь? » – отпел оторопевшей экологине Буслай и повернулся, подставив ей задницу с поднятым хвостом. «Фи, как не прилично! – пришла в себя девушка – Теперь послушайте сюда. Рыси…». Она быстро и визгляво прочитала целую лекцию, содержащую весь запас её знаний об обитателях тайги рысях, закончив свою тираду с нескрываемой издевкой: «Хвост у рысей короткий, обрубленный, 15-20 см в длину. Ну-ка, предъявите свой «докУмент»! Он у вас до земли болтается, длинющий, как у обычного кота. Какой же ты (она не случайно перешла с почтительного «вы» на пренебрежительное «ты») после этого Рысь? ». Дерзкая девчонка уперла руки в боки и нагло уставилась на Буслая. Тот оторопел, задыхался от возмущения, но не знал, чем крыть. Тут прорвало Шуста, который сильно обиделся за своего друга. «Ты, «зелень» малолетняя, пошла-ка отсюда скоренько в тайгу, ты же ради тайги сюда заявилась? » – с нескрываемым раздражением произнес он. «На кой мне в тайгу? » – с вызовом ответила девчонка. «Изучать, дорогая, изучать неизученное! Ну, хотя бы для начала пройтись по волчьей популяции, как там «серый» брат поживает, чем питается, насколько голоден в зимний период, сколько их выживет в суровых условиях тайги после жесткой зимы и т. д. и т. п. Отчетик потом напишешь, как спасать брата волка будем, если саму из комы врачи выведут после прогулки по таежным просторам с увлекательными встречами». Шуст за-ончил и весело подмигнул девушке. Она молча развернулась и направилась к выходу. В дверях обернулась и сказала: «Хамьё! » «Вам тоже не хворать! » – дружно ответили котауси и засмеялись. «А мы в форме, Шустрило! » – довольно произнес Буслай. «Нахамили, конечно, не-много…Ладно, разберемся…Пусть знает край, да не падает! Сама напросилась. » – вторил другу Шуст. Они разместились на топчане. Шуст был готов к длительному разговору. Новостей было «за гланды», одна другой интереснее. Он предупредил об этом Буслая. Тот только лапами развел, а чё тянуть –то, выкладывай!  

Сначала Шуст поведал о том, как долго искал Буслая, тыкался по планетам, пока случайно не услышал историю дежурного доброчела, потом долгие месяцы ожидания по-лета в Таежные дали. Потом с любовью заговорил своем благородном семействе. До слёз посмеялись над общим «косяком», когда всеми умудрились попутать пол Лёшки, а она оказалась девочкой. Кстати, она наотрез отказалась менять имя, так и зовется Лешкой и ничуть не страдает от этого. Затронул и других членов семьи и присоединившихся к ней за последнее время.  

Затем Шуст почему-то встал, вид у него был отчаянно серьёзный. Видно было, как он собирается с духом. Буслай примерно знал о ком и о чем сейчас пойдет речь. Он под-бодрил друга: «А теперь, Буслай, о главном! Это ты хочешь сказать? Ну, давай лепи смелее». Шуст начал: «Перед отлётом я виделся с твоей Монро. Ты в курсе, что она сейчас в Советском Союзе с твоей знакомой Клавочкой. Я пока умолчал, что лечу искать тебя. Не знаю, как бы она среагировала. Знаешь, не хотелось бы разлада в семье, она ведь сестра с моей Младой. А я не знал, чем мое путешествие закончится… («Не тяни кота за все подробности» – прибавил рассказу оборотов Буслай)…Ну, так, во-о-от…У вас с Монро родилась детуська. Прелестная девочка. Буслай – ты папа! »  

Вот чего угодно, но такого Буслай не ожидал. Он подпрыгнул и замер с совершен-но глупым выражением на морде. «Кто папа? Какой папа? Почему папа? А кто мама? А, ну да…Шуст, я – папа?!! » – он закидал Шуста дурацкими вопросами. Шуст покатился со смеху, глядя на Буслая. Тот заметался по комнате и Шусту стало не до веселья. А Буслай наворачивал по углам, запрыгивал и спрыгивал с топчана, пробежался даже по стене до потолка, начал точить когти об лавку, изодрав в труху целый угол. Вел себя, как сумасшедший. Потом притих и вытянулся на полу. Воспоминания вновь нахлынули на него, он опять был на грани глубокой депрессии. Но, справился! Помог Шуст, вовремя заявив: «Буслай, это огромная ответственность – жить ради своих детусей. Отбрось эгоистические мысли, думай только о ней своей маленькой дочурке. У неё совершенно замечательные кисточки на ушах! Твои, Буслаище, кисточки! »  

Буслай поднялся, в глазах исчезли «сумасшедшинки», он услышал посыл Шуста. «Как её зовут? » – с интересом спросил он. «Монро пока не придумала. Ты же знаешь Монро, она сейчас перекопает кучу вариантов, чтобы не проморгать самое достойное» – ответил Шуст. «Я хочу обязательно знать имя моей малышки. Шуст, а как я узнаю? Она – там, а я – здесь…Я – здесь, а она – там…» – с тревогой запричитал Буслай, готовый вот-вот расплакаться от безысходности. «Узбогойся, – Шуст попробовал отшутиться, – Буслай, опомнись, теперь мы будем встречаться. Есть и другие варианты получать наисвежайшую информацию». «Шустрило, ты позаботишься, чтобы наисвежайшую? Ты же мне друг? » – всё ещё волновался Буслай и вел себя, как ребенок.  

Вернулся Урсу. Он уже принял ноту протеста от шумной «зелепухи», мало что понял, но устал от её пронзительного голоса смертельно. Сытно поужинали и завалились. Урсу и Шуст вырубились сразу. Буслай ещё что-то шептал себе под нос, дергал Шуста какими-то вопросами, даже несколько раз пытался разбудить его, со всей дури тряся Шуста за плечо, и безотлагательно дать пояснения по ходу своих Буслаевых дум. Потом угомонился, предоставив своим верным друзьям поспать без задних ног и задних лап.  

Сам Буслай не заснул ни на минуточку. В мыслях он пытался нарисовать портрет свое малышки, но как только дело доходило до характерных для рысьей породы кисточек на ушках, перед глазами упрямо выплывала мордочка Рыжей Ло Лы. Он начинал следить за её кокетливыми кисточками, лукавыми глазками из-за какой-нибудь елки и готов был сорваться и бежать в тайгу за милой рыськой, которая принесла ему светлую любовь и темное горе. Буслай вздыхал, пытаясь сбросить тягостные воспоминания. В один момент он вовремя не очнулся и даже начал поднывать и мякать, за что получил от Урсу пинок в бочару. Хорошо! Урсу своим пинком как к бабке сводил Буслая. Тот перестал накручивать себя и провалился в молодецкий сон до утра.  

Глава 6. Второй мистический сон Урсу. «Серая» банда бросает вызов.  

Киднеппинг по-таежному – Шуста похитили!  

Буслай и Урсу спешат на выручку.  

Этой ночью Урсу опять приснился мистический сон. Только теперь он его помнил и начал сразу над ним кумекать. Сон, по разгадкам Урсу, не предвещал ничего хорошего. Урсу нахохлился с самого утра, злился на всех, ни с кем не желал разговаривать. У него было чрезвычайно важное занятие – Урсу ждал беду.  

Прибежали трое туристов-экологов с Базы, хотели сделать пробную вылазку в тай-гу с Урсой. Но Урсу замахал на них руками, отчаянно замотал головой, давая понять, что ни о какой тайге речи быть не может. Те ушли расстроенные. Тут же выпендрилась разгневанная вчерашняя «зелёнка» с очередной речью о несправедливости, недопустимости и что-то там ещё подобное. Урсу отвернулся от неё, встал и демонстративно ушел в баню. Отсиделся там, пока верещала надоедливая «зелёнка», пошел на склад, сел рядом с расположившимся на топчане Шустом и начал гладить его, прицокивая языком. Впечатление было, что он с ним прощается навечно.  

Потом совесть, видимо, всё же пробила старика, и он отправился в домик туристов объясняться с главным. После короткого объяснения наполовину заковыристой речью, наполовину жестами, главный понял, а может, просто сделал вид, что поход в тайгу необходимо перенести на завтра. Ему стало жаль старого человека, который надрывался, пытаясь вдолбить ему, что сегодня не стоит совершать никаких прогулок по тайге: «Ходить тайга – опаска! Однако». Ну, «опаска», так «опаска». Подождем до завтра. Сегодня можно и на территории Базы размяться – дрова поколоть, да снег почистить.  

Что ж там за сон такой, смутивший Урсу до невозможности? А приснилось ему вот что. Дело, конечно, происходило в тайге. Без неё ни один сон Урсу не обходился. Он, Урсу, бредет по тайге. Тишина. Вдруг сосны и ели начинают раскачиваться, как от сильного ветра, хотя Урсу не чувствует ни единого дуновения, даже лёгкого ветерка. А могучие де-ревья раскачиваются всё сильнее и сильнее. Некоторые уже нагибаются до земли, рискуя сломаться. При очередном наклоне ветки качающихся деревьев начинают задевать Урсу, накрывать его, заставляя прижиматься к земле. Ему страшно, сердце заходится. Вот масса деревьев качнулась в противоположную сторону, затем начала обратное движение прямиком на Урсу. Он ощущает их мощное угрожающее перемещение в пространстве. Колючее тяжелое одеяло из хвойных лап вот-вот накроет его! Навсегда! Паника! Урсу пробует бе-жать, но видит, что с другой стороны к нему также клонятся огромные ели. Деревья взяли его в хвойный хоровод. Пленили и пытаются с ним разделаться. Деревья злые, «плохой люти». Урсу понимает, что ему необходимо вырваться из замкнутого круга, в который его заключили ели, кедры и сосны. Он хватается за приблизившиеся еловые ветки двумя руками и взмывает вверх, когда ель начинает маятниковое движение в другую сторону. Сердце замирает, дыхание перехватывает. Теперь главное удержаться, но рукавицы предательски скользят по хвое. Урсу начинает сползать вниз. Но ель вдруг перестает качаться и занимает нормальное исходное положение. Предательское сползание прекратилось, и Урсу завис над землей, ухватившись со всей силы за игольчатые ветки. Высота огромная, он смотрит на землю вниз, как с неба. Необхватный ствол ели уходит в перспективу уменьшающейся в диаметре трубой. Ему надо попробовать спуститься по веткам, расположенным в шахматном порядке. Вдруг, прямо перед ним на стволе распласталась белка. Она необычного белого (? ) цвета. У белки даже глаза белые – это страшно! Урсу улыбает-ся белке, несмотря на пронзающий его страх, пытаясь умаслить, подлизаться к ней. Белка разворачивается, проводит пушистым веерообразным хвостом по лицу Урсу и засовывает кончик белоснежного хвоста прямо ему в нос. Невесомые шерстинки начинают щекотать ноздри. Урсу понимает, если он чихнет, то сорвется с дерева, и кусает белку за хвост от безысходности. Противно, не вкусно! Белка отпрыгивает, её мордочка прямо напротив. Глаза у белки становятся злыми, красными, она ощеривает мелкие зубки и…мерзко мяукает. Урсу тоже мяукает ей в ответ, плюет ей прямо в красный глаз, и белка исчезает в дупле. Высовывает оттуда злую мордочку, смотрит безглазыми белыми глазами, крутит пальчиком с тонюсеньким коготком у виска и говорит грубым мужским голосом: «Ты – не Берданка, ты – убийца! Эх, Вася, Вася, а ещё Урсу называется! » Во сне Урсу не осознает, что это несусветная чушь. В голове проносится мысль, как много на своем веку заядлого охотника он пострелял белок прямо в глаз, и белка из сна может ему сейчас отомстить. Надо побыстрее убираться с дерева и делать ноги из колдовской тайги. Урсу начинает плавное движение с ветки на ветку вниз легко и непринужденно, как будто опускается на парашюте. Земля приближается навстречу. Только, оказывается, это вовсе не земля, а колышущаяся серая масса. Он спускается ниже и с ужасом видит, что сотни волков тесной стаей рыщут под его елью. Они не замечают его, но это пока! Ещё немного вниз, и волки обнаружат его. Тогда конец! Урсу напряженно вглядывается. Теперь он может рассмотреть подробнее. Несколько одиночных волков сидят кружком и сосредоточенно занимаются каким-то делом. Другие, а их очень много, сотни, представляют собой ту самую общую серую массу. Масса колышется серыми перламутровыми волнами, переливается, движется по кругу, создавая своеобразный водоворот. Урсу приглядывается к одиночным особям, пытаясь разобрать, чем они занимаются. О, ужас! Они доедают остатки кого-то! Окровавленные морды копаются в обезображенной тушке. В тушке Урсу с ужасом узнает Шуста! Это его шерсть, ещё не съеденная узнаваемая мордочка, остекленевшие, не живые глаза. Урсу ненавидит волков, страшная горечь заполняет его сердце. Он должен убить всех серых беспощадных хищников. Урсу хватается за ружье, которого нет. Ружья нет!!! Сердце трепещет, как птица, случайно залетевшая в дом и безнадежно бьющаяся в окон-ное стекло! А сверху на него начинает наползать черная тень. Урсу поднимает голову и видит белую сову из прошлого сна. Сова опускается в сень ели. Огромные крылья почти касаются лица Урсу. Он хватается за перья, обрамляющие веером размашистое крыло. Сова поднимается над елью и устремляется в полет вместе с Урсой. Смолистый еловый ствол проносится навстречу, как бегущая лента дороги из-под колес. Пролетая мимо одно-го из дупел, Урсу видит зло ухмыляющуюся безглазую мордочку белки. Белка наставляет на Урсу его же ружьё и прицеливается, зажмурив один белый глаз. Урсу, пролетая на не-вероятной скорости, ловко выхватывает из лап воровки свое законное оружие. Белка дико мяучит, мчится вслед по стволу. Пытается зацепиться малюсенькими коготками за меховые сапоги Урсу. Ей удается. Урсу чувствует, как вместе с мурашками по его спине бежит белка. Вот она уже подобралась к голове, дышит ему в ухо, воротником обвивает шею, перебирается на грудь. Белая мордочка в сантиметре от его лица, он чувствует, как тоненькие усики ощупывают кожу. Надо бы плюнуть на мерзавку, но страх сковал всё. Бел-ка говорит тоненьким голосочком словно визжит: «Орешек-то дай! Орех гони, старый хрен! Как стрелять белок, так мы вот они, а платить, кто будет?! Гони орех или нос откушу! Жмот, жмотяра! Он у тебя в кармане без надобности третий год валяется! » Встречная ветка сбивает надоедливую шантажистку, она исчезает к великой радости Урсу, который продолжает головокружительный полет с совой. Каждый взмах свободного совиного крыла сопровождается глухим звуком «шус-шус, шус-шус, шус-шус…». Урсу вспоминает Шуста, разодранного волчарами. Это его имя шуршит крыло совы. Он горько плачет, понимая, что случилось страшное, и уже ничего не изменишь…и просыпается весь в холодном поту и в слезах.  

Можете себе представить, в каком состоянии пребывал бедный Урсу после про-смотра такого «ужастика». Он в оцепинении валялся в постели ещё минут пятнадцать ни жив, ни мертв. Потом отыскал глазами Шуста и долго смотрел на него. Шуст мирно посапывал, живой и цельный, в полном, так сказать, комплекте.  

Урсу начал думать над сном. Да тут и разгадывать было особо нечего. Всё пре-дельно ясно! Шусту грозит опасность, опаснее которой не бывает. Урсу профукал его во сне, теперь надо защитить буслаевского друга наяву. Ружьё! Почему в начале сна он по-перся в тайгу без ружья? Как мерзкой белке-бандитке удалось стащить его ружьё? Бред! Урсу, ругаясь, похлопал себя по башке. Опять посмотрел на Шуста. Не оставлять ни на минуту, не отходить ни на шаг, чтоб ни одна шерстинка не упала с драгоценного гостя! Это – приказ самому себе!  

Стоит ли предупредить Буслая? Если да, придется рассказать ему свой мистиче-ский сон, а вдруг Буслай засмеет! Нет, не засмеет, после того, как Урсу, опираясь на пер-вый сон, спас его от верной смерти. Было? Было! И в тайгу сегодня не ходить! Пусть оби-жаются туристы, пусть его даже разжалуют из проводников и таежных гидов, но сегодня он в тайгу – не ходец!  

Урсу растолкал спящего рядом с Шустом Буслая, поманил рукой из домика. Бус-лай, недовольный, что нарушили его сладкий сон, нехотя потащился за Урсу на холод, зевая на каждом шагу. Утро было бодрящим. Снег искрился на солнце, встающим над тайгой. Буслай прыгнул с крыльца в снег, принял ванну и окончательно проснулся. Урсу тоже протер лицо снегом, умылся чистейшей, в одной из своих ипостасей, водой. Они по-крутились ещё немного на улице, уж очень красивое разгоралось утро. Урсу позвал Бус-лая в баньку, ему не терпелось рассказать свой страшный сон. Буслай выслушал сбивчи-вый от волнения рассказ Урсу. Какой смеяться и потешаться над суеверным Урсой?! Он не на шутку перепугался за Шуста. В том месте сна, где подлая белка выпрашивала орех и даже указала на карман, где его якобы припрятал жадный охотник, Урсу со злостью вы-вернул один карман, доказывая, что он пуст, затем второй. Что-то упало из кармана и по-катилось под лавку. Оба, как по команде, кинулись за этим что-то. Буслай был первым, он выкатил лапой маленький орешек, а Урсу подобрал его. Оба зачарованно смотрели на старый, уже испорченный, темный орешек фундука, который пролежал в кармане Урсу совершенно забытым года три, не меньше. Откуда белка из сна могла про него знать, если сам Урсу не помнил про существование орешка. Сон начал воплощаться в действительность на этой маленькой подробности. А это означало... Урсу и Буслай посмотрели друг на друга. «Бельк – колдУна, однако» – шепотом сказал Урсу. «Однозначно» – также шепотом ответил Буслай. Что делать–то?  

Буслай спросил: «Эти «зеленые» лесные братья надолго? ». Урсу показал две руки с растопыренными пальцами. «На десять дней, – понял Буслай, – осталось девять…достаточно, чтобы задрать не только Шуста, но и всю группу вместе с Урсу и мной в придачу». «Думай, Урсу, думай! – обратился к охотнику Буслай – Покопайся в башке, старый! » Упрашивать Урсу вовсе не надо было, он сам ворошил свою богатую охотничью память, пытаясь нарыть что-нибудь полезное. «Флажить, – вдруг подпрыгнул он – флажить база». Он помчался на склад и вскоре вернулся с рулоном веревки, на которой были укреплены тряпочки в виде флажков из красной ткани. Как смог, объяснил Буслаю принцип действия этого приспособления. «Волк – бояся, ни-ни трапкь, ошенно бояся! » – уверял он. Буслай не понимал, почему матерый хищник должен до смерти бояться какой-то хлипкой тряпочки, но спорить не стал, доверился опыту бывалого охотника. Урсу решил обнести территорию Базы по периметру флажками, создав хоть какую-то защиту от волчар. Он сам не очень верил в давно забытый метод, но других вариантов у него не было. Надо было хоть как-то обезопаситься на девять дней пребывания туристов в тайге. Наводить необоснованную панику тоже было нельзя. Чем крыть-то? Один единственный довод – сон Урсу. Для современной самоуверенной молодежи из группы туристов-экологов какие-то там мистические сны – сплошной смех и полнейшая ерундистика. Скажи им про волков, на-оборот, попрутся поглубже в тайгу. Для них встреча с «серым» – это забава, увлекательное приключение. Потом, пока оставалось до конца не выясненным, а шляются ли вообще где-то рядом волки. Зверь этот хоть и хищник, но достаточно умный и хитрый, который не лезет за зря на человека с ружьем. Решили всё сделать в тайне, чтобы никто и не по-дозревал. Для собственного, так сказать, спокойствия.  

Однако, как сказал бы Урсу, тайные действия охотника и его грубияна-котяры вы-следила вездесущая Лёлечка, так звали нашу «зелёнку». После того, как Урсу и Буслай вернулись из тайги и заперлись на складе, Лёлечка отправилась выяснить, чем они там занимались в тайге. Вскоре она наткнулась на заграду из красных флажков. «Ага, обложили! – подумала она, – Интересно, на кой? В чем прикол? » Её стало невыносимо любопытно. Она пошла вдоль флажков, раздумывая и размышляя, когда почувствовала, что на неё кто-то пристально смотрит. Лёлечка вперила взгляд в чащу. За лапами молодых ветвей она увидела огромную седоватую морду с большими, чуть прищуренными желтовато-зелеными глазами. На неё пристально смотрел волк. От страха Лёлечка села в сугроб и сказала, кивнув волку головой: «Здрасьть». Волк не пошевелился и продолжал смотреть, не мигая. Вдруг из-под лап волка выкатился маленький серый комочек и шустро заковылял по направлению к Лёлечке. Это был волчонок. Глаза взрослого волка наполнились тревогой. Он прыгнул, пытаясь отрезать путь своему непоседливому детенышу от заграды с флажками, но опоздал. Волчонок пролез под веревкой, ничуть не смущаясь красных трепещущих на ветру флажков, и приковылял к Лёлечке. Волк уперся серой грудью в веревку, тут же отскочил и стал суетливо метаться. Его раздирали противоречивые чувства – страх за детёныша и боязнь флажков, которые он не мог пересечь. Тем временем бесша-башный волчонок встал на задние лапки, оперся об Лёличкины колени и потянулся любопытной мордочкой девушке в лицо. Лёлечка не удержалась и взяла волчонка на руки. Она не знала, зачем это сделала, видимо, от шока. Волчонок ткнулся Лёлечке в нос мокрым шершавым носиком и лизнул щеку. Лёлечка в восторге от такого сближения с дикой природой посмотрела на взрослого волка. В глазах хищника она увидела и злость, и страх. Морда слегка оскалилась и волк тихонько взвыл. Лёлечка расшифровала это, как просьбу вернуть несмышленого детеныша взад. Она отнесла волчонка к заграде и положила его волку в лапы. Послышался звук за спиной. Лёлечка обернулась. Сзади стоял Урсу с ружьем. Он не приближался и не вскидывал оружие, просто смотрел на невероятную картину. Волк оскалился сильнее, протяжно завыл и исчез, как растворился, в тайге вместе с детёнышем. «Ты видел, ты видел? Я держала волчонка на руках, я была с ним одной крови! » – задыхаясь от счастья, лопотала Лёлечка. Она захлопала в ладошки и начала подпрыгивать. Затем подлетела к старику, схватила его в объятья, затормошила: «Урсу, Урсу! Это было чудесно! » Урсу ошалел от такого проявления дружеских чувств со стороны вредной «зелёнки», которая мгновенно превратилась в радостную милую девчонку. Он расплылся в улыбке, одобрительно похлопал Лёлечку по плечу, «холёсий люти»…  

По пути к домику Урсу уговорил Лёлечку не рассказывать ничего друзьям, во избежание лишних эмоциональных проявлений. Она быстро согласилась, ведь они были теперь лучшие друзья с Урсу. Природа, она сближает и людей, и зверей! Лёлечка была в приподнятом настроении, она почувствовала себя гениальных экологом. Урсу тоже был, по-своему, доволен, он понял, что флажки работают.  

Время шло. Приключенческий отпуск группы экологов подходил к концу. Приближался и момент расставания Буслая с Шустом. Они наговорились всласть, напрыгались в снегу. Сон Урсу немного подзабылся и, казалось, сбываться не собирался к великой радости посвященных в его тайну. Насчет очередной встречи тоже договорились, пока здесь в Таежных далях. Шуст обещал вернуться с новостями о дочурке Буслая и вообще… Буслай смущался говорить о Монро. Он набрал целую кучу душистых шишек в подарок доченьке, может, ей понравится, и она будет с ними играться, думать о папке из тайги. При разговоре о дочке у Буслая всегда начинало щипать в носу, глаза моргали сами по себе. Этот большой и суровый зверь, не знающий пощады к врагам и на охоте, стеснялся и прятал свои незнакомые ранее чувства. Так бывает.  

День отлёта наступил. Стали прощаться. Урсу повел группу к космодрому, Буслай остался на хозяйстве, передав приветы и пожелания Младе через Шуста. Ну, немного слов Монро…  

А вот тут, начнет сбываться второй мистический сон Урсу.  

Группа туристов уже почти добралась до космодрома. Урсу начал со всеми прощаться, дружески обнимая каждого. С Шустом расстались особо нежно. Урсу живо направился назад в тайгу, спешил домой, чтобы надолго не оставлять Буслая одного. Осторожность не помешает.  

Вдруг сзади раздался общий испуганный возглас. Урсу оглянулся. Из тайги вырулила стая волков и на всех парах помчалась на группу туристов. Старик сделал попытку скинуть верное ружьё, которое он обычно носил за спиной. Увы, ружья с собой не было, он его не взял (? ). Невероятно, Урсу не верил сам себе, но он забыл ружьё дырявая башка! Сон сбывался! Пальнуть, чтобы напугать звериную стаю, было не из чего. Урсу сорвался и побежал к туристам, которые, выйдя из состояния первоначального паралича, пустились наутёк в направлении космодрома. Только Шуст почему-то кинулся в противоположную сторону в открытое поле. Стая развернулась и всеми пошла вдогонку за Шустом. Похоже, он и был их целью. Волки быстро нагнали несчастного котауся, так как двигались они по глубокому снегу намного проворнее нашего Шуста. Они уверенно взяли Шуста в плотное кольцо, через которое он безуспешно пытался прорваться, и начали теснить пленника к тайге. Шуст сопротивлялся, как мог, но каждый раз получал укус за лапу или хвост. Волки продолжали уводить котауся всё дальше и дальше.  

Из группы туристов, которые беспомощно наблюдали, как на их глазах совершался киднеппинг по-таежному, выскочила Лёлечка. Она рванула за стаей, проваливаясь в глубокий снег. Чувствуя, что далеко не продвинется такими темпами, Лёлечка прекратила бег на месте и закричала что есть мОчи: «Акела (первое подвернувшееся её на ум волчье имя), Акела! Не делай этого, остановись! Мы с тобой одной крови! » Лёлечка добавила эту фразу на всякий случай, где-то она её вычитала в свое время. Один из волков застыл и раз-вернулся в сторону Лёлечкиного истошного крика. «Акела, остановись! » – прохрипела Лёлечка, она сорвала голос. Волк подался к ней всем телом, готовый вернуться. Его окликнул вожак злым, грубым голосом: «Алеко! Быстро в стаю! ». Алеко, так на самом деле звали волка, полуобернулся на приказ и снова вперился в Лёлечкину фигурку. Девушка, не имея возможности кричать, задыхаясь и кашляя, пробиралась по снежному полю. Споткнулась, упала, удалилась об торчащий из снега сук поваленного дерева, из носика струйкой побежала кровь. Алеко почувствовал запах человеческой крови и устремился к девушке. Лёлечка поняла, что, наверное, конец. Это же поняла и вся группа и Урсу. Не придумав ничего лучшего, все под руководством старого охотника стали бешено орать, пытаясь напугать своим ором хищника. Крики людишек не смутили Алеко. Волк не наблюдал ружья у самого опасного человека у Урсу и был совершенно спокоен. Он сразу прикинул расстояние и понял, что люди не успеют добраться до него при всем желании и причинить ему какой-либо вред. Волк добежал до лежащей в снегу Лёлечки, которая сгруппировалась в комочек и закрыла лицо руками. Алеко обнюхал «эмбриона», настойчиво ткнулся в руки, прикрывающие лицо. От страха Лёлечка совсем ослабла и не могла сопротивляться. Ватные руки сами собой безвольно упали, оголив испуганное мертвенно бледное личико. Волк поставил лапу на грудь девушке, протяжно завыл, вытянув узкую морду вдаль. Что-то у Алеко пошло не так. Он не мог понять, что с ним сейчас происходит. Какое-то новое неизведанное чувство наполнило его. Это чувство коробило его, мешало ему, превращало его в стороннее незнакомое существо, оно было противоестественно волчьей натуре. Алеко не мог знать, что это чувство называется жалость. Ему было невыносимо жалко симпатичную, смешную девчонку из людей, которая вчера вернула ему детёныша, не причинив никакого вреда. Он низко склонился над лицом Лёлечки, слизал душистую солоноватую кровку у неё из-под носа и… убежал догонять стаю сородичей.  

К плачущей Лёлечке подбежали друзья с Урсу во главе. Все хором изъявили желание задержаться в тайге и отбить Шуста у волков. Урсу возразил. Он представил, во что может вылиться «крестовый поход» неопытных, да ещё и безоружных экологов против матерых хищников во имя спасения похищенного Шуста. С волками опасаются шутить даже бывалые охотники, прожившие в тайге не один десяток лет. Это зверь, кого надо зверь! Обхитрить и провести стайных волков – дело необычайно сложное и, зачастую, безнадежное.  

Урсу настоял на отлёте туристов для всеобщего же блага. Все быстренько согласились. Воевать с волками на одном энтузиазме, извините-простите, никому не улыбалось. Сопротивлялась до конца только Лёлечка. Она категорически отказывалась улетать, стояла перед Урсой на коленях, упрашивая разрешить остаться, уверяла всех, что она не толь-ко гениальный эколог, но и не менее гениальный переговорщик со зверьём любой категории сложности. Дошло до того, что её насильно потащили к космолету и буквально затолкали внутрь. Для Лёлечки это было равносильно самому позорному надругательству. Всю дорогу домой она истерила, грязно материлась (где только слов таких нахваталась? ), обзывала всех «трусливыми подонками», «вонючими козлами» и «паршивыми овцами». Круто, конечно, для хрупкой девушки, но Лёлечку сильно, очень сильно расстроили. Улучив момент, она ворвалась в кабину пилота, начала трясти его за плечи и кричать: «Разворачивай свой хренов папилац взад! Мы его бросили на съедение! Его сожрут заживо! На-за-а-ад! »  

Лёлечку с трудом оторвали от пилота, она становилась реально опасной на борту. Ужасно, но Лёлечку пришлось связать. В конце полета перед самой посадкой Лёлечка убитым голосом изрекла последнюю фразу: «Больше никогда… никуда…ни с одним из вас…», расстроив всю команду безапелляционным приговором. Все примолкли, опустив головы и пряча виноватые глаза.  

Вернемся в тайгу. Урсу не бежал, а летел на Базу, чтобы сообщить Буслаю страшную весть и ещё раз подтвердить свой пророческий сон. От жуткого известия Буслай подскочил, как ошпаренный, к тому же Урсу в запале страшно больно ущипнул его за хвост. Буслай инстинктивно отдернул самую чувствительную часть своего тела и оцарапал Урсу. Ну, да! Иногда котауси не справляются со своими природными привычками и защищаются по старинке. Зато обоюдно причиненная боль вывела Буслая и Урсу из панического состояния и заставила спокойно обдумать план спасения Шуста. «Если он ещё жив», – уныло мякнул Буслай. Урсу высказал предположение, что, скорее всего, «да, жив», иначе, зачем было волкам предпринимать такое открытое и дерзкое похищение. Шуст в качестве заложника нужен им для осуществления какого-то плана. Логично? Логично! Урсу также предположил, что скоро они об этом узнают, волки должны обнаружить себя и продиктовать требования. «Я ждать не буду! – отрезал Буслай – Так, надо связаться с «рыжей» братией. Нам не потянуть волков вдвоём, даже с ружьём». Урсу согласился. Буслай настроился сгойкать в лагерь «рыжих» прямо сейчас.  

Он нашел «рыжее» семейство практически на том же месте. Узнал грустную новость, что Рыжий папа умер, он не пережил смерть бедной Ло Лы, своей самой непослушной, непокорной, но самой любимой дочки. Его место занял Рыжий Ус. Он доброжелательно встретил старого другана. Заговорили о волках. Стая сверх меры наглая, задиристая на пустом месте, лезет на рожон по любому поводу, затевает скандалы даже, если на всех хватает еды и нет нужды бороться за место под солнцем. На редкость дерзкая стая, не хорошая!  

Прямых стычек «стая на стаю» у рысей из «рыжих» с волками пока не было, обходились мелкими драками и обидами типа показать язык из-за елки или продемонстрировать фунт презрения, с остервенением взрывая задними лапами снег, повернувшись задом к врагу. «Рыжие» затаились и выжидали случай поквитаться с волками за невинно убиенную сестру Ло Лу. Осторожничали в этом вопросе, так как чувствовали свою физическую слабость по сравнению с более сильным противником. Необдуманно вступить в открытый бой с волками, да ещё зимой в глубоком снегу равнозначно самоубийству. Но чувство мести не покидало братьев ни на минуту, злость зрела, ненависть к волкам бурлила. Ждали весны и удобного случая, чтобы предпринять достойный ответный удар. Вот, что рас-сказал Рыжий Ус Буслаю.  

Настала очередь Буслая и он поведал Рыжему Усу о сегодняшнем похищении вол-ками своего лучшего друга. «Что требуют? » – спросил Ус. «Да молчат пока, – ответил Бус-лай, – но ждать не хочу, пока они созреют. Надо бы прозондировать и подготовиться, понимаешь? » «Понимаю, – задумался Рыжий Ус, – думаю, они выдвинут аховские требования, невыполнимые. Так что Шуста надо спасать немедленно, ему всё равно не жить при любом исходе. Волки его растерзают, выполняй, не выполняй их требования. Спасать на-до твоего друга, Буслай, спасать! » – по-деловому принялся рассуждать Ус.  

Буслай и сам всё это знал, Ус мог бы не объяснять. Сердце Буслая пронзал подступающий холодной волной страх. «Мы с Урсой не справимся с этой сворой» – осторожно намекнул Буслай и вопросительно глянул на Рыжего Уса. «Ясен пень. Поможем» – ответил тот просто. Он подозвал одного из братьев. «Где ты видел «серого канадца», который у волков шестерит? – спросил Ус у брата, – Ну-ка, показывай! » Уж не Плим-Плим ли объявился, ахнул про себя Буслай. «Рыжий» брательник показал место в тайге, где вчера на закате прогуливался «серый» рысь. Устроились неподалёку в засаде, надеясь выждать рыся на натоптанной охотничьей тропе. Ждали долго, но дождались! Вот он, «серый» подонок, видимо, уже словил кого-то и лениво дожевывает на ходу. «Оппаньки, а вот и я! » – Буслай выскочил навстречу из гущи елок. Перед ним без сомнения был Плим-Плим. Уцелел-таки везунчик! «Ну, рассказывай, серенький милок, как поживаешь? Совесть спатюшки позволяет? С кем тепереча из тайги водишься, против кого дружишь? » – сходу закидал он испуганного Плим-Плима вопросами. Тот было рванул от Буслая, но на пути уже встал Рыжий Ус. Братья не знали, что «канадец» слил Ло Лу волкам, иначе немедленно растерзали бы предателя, по вине которого они лишились сестры и отца.  

Плим-Плим понял, что сберехать не удастся и выложил всё и сразу. Оказывается, «канадец» подрядился сексотом к волкам, когда не захотел уходить из этих мест с остатками побитых родичей. Он не стал уточнять, за какие такие заслуги волки приняли его в свою стаю. Буслай подозревал, даже был уверен, что Плим (так приказал ему зваться вожак, слишком много чести плим-плимкать ничтожеству) выслеживает и наводит волков на одиночные жертвы. Плим был мерзкий предатель из предателей. Как же Буслаю хотелось врезать ему промеж глаз, но…пока Плим был нужен им позарез, так как знал, где волки прячут Шуста. «Говори, куда волки загнали котауся? » – приступил Буслай и замахнулся для острастки, но не ударил «канадца». Плим просёк свое превосходство в сложившейся ситуации и нагло заявил Буслаю: «Хам! » Получил-таки затрещину по уху, не сдержался Буслай: «Убью тебя, мразь, убью! » «Не-е-е, не убьешь. Ты меня теперь беречь будешь. Только я знаю, где стая прячет кошака вонючего. Так что – ха-а-ам! » – Плим аналогично не удержался поиздеваться над Буслаем. Тот опять врезал ему по уху. Удар был не смертельным, но ощутимым и болезненным. «Канадец» свалился, обхватил лапами голову, начал кататься по снегу от боли, причитая: «Во, дурак, во дурак-то! » «Забью насмерть гада! » – разошелся Буслай. «Рыжие» удержали его. Плим вдруг ясно осознал, что Буслай запросто забьет его, не смотря ни на что, и двинул показывать, где обитает волчья стая и находится пленник.  

К логову подкрались крайне осторожно. Залегли в «секрете». Плим показал место, где обычно дислоцируется вожак, кстати, его зовут величественно Цезарь, а также где держат Шуста. Картина, с точки зрения организации побега, вырисовывалась не радостная. Место заточения Шуста охранялось со всех сторон. Даже, если предположить, что невероятным образом удастся добраться до Шуста, уйти из логова незамеченными будет реально не реально. Нужно было на ходу придумать что-то другое. «Кстати, ты не в курсе, какие требования собирается выдвинуть твой стоумовый пахан за освобождение Шуста? » – спросил Буслай у Плима. «Узбогойся! – съязвил Плим. – Никто никого не собирается освобождать, накроется твой дружочек медным тазиком. А требование такое – очистить территорию Базы, чтоб впредь никаких туристишек. А главное – Урсу с его «пукалкой» услать подальше из этих мест, ну, например, к чертовой бабушке! » Плим довольно заржал в кулачок. Он мог, себе это позволить, знал, что сейчас котяра не станет его лупить, опасаясь обнаружиться волкам. Буслай, всё же, дал мерзкому Плиму щелбана, чтобы присмирел со своими говенными шуточками.  

Да, требование было аховское, как и предполагал Рыжий Ус. Ой, надо выручать Шуста, как можно скорее! Буслай который раз внимательно оглядел территорию логова. Он заметил, что волчицы периодически носят еду в одну из пещерок. «А что там? » – спросил он Плима. «Где? А, там. Волчата, детишки, типа детский сад» – ответил Плим. «Чьи детишки? » – уточнил Буслай, в его голове уже созревал новый план. «Двое – Самого, в смысле, Цезаря, двое или трое, не помню точно – Алеко, ещё там чьи-то…» – сказал «канадец». «Угу, – задумчиво произнес Буслай, – выползут на прогулку, покажешь цезаревых, понял? » Буслай щелкнул Плима по затылку, тот второпях кивнул.  

Как по заказу в логове началась возня. Волчицы заняли напряженные позы, когда из пещерки начали, толкая и мешая друг другу, выползать серые пушистики. До чего же они были милые и забавные эти волчьи детуськи! Трудно было поверить, что через не-сколько лет они превратятся в отъявленных бандюков, злющих, орущих, рвущих, деру-щих. «Где? » – коротко спросил Буслай, пнув Плима в бочару. – Где цезарята? » Плим ука-зал, пояснив, как отличить в общей массе цезаревых волчат – у обоих на голове между ушками были четко очерченные черные пятнышки. Между тем, дети волков игрались, резвились, кусались, пищали, визжали, в общем, пробовали друг на друге свои силы и ра-довались жизни. Мамы волчицы умильно наблюдали за ними. Пока в логове всё было спокойно. «Сейчас ты пойдешь к деткам и попробуешь увести одного сына Цезаря из логова к нам, врубаешься? » – Буслай тряхнул Плима за плечо. Плим с ужасом таращился на Буслая и отрицательно вертел головой: «Не-не-не-не! Избавьте-увольте! Это не ко мне! » Буслай залепил Плиму увесистую затрещину. Тот ткнулся мордой вперед, расквасив нос. «К тебе, дорогой, как раз к тебе! » – прошептал он угрожающе. «Они убьют меня, сожрут и не поперхнутся! » – в ужасе запричитал Плим тоже шепотом. «Не сделаешь, убью тебя я. Не сомневайся, прямо здесь и сейчас, – уверенно заявил Буслай, – добудешь мальца, отпущу и сможешь спастись – сдрыснешь из стаи куда подальше. А вот от меня вряд ли уйдешь, найду, где угодно! Это я тебе говорю – Буслай! »  

Плим пополз вниз в логово молчаливый и недовольный. Вот он рядом с детским садом. Никто из взрослых не обращает на него внимание, Плим привычная фигура в логове. Он позаигрывал с одним из волчат Цезаря, развеселил его и начал осторожно уводить в сторону затаившихся рысей. До сих пор никто не замечал опасности, волки вели себя ровно. Вдруг одна из волчиц приподнялась и прыгнула вслед за Плимом: «Куда ты его поволок, кошара драный? » Плим вжал голову в плечи и начал изображать «драного кошару», которого неожиданно одновременно накрыли и глухота, и немота. Поведение Плима вызвало подозрение, волки вскочили.  

Ждать и скрываться дальше было нельзя. Буслай сделал прыжок, схватил зубами растерянного детёныша за шкирку и рванул с ним из логова. Среди волков наступила ми-нута бездействия. Потом стая истошно взвыла и бросилась вдогонку. Конечно, рысям было не уйти, а Буслай и не собирался – пора было начинать спектакль! Буслай застопорился, опустил скулящего волчонка на снег между лапами и крикнул серой стае: «Стоять! Первому, кто пошевелится, презентую кусочек этого милого создания, например мягкое ушкО! » Он перебирал пальцами невероятно мягкое плюшевое ушко волчонка и обводил взглядом застывшую стаю. Волки поняли, на кон была поставлена жизнь сынули самого вожака. Впереди всех каменным изваянием возвышался Цезарь, рядом, дрожа всем телом, стояла волчица-мама. «Чего ты хочешь? – спросил он убитым голосом, – Имей в виду, если хоть одна ворсинка…» «Брось, Цезарь, не тренди, – перебил его Буслай. – Это – не твой день! Согласись, не уместно в твоем теперешнем положении пугать пуганых, тем паче диктовать условия». Дальше Буслай продолжал, стараясь придать голосу ровный уверенный тон: «Давай по-честноку. Меняемся «баш-на-баш» – гони Шуста, я тебе – драгоценного наследника, и расходимся с миром». Буслай наклонился к волчонку: «Ути, уськи какие сладенькие! » Волчонок смотрел на незнакомого дядю наивными глазенками. Ему было страшно, что его не пускают к папе и маме, поэтому он постоянно жалобно скулил.  

Молчание волка означало согласие на сделку. Цезарь сделал еле заметный знак подчиненным, и те привели жалкого Шуста. Буслай подмигнул потерянному Шусту, дабы ободрить. Затем опять зацепил мальца за шкирку и медленно двинулся навстречу Цезарю, который шествовал с противоположной стороны с Шустом. Напряжение было величайшим. Нервы могли сдать в любой момент. И, если Цезарь был готов разодрать, в случае чего, бедного Шуста на части, то Буслай знал, что не посмеет сделать маленькому волчонку ничего плохого. Он отчаянно блефовал! Главное, чтобы Цезарь об этом не догадался.  

Остановились в прыжке друг от друга. «На счет «три», договорились? » – сказал Буслай как можно спокойнее. Цезарь молча кивнул. Заняли позиции. Не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, чтобы вовремя заметить хоть малейшую тень сомнения и не проиграть. Рыжий Ус громко начал отсчёт: «Один, два, три! » На счете «три» Цезарь с силой пихнул Шуста к Буслаю, тот бросил волчонка Цезарю. Обмен состоялся. «Ходу!!! » – скомандовал Буслай. «Убить всех!!! » – отдал приказ Цезарь. Политесы закончились. Команда Буслая пустилась наутек. Шансов уйти от озверевшей стаи волков почти не было. Буслай совершенно не рассчитывал, что вожак настолько быстро поставит крест на гласных и негласных законах обмена пленниками. Он был непревзойденный спец по боям без правил и не собирался изменять себе, ни в какой ситуации. Цезарь был бандюган до мозга костей, а сейчас ещё и поставленный перед фактом позорно уступить врагу.  

Буслай понял, что самое страшное только начинается. Им с «рыжими» придется уходить от погони долго и трудно. Сейчас главное – добраться до флажков. За ними спасение. Тупые волки не полезут за флажковую заграду. Так надеялся Буслай. Но до спасительных флажков ещё надо добраться. Буслай на мгновение притормозил и оглянулся, чтобы оценить весь ужас ситуации, в которую они попали. Ужас он действительно увидел. Предатель Плим ползал перед Цезарем, вымаливая прощение. Цезарь был хмур и непреклонен, судя по его виду. Плим начал лизать Цезарю лапы. Отвратительно! Волк схватил Плима за холку зубами, голова рыся запрокинулась. Цезарь одним движением мощной лапы с выпущенными серповидными когтями резко провел по шее «канадца». Голова Плима отделилась от туловища и повисла на шкурке спины. Всё! Плима больше не было.  

Шерсь на спине у видавшего виды Буслая встала дыбом от страха не столько за себя, сколько за друзей, которых он невольно втянул в эту жутчайшую историю. Он решил принять бой в одиночку, чтобы задержать стаю и дать фору своим ребятам. Возможно, это последний шанс спастись его друзьям. Бегущие впереди Шуст и «рыжие» братья рыси тоже сбавили бег. Буслай приказал им уходить и выпустил тираду из неформальной лексики, когда увидел, что ему не подчиняются. Зря старался! Друзья не послушались и вернулись. «Примем бой и умрем, как воины, достойно! Как минимум трёх они не досчитаются» – сказал Рыжий Ус. «Почему это трёх? » – обиделся задетый за живое Шуст. – Я, знаете ли, тоже сгожусь…». Он с вызовом посмотрел на Уса. Буслай цокнул языком, как Урсу (случайно получилось): «Твою маму, Шуст! Дуй к бабке Поликсюхе, Младе, детям!!! Через минуту будет поздно!!! » Буслай буквально рычал, чтобы достучаться до Шуста.  

Шуст вдруг представил себе своих родненьких и сердце его зашлось, на глаза навернулись непрошеные слезы. Буслай влепил ему пендаля, от которого Шуст улетел в снег метра на два. Наконец, он понял бессмысленность своего геройства. Он помчался к Базе. Можно ведь успеть привлечь на помощь Урсу с его знаменитым ружом. Шуст вдохновился этой благоразумной идеей и ускорил бег.  

Показалась волчья стая. Преследователи бежали в облаке, которое образовалось от их дыхания открытыми пастями со свисающими слюнями. Вот они выходят из ельника на просматриваемую поляну, довольно тяжело, но мощно продолжают двигаться вперед, пересекая её.  

Сейчас грянет бой! Последний для отважных рысей, смертельный! Вдруг вперед вырывается один волк, он отделяется от стаи на несколько прыжков и кричит рысям: «Уходите! Я их задержу! » Это Алеко.  

Алеко разворачивается мордой к своим, принимает боевую стойку, на морде – зве-риный оскал. Устрашающий душераздирающий рык оглашает тайгу. Стая останавливает-ся от неожиданности, неуверенно переминаясь, смотрит на Алеко с его «отлетевшей крышей», поскуливает, пытается понять, что делать? Звучит голос Цезаря: «Это – враг! Рви предателя! »  

Завязывается бой, но основная часть волков из стаи ведут себя крайне осторожно. Они не хотят убивать своего, несмотря на приказ вожака. Алеко огрызается на одиночные выпады окруживших его братьев по крови. Междусобойная битва волков похожа на ка-кой-то танец «со с выходом» то одного, то другого партнера, которые поочередно танцу-ют одну и ту же «девушку», роль которой исполняет Алеко.  

В это время команда Буслая, получив неожиданную фору, пытаются её реализовать и продолжают бег от смерти. Цезарь сообразил, что они упускают рысей, благодаря не-предсказуемой выходке Алеко, явно тронувшегося умом. Он быстро организовал троих наиболее преданных волков и пустился в погоню за беглецами, оставив танцующих на таежной поляне.  

Что там наши беглецы? Силы стали иссякать. Первым стал задыхаться непривычный к бегам по пересеченной местности Шуст. Он часто падал, с трудом поднимался их глубокого снега. Решили оставить Шуста на высокой ели в дупле, где он мог затаиться и предположительно дождаться помощи. Рыси с Буслаем надеялись быстрее проделать оставшийся путь до Базы, где они мечтали найти спасение в облике охотника Урсу со стареньким, но славным добрым ружьишком, завсегда бьющим без промаха. Вперёд, вперёд!  

Тайга стала узнаваемой, уже попадались знакомые места. База была близко! У Буслая открылось второе дыхание. «Рыжие», правда, приотстали, но упорно рвались за мчащейся впереди фигурой Буслая. У брата Рыжего Уса Рыжего Клыка от напряжения пошла носом кровь, в глазах измотанного молодого рыся темнело. В морозном воздухе раздавался тяжелый хриплый звук срывающегося дыхания рысей. Волки тоже устали, но они были сильнее и догоняли беглецов. Алые капли крови на снегу из носа Клыка вдохновляли их.  

Конец долгого пути по тайге до Базы был близок, конец жизни рысей приближался быстрее. Спасибо замечательному волку Алеко, который дал им возможность оторваться от стаи и почти дотянуть до Базы или хотя бы до спасительных флажков. Умолчим, что номер, скорее всего, всё же не удался, но Алеко старался, рискнул жизнью. Наверное, он погиб, спасая рысей (?!! ), вечных заклятых врагов. Невероятно! Буслай подумал: «Скоро встретимся с тем волком там…и я пожму его честную мужественную лапу! »  

Пора было остановиться и отдышаться перед боем. Им так и не удалось уйти…А жаль! С этими невеселыми мыслями Буслай сделал последний прыжок вперед, собираясь прервать дальнейший бесполезный бег от преследователей, и…увидел в просветах между елками красные флажки! Они достигли-таки заграды, до неё каких-нибудь десять прыж-ков. Позвать бы Урсу рыком, но сил рычать совсем не было. Он всё же попробовал, рыка не получалось, из груди вырывались только хрипы.  

Буслай оглянулся. Рыжий Клык не бежал, а шатаясь брел, ничего уже не видя и, кажется, не соображая. Брат Рыжий Ус не бросал его, тащился рядом, поддерживая тушку брательника в более-менее стоячем положении. «Флажки, ребята! Поднатужтесь! » крикнул Буслай и помчался к «рыжим». Он разглядел волков между деревьями. Они заметно сбавили темп, но передвигались всё ещё прыжками. «Сильны, мать их! » – подумал Буслай не без зависти.  

Клык всё же упал без чувств и это всего в нескольких шагах от заграды. Буслай схватил «рыжего» за короткий хвост и потащил по снегу к флажкам. Волки буквально дышали в спину. Их было четверо вместе с Цезарем. Буслай скомандовал Рыжему Усу по-стараться задвинуть Клыка за флажки и бежать по тропе к домику за Урсу. «А я тут пока побьюсь малехо! » – заявил он. Цезарь тоже увидел флажки. Он то уж знал, что это такое! Волкам туда заказано. Флажки рдели (правда, Цезарь не различал цвета и не оценил всей живописности картины), трепетали на ветру, но, самое главное, они воняли охотниками, которые мацали их не в одном поколении.  

Теперь перед волками встала задача, не позволить ненавистным рысям пересечь Рубикон. Ага, один сам окочурился, заметил Цезарь безжизненное тело Клыка. «Ну, всё. Буслай, ты – попал! Иди сюда, котик! » – выкрикнул Цезарь. Буслай оглянулся на друзей. Ус был уже за флажками и затаскивал на территорию Базы брата. Отлично! «Рыжие» были условно спасены. Сам Буслай не успел за флажки.  

Четверо волков атаковали разом. Пробный выпад Буслай, будем считать, отбил. Каждый из нападающих получил царапину. Первая кровь пролилась и только возбудила у хищников аппетит и жажду смерти противника. Волки любили биться с одиночками. Это была упоительная потеха, исход которой был заранее предрешен. Следующие две атаки волки провели попорно, сменив друг друга. Одни дрались, другие с интересом наблюдали и отдыхали заодно. Как ни старался Буслай вовремя уворачиваться от зубов и когтей, он получал много рваных болезненных ран, источающих кровь. Цезарь, не стесняясь, приказал подчиненным не наносить пока смертельные удары. «Поиграемся, потом сам добью, лично! » – прохрипел он, чувствуя торжество расплаты.  

После очередного попарного удара со стороны волков Буслай зашатался. Его мути-ло от потери крови и боли. Глаза застилала кровь из разодранного уха. Он стал чаще про-пускать удары. Сам практически не наносил ответные, по большей части, успевая просто обороняться. Цезарь заметил незавидное состояние Буслая, остановил нападение и приказал троим подельникам перекрыть путь к отступлению. Троица расположилась за спиной Буслая между им и флажками заграды. «Тебе конец, полукровка! – с издевкой сказал Цезарь, – Я тебя очень-преочень больно убью. Видел это, котик? (Цезарь продемонстрировал огромные загнутые когти). Этим инструментом я раздеру твое мерзкое кошачье брюхо и выпущу вонючие кишки. Ты ещё успеешь их увидеть перед тем, как сдохнешь. Уверяю, это – отвратительное зрелище! » Цезарь нервно заржал и прокричал: «А теперь, котик, я – прыг! » В этот самый момент Буслай, помимо своей воли, развернулся к сидящим за спиной сторожам, и нанес двоим из них свои коронные удары. Он сам не понял куда и какие удары произвел. Волки, расположившиеся посмотреть заключительный раунд, не ожидали таких коварных действий. Они сидели в расслабленных позах, самые опасные участки тела были открыты. Одному удар пришелся по наглой морде, он лишился сразу двух глаз; другому Буслай располосовал грудь, начиная от шеи до брюха. Третий очень молодой волк отскочил, его буквально парализовало при виде случившегося. Цезарь находился в это время в полете и наблюдал за всем безобразием с высоты. Он шмякнулся ровно в том месте, где только что сидел израненный Буслай. Его порядком тряхонуло, так как Цезарь рассчитывал упасть на мягкую тушу Буслая, а ляпнулся он на утоптанный в бою снег. Це-зарь скорчился от боли, дыхание перехватило, он как рыба, выброшенная на берег, хватал воздух. Короче, Цезарь вывел из строя сам себя.  

Буслай, не долго размышляя, кинулся к заграде и пересек заветные флажки. Он был на своей территории, куда, по его разумению, не отважатся проникнуть волки. Буслай отошел на всякий случай подальше от флажков и начал наблюдать за действиями волков, не забывая зализывать многочисленные раны. Двое так и валялись «трупиками», потеряв способность двигаться от болевого шока. Цезарь пришел в себя, воззрился на Буслая. «Ну, и рожа у тебя, Шарапов, в смысле Цезарь! » – крикнул он через флажки оскалившемуся и рычащему в тупой злобе волку. Цезарь, набирая ход, пошел на Буслая. Но, добежав до флажков и даже задев веревку грудью, отпрыгнул назад, не смог преодолеть свой необъяснимый страх матерого зверя перед тоненькой ленточкой дрожащей на ветру ткани.  

Буслай показал ему средний палец. Жест, конечно, не хороший, позорный, прямо скажем, для, и без того, разгневанного, волка, жест! Цезарь опять начал подступать к флажковой заграде и метаться вдоль веревки с ленточками. Подошел и молодой волк. Взглянул на флажки, посмотрел внимательно на мечущегося Цезаря, перевел взгляд на торжествующего Буслая. Потом спокойно взял и сорвал несколько флажков, к которым нельзя было прикасаться волку! «Шеф, ты чё?!» – с удивление спросил он, обращаясь к Цезарю и перемахнул через веревку. – Шпарь сюда! Сейчас мы его достанем! » Цезарь увидел проем без страшных флажков и тоже сиганул за заграду. Буслай оторопел, как та-кое могло произойти. Он вопросительно смотрел на Цезаря, не веря своим глазам. «Поколение – Next! » – развел Цезарь лапами – Прими это, котик, как должное (он состроил грустную морду). А теперь уж точно – прыг! » Цезарь высоко подпрыгнул и пошел сверху на Буслая.  

Буслай наблюдал снизу, как к нему приближается Цезарь с перекошенной от злости мордой и инстинктивно сжался, прикрывая пузо, которое должен был разодрать волчара. Вдруг раздался резкий хлопок, Цезарь застыл в полете и рухнул в снег, едва не придавив Буслая. Молодой бросился наутёк в тайгу, он уже знал звук выстрела, самый страшный в мире звук, звук смерти!  

Буслай отупевшим взглядом смотрел на тушу Цезаря. Цезарь был мертв. Урсу попал ему точно в сердце, навсегда погасив в нем огонь злобы и ненависти на весь белый свет. До Буслая дошло, что он жив, опасность отступила. Из тайги выскочил Шуст. Он видел промчавшегося мимо волка после выстрела и отважился слезть с елки, где порядком продрог.  

Дружно поспешили к домику, уложив на лапник Рыжего Клыка. В тепле и уюте отпраздновали спасение. Чествовали Урсу, говорили ему много добрых и хвалебных слов от всего сердца и от всей души. Старик довольно улыбался и был несказанно рад. Гладил всех кошаков и рысей, которые тесным кружком обложили его своими теплыми меховыми телками. В эту ночь спали, как убитые, чудом оставшиеся в живых наши славные герои.  

Утром стали решать, как отправить вляпавшегося в беду Шуста домой, где Млада, наверное, уже сошла с ума. Рейсов не было, ожидались они не ранее, чем через месяц. На космодроме пошли навстречу и запросили дополнительный спецрейс, как в случае с бедняжкой Монро. Но руководство не посчитало этот случай таким уж экстренным и отказ-ло, жутко расстроив Шуста. Друзья пошли назад на Базу, а что делать? Урсу непрерывно цокал языком и твердил одно «Плохой люти», но от этого было не легче. Они не успели далеко отойти, как их догнал дежурный с космодрома. Он радостно сообщил, что «добро» все-таки получено, и спецкосмолет уже в пути. Погнали назад, распрощались с Шустом до будущих встреч. Он клятвенно заверял друзей, что вернется, обязательно вернется.  

Прибывший космолет забрал Шуста на борт. Пилот объяснил ему причину резкой перемены начальства по поводу вывоза Шуста из Таежных далей. Млада, его любимая Млада поставила на уши всё руководство службы спасения. Она дошла до самого высокого ответственного чина. Тот принял положительное решение и отдал приказ предоставить спецкосмолет на таежную планету после того, как Млада со всеми детусями вперлась к нему в кабинет, расположилась на мягком диване и пригрозила дневать и ночевать в ка-бинете, пока ей не вернут любимого мужа. При этом детуси оккупировали кабинет, забирались во все мыслимые и немыслимые места. Совещание на самом высшем уровне пришлось вообще отменить, так как маленькие озорники громко и непрестанно мяукали, просясь к полковникам и подполковникам на колени. Самого генерала облюбовала Лёшка. Как не пытался генерал избавиться от надоедливой малышки, она настырно забиралась по его форменным брюкам с лампасами на стол и укладывалась на бумаги самой секретной важности. Дожали генерала подчиненные, которые дружно стали уговаривать его выделить спецрейс. Они же все-таки доброчелы! «Да-а-а, счастливчик! – с завистью закончил пилот, – мне б такую! » Шуст вздохнул. Он улыбался счастливой и немного глупой улыбкой весь полет. Как же он любил свою Младу! Как же он соскучился по своим детусям! Домой, скорее домой!  

Глава 7. Cherchez la femme (Ищите женщину).  

Клавочка, Монро и малышка Шарлиз.  

А, давайте-ка прокатимся в Советский Союз и посмотрим, как там поживают наши героини-красавицы – добрейшая Клавочка и прелестная Монро.  

Напомню, что в Четвертой главе Книги о котауси Клавочка увезла из Таежных да-лей Монро в совершенно растрёпанных чувствах, да ещё и на сносях. Произошло всё по-сле того, как Буслай (её любимый, обожаемый Буся! ) увлекся молодой дикой рыськой и…бросил(! ) Монро. О-о-о! Это было очень больно! По секрету, Монро чуть с ума не со-шла в тот момент. Она до сих пор плохо помнит, что вытворяла, когда узнала о низком предательстве Буслая. Те страшные, горькие моменты невыносимой ненависти и живот-ной злости на всех, кто, хоть как-то, был причастен к коварному изменщику запечатлелись в памяти Монро отдельными туманными «кадрами».  

Верная подружка Клавочка спасла тогда Монро буквально от неминуемой гибели. Она быстренько увезла Монро с ненавистной планеты с её мерзкой холодной тайгой, которая была и будет всегда противоестественна всему существу хрупкой и сверхчувствительной Монро. Клавочка спасла не только саму Монро, но и зародившуюся внутри её малюсенькую жизнь. Монро ждала детусю от Буслая, так радовалась своему счастью, так хотела обрадовать любимого! И, что теперь?.. Подлец Буслай разрушил её счастье, рас-топтал, смешал с грязью! Было от чего тронуться умом!  

После прилета в Советский Союз Монро поселилась у Клавочки. После периода «сноса крыши» бедняжка пребывала в новом не менее сложном и опасном для её само-чувствия периоде глухой депрессии. Монро не хотела ни-че-го! Она катастрофически пло-хо ела (и это в её теперешнем-то положении! ), не ухаживала за собой. Монро вообще не испытывала никаких чувств перед таким замечательным событием, как рождение первен-ца, которые испытывают молодые особы, готовящиеся вот-вот стать мамочками.  

Если бы не постоянная, порой, даже надоедливая забота Клавочки, Монро вряд ли пережила депрессию, которая поглотила бы её своей «черной дырой», завладела бы ею окончательно. Но, Клавунчик всегда была рядом, отвлекала, развлекала, приставала, тормошила. Одним словом – спасала!  

Тогда перед родами Монро решила для себя, что, если детуся будет хоть немного похож на «эту сволочь» (в смысле на Буслая), она не признает его своим чадом, бросит, отторгнет или…вообще загрызет! Ну, это уж слишком! Мы же с вами понимаем, что это от избытка специфических чувств, которые обуревали Монро при мыслях о Буслае. На-деюсь, до крайностей не дойдет. Клавочка не позволит!  

Надо сказать, что Клавочка так беспредельно прониклась к Монро не на пустом месте. Она сама побывала в очень похожей ситуации. Именно поэтому нашу девушку за-несло в Советский Союз. Ну, давайте по порядку.  

До Советского Союза Клавочка жила на Землепланете. Жизнь у юной девушки бы-ла счастливая, веселая и беззаботная. Клавочка была настоящая красавица с шикарными карими глазами. От мягкого доброго взгляда этих удивительных глаз мужчины «падали направо и налево и сами собой в штабеля укладывались». Но влюбилась Клавочка в одно-го. Чести удостоился балагур и весельчак Дениска. Романтичные отношения молодой пары развивались стремительно, и, вот, на горизонте замаячила свадьба, а чего тянуть-то, если ЛЮБОВЬ! Клавочка была на седьмом небе от головокружительного счастья! Что на-ывается, «сшила платье белое и завивку сделала…».  

Беда грянула, как гром средь ясного неба! Практически накануне свадьбы подружка Зиночка «перешла-таки тропиночку». И надо же было Клавочке познакомить Дениску со смазливой кокеткой Зиночкой. Как там у них с Дениской всё закрутилось, не понятно. Но через три дня Клавочкин жених объявил, что поторопился, не проверил свои глубокие чувства, которые оказались не такими и глубокими, и свадьба отменяется. Это был удар «под дых», от которого Клавочка в прямом смысле свалилась. Она закрылась в свою «скорлупку» и начала медленно угасать в гордом одиночестве. Плакала, думала, рыдала, снова думала, снова плакала и так далее дни и ночи напролет. Однажды утром она случайно взглянула на себя в зеркало и отскочила. С той стороны зеркала на неё смотрело «нечто» опухшее, искаженное, не узнаваемое. А, главное, глаза. Куда подевались её великолепные карие очи?! Из тонких щелочек на месте её неотразимых глаз на Клавочку взирали маленькие, почти бесцветные мутные глазки. «Стоп! Стоп! Стоп! » – крикнула сама себе Клавочка, и как к бабке сходила. С этого момента она перестала заниматься дурью и стала возвращать себя к жизни. Больше никаких воспоминаний о «нём», никаких бессонных ночей, мокрых подушек и прочее, прочее! У неё получилось – Клавочка ожила!  

Для лучшего эффекта она решила переселиться на другую планету и там начать с «чистого листа». Кстати подвернулся один из знакомых пацанов Пашка, который рассказал о планете Советский Союз и предложил Клавочке слетать, посмотреть, прозондировать. Советский Союз Клавочке приглянулся. Долго не раздумывая, она рванула туда, по-дальше от горя и печали. Пашка свел её с геологами, которые быстро приняли привлекательную, да ещё и умную девушку в свой «клуб по интересам». С ребятами-геологами было так непринужденно, свободно и легко, что вскоре Клавочка почти избавилась от своих переживаний. «Осадочек» остался в виде нежелания строить какие-либо романтичные отношения с «особями мужеского полу». К тем, кто проявлялся слишком недвусмысленно и назойливо, Клавочка начинала испытывать «такую личную неприязнь» вплоть до разрыва всяческих отношений. В остальном, её очень устраивала дружба с геологами, их совместные сборы, вечера с душевными песнями, тихими или, наоборот, шумными разговорами, рассказами-воспоминаниями, а, главное, с экспедициями, как правило, на Таежную планету. Я рада за нашу Клавочку!  

Сём Сёмыч, давно, но скромно влюбленный в Клавочку, составлял единственное исключение из правил. Клавочка замечала за ним особое к себе отношение, но не спешила распопереть Сёмыча с его любовью, как других. Она, конечно, делала вид, что ничего та-кого не замечает, но в душе её нравилось, с каким обожанием Сёмыч смотрит на неё, поет свои грустные песни про безответную любовь исключительно для неё. Он её не раздражал, может от того, что не лез напролом, не форсировал события. Когда Клавочка эк-тренно улетала из Таежных далей, она заметила, как грустно смотрел на свою недоступ-ную Клаудию провожающий их с Монро Сём Сёмыч. Наверняка, он уже настроился объясниться с ней в этой экспедиции, но не сложилось. Уже в полёте, прижимая к себе худенькое тельце Монро, Клавочка подумала: «Если бы он решился и начал, я ответила бы ему взаимностью. А вдруг, он перегорит и найдет себе другую, сколько можно вздыхать и маяться? » Это расстроило Клавочку до слез. Но сейчас она не могла предаваться личным переживаниям, ей надо было спасать Монро и маленького детусю внутри Монро. «Дура бестолковая, – обругала себя Клавочка, – обязательно первая сделаешь ему шаг навстречу, когда группа прилетит! А то недолго и в Клаудиях-девках засидеться! »  

Потом у Монро были роды, всё прошло удачно, детуся появился на свет маленькой пищащей девочкой. Сразу было видно, что она – вылитый папа, от Монро ни единого белого пятнышка, полурыська доминировал во всем, как назло! Клавочка подсунула малышку к мамочке поближе, чтобы та совершила необходимые процедуры с новорожденной. Монро сразу заметила, что её детуся – это копия ОН! Ещё слепенькая маська в это время пищала тонюсеньким голосочком, открывая розовенький ротик, и пробиралась по пузку Монро, ища вкусненькое молочко. Монро растерянно взирала на неё. Странно, но ненависти к «буслаевскому отродью» (простите за грубость) она, почему-то, не испытывала. Наконец, малышка обнаружила мамину сисю и припала, насыщаясь молочком. Тут Монро проняло – сначала она зарыдала, потом заурчала, начала облизывать детусю. Она любила её, любила больше всего на свете, она была – настоящая МАМА! Клавочка тоже прослезилась и смотрела на великое таинство природы с восторгом и умилением.  

А потом малышка стала подрастать, открылись глазки, яркая пятнистая шерстка покрыла телко шикарной шубкой. Монро не сразу, но придумала ей красивейшее имя Шарлиз. Оно ей исключительно шло, считала Монро. Шарлиз с каждым днем всё больше и больше превращалась в бесподобную озорную котауси. Клавочка и Монро много гуляли с детуськой, радовались её забавам и играм. Жизнь в доме была полностью подчинена заботе о маленьком существе. Монро уже не обращала никакого внимания на рысеобразную внешность Шарлиз. Это было для неё совсем не важно.  

Однажды на очередной прогулке с Монро случился казус. Монро давно заметила, что, когда они гуляли с Шарлиз в парке без Клавочки, за ними обязательно увязывался посторонний котаусь. Может быть так случайно совпадало, но что-то подсказывало Мон-ро, что это было не спроста. Вот и сегодня стоило им с Шарлиз появиться в парке, как ко-таусь вырулил из кустиков на дорожку и побрел за ними. Монро видела его боковым зрением, котаусь не приближался, но и не исчезал из поля зрения. Шарлиз бегала по лужайке за пчелками и бабочками, Монро дышала прелестными ароматами пряных трав. «А где ж наш папка-рысяк? » – вдруг услышала Монро за спиной очень неприятный гундявый голос. Она оглянулась. Это говорил тот самый котаусь. Вблизи он был совершенно безобразен с очень противным липким взглядом. Монро он сразу дико не понравился, и она решила не отвечать ему, дабы не давать надежду на продолжение беседы. Монро с гордостью отвернулась. «Так и знал, что эта киса будет кабениться! Родила, похоже, в грехе, в девках, от залетного рыся, а уж форсу-то, форсу! » – мерзко произнес приставучий «хрен», видимо обиженный презрением со стороны Монро. «Оставьте меня в покое! » – строго сказала Монро. «А то, что?!» – не собирался униматься котаусь, нагло пялясь на Монро. – Папа видимо был, да сплыл, поимел дамочку, оставил, так сказать, подарочек и смылся, ха-ха! » Это было отвратительно и оскорбительно! «Оставьте, оставьте свои грязные инсинуации! Вы не имеете права! » – закричала Монро, готовая разрыдаться. Котаусь был доволен, что достиг своей цели унизить и оскорбить недотрогу, презревшую его. Он подошел ещё ближе и открыл было рот, чтобы исторгнуть ещё более поганую фразочку, но не успел. И мерзкий котаусь, и обиженная Монро вдруг услышали уверенный голос: «Сейчас же оставь девушку в покое и убирайся по добру, по здорову! » Котаусь развернулся первым на голос, собираясь опять произнести фразу «А то, что?!», но фраза залипла у него на языке.  

Перед ним стоял необыкновенно статный красавец, которых называют, не иначе как, из благородных. В осанке и в выражении лица нового котауся, вступившегося за честь Монро, было столько достоинства и природного совершенства, что обидчик не нашелся, чем возразить великосветской особе и молча задвинулся в ближайшие кусты. Благородие подошло к плачущей Монро. «Не стоит, душечка, так реагировать на ничтожество! » – начал он успокаивать Монро. Ей понравилось обращение «душечка», нежное и покровительственное одновременно. Она подняла глазки на спасителя. Это был не очень молодой котаусь весь в сером, т. е. его шкурка была всех оттенков благородного серого цвета и очень, ну, просто, очень ему шла. «Позвольте представиться, – продолжил серый котаусь, – граф Орлов, который Григорий! А вы…(Монро открыла рот, чтобы назваться) постойте, постойте, я сам…угадаю…» Граф пристально посмотрел на Монро: «Ну, на мой вкус, вы, скорее всего, Катенька Великая! » Оба засмеялись этой уместной шутке. «Мою маму зовут Монро! Она самая красивая! » – выскочила из цветов Шарлиз. Граф оживился: «Конечно, конечно! Как я сразу-то не догадался! Монро…белокурая, нежная сногсшибательная Душечка! » Граф был явно в восторге и не скрывал этого.  

Потом они долго гуляли по дорожкам замечательного парка, разговаривали обо всём и ни о чем. Незаметно настал вечер, надо было расставаться, Шарлиз устала и хотела спать. Граф вызвался проводить Монро до дома. Она благосклонно позволила. Расстались с заметной грустью, так хотелось побыть ещё вместе. Договорились о встрече в парке на следующий день.  

Монро пошла к домику своей коронной походкой. Граф, глядя ей вслед, чуть не потерял сознание от телодвижений Монро. Чувства его переполняли, Граф влюбился.  

Монро, заскочив в домик, к удивлению Клавочки, бросилась к зеркалу, крикнув на бегу: «Как я выгляжу? » Колавочка, оторопев, последовала за Монро. Та уже придирчиво разглядывала свое отражение в зеркале. «Кошмар, ужас! – повторяла она, – это таким чмом ОН меня видел? » «Кто – ОН? Объясни толком! » – стала тормошить Монро Клавочка. Но Монро не слышала её, она опять и опять крутилась перед зеркалом и сокрушенно причитала, каким позорищем она выглядела. Выскочила Шарлиз и по-детски объяснила, что мама разговаривала разговоры с красивым дяденькой Графом, а потом он провожал их до дома. Клавочке стало всё ясно. Как же она была рада за Монро, кажется, она вернется к полноценной жизни!  

Вечером Монро, покормив и тщательно вымыв Шарлиз, уложила детусю спатеньки и занялась собой любимой. Так усердно она уже давно не «начищала перышки» – вылиза-ла шерстку до последнего волосочка на кончике хвоста, выгрызла коготки, наяривала мор-дочку, особенное внимание уделив глазкам. Когда Монро обсохла Клавочка ахнула, до чего ж она была хороша! Клавочка схватила свою ненаглядную котю и закружилась с ней по комнате в вальсе. Монро так устала приводить себя в порядок, что глазки у неё слипались. Она вкратце рассказала любопытной Клавочке, что произошло на прогулке и отру-билась в изнеможении.  

С самого утра Монро начала готовиться к встрече с Графом. Опять мылась-намывалась, выгрызала предполагаемую грязь из коготков, который раз прочищала глаз-ки. Клавочка исхитрилась подкрутить ей шерстку на головке, изобразив кудряшки в стиле «голливудской волны». Монро была неотразима!  

А что же Граф? Граф запал на Монро, простите, по самое не балуйся! Проводив очаровательную котауси с её чУдной малышкой, Граф, мечтая о будущей встрече, медленно отправился домой. Жил он в доме Григория Орлова – своего хозяина, тоже благородных кровей и тоже из графьёв. Так считал котаусь Граф и очень гордился своим хозяином.  

Стемнело, когда Граф, не торопясь, подходил к дому. Где-то за оградой их садика послышалось протяжное мяуканье. Видимо влюбленные котауси завели свои ночные пес-ни. Вдруг Граф почувствовал непреодолимое желание увидеть свою Душечку ещё раз, прямо сейчас! Он развернулся и вприпрыжку кинулся к заветному домику, где расстался с Монро. Он пробрался через сад к дому, где ещё горел свет. Значит не спят, и есть надежда увидеть Монро хоть одним глазком. Тут благородный Граф превратился в бывшего без-рассудного юнца и, вопреки здравому смыслу, полез на завалинку, чтобы дотянуться до окна и заглянуть внутрь. Он уцепился за деревянную раму, дотянулся до стекла и внимательно стал оглядывать помещение за окном через тюлевые занавески. Граф ничего не увидел, как не пытался. Клавочка погасила свет, и комната погрузилась в темноту. Граф ещё повисел на когтях какое-то время, потом спрыгнул. Ему хотелось мяукать протяжно и дико, вызывая полюбившуюся ему Монро, но он сдержался, Граф всё-таки, не потребно графьям завывать! Он вспомнил, что завтра они с Монро встретятся. Сердце наполнилось светлотой и радостью.  

Они стали встречаться каждый день наши Монро и Граф. Малышка Шарлиз всегда была с ними. Котауси прикипели друг другу. Граф души не чаял в Монро, она не препятствовала его чувствам, Граф самой ей очень нравился. Ну и пусть, Граф был старше её, но Монро не ощущала разницы в возрасте. Им было так славно вместе, интересно, увлекательно, они не уставали болтать на любые темы. Только одной темы котауси пока не касались, откуда взялась рысеподобная детуся. Граф относился к этому спокойно, прошлое любимой Монро его не интересовало, а к Шарлиз он по-отечески привязался. Монро пока не отваживалась посвятить Графа в тайну своей прошлой жизни, которая, уже очень ред-ко, но всё ещё терзала её.  

Однажды они столкнулись с самим графочеловеком Григорием Орловым. Дело в том, что ему надоело каждую ночь дожидаться своего котауси с гулянки. Он не мог спокойно заснуть, не убедившись, что Граф не вернулся. Григорий откладывал щепетильный разговор на потом, надеясь, что Граф сам во всем признается. Но тот молчал, как партизан. Приходил в дом затемно, долго ворочался, вздыхал. Григорий решил проследить за котауси и выяснить причину его странного поведения, не будь он Гришка Орлов, да ещё и Граф! По-тихому поперся за Графом, выследил его встречу в парке с необыкновенно красивой котауси. Всё понял и оценил масштаб свершившегося – в такую красотку невозможно было не влюбиться, не забыв обо всем на свете! Григорий пошел дальше, совершив инкогнито весь путь до дома Монро за своим Графом. Ему вдруг стало жутко обидно, что Граф, по сути дела, бросил его как хозяина, приходил только переночевать. Их уважительным и доверительным отношениям, увлекательным беседам пришел конец. Григорий решил расставить все точки над «Й». Он ворвался в аккуратненький дворик Клавочкиного домика, проскочил по дорожке, чуть не сбив оторопевшего Графа-котауся, и влетел на крылечко всё в завитушках ампельных гераней и клематисов. Кровь экзальтированного предка бурлила в нем, Григорий решил разобраться с хозяином Монро. Сейчас! Дверь отворилась и на пороге появилась…ОНА! Григорий отпрянул от сразившей его красоты, оступился и упал с крылечка, прихватив с собой вазон с бархатками.  

На мгновение он отрешился от действительности, валяясь у ступенек с закрытыми глазами. «Какой пассаж! » – подумал Григорий как Граф Орлов. «Какая красота! » – поду-мал он же, как обычный мужчина. Он открыл глаза от того, что что-то щекотало ему щеки. Над ним низко свесилось личико невероятной красоты, темные локоны длинных волос касались его щек и весело щекотали их. Необыкновенной глубины темно карие глаза внимательно вглядывались в графское лицо, пытаясь оценить масштаб трагедии с падением. Клавочка подумала, что это она сбила незнакомца с крыльца, когда открыла дверь. Ужас какой, долбануть незнакомого человека дверью!  

Оба молчали. Григорий потому, что не хотел, чтобы закончилось щекотание по щекам, а Клавочка потому, что никак не могла понять, жив «пациент» или мертв. «Кто ты, прелестная? » – как дурак прошептал Гришка. Клавочка определилась с диагнозом «жив» и встала, протянув руку, чтобы помочь незнакомцу подняться. Она подставила Григорию плечо, чтобы он мог опереться и не рухнуть на землю снова. Подбежали перепуганные котауси. Граф-котя стал заботливо увиваться вокруг хозяина, неустанно спрашивая: «Гриша, ты в порядке? » Гриша был не совсем в прядке, то ли от сразившей его красоты девушки, то ли от своего нелепого падения у неё на глазах, то ли от того, что больно ударился-таки башкой, и она теперь неприятно звенела.  

Клавочка предложила зайти в дом и немного отдохнуть. Не дожидаясь согласия и не обращая внимание на бубнёж Григория типа «А, это удобно? », «Я вас не очень побеспокою? », «Ах, как всё нехорошо получилось! », Клавочка повела его в дом. Там она усадила Григория в кресло, подложила под голову подушечку, сверху на больное место на голове пристроила лёд и велела не шевелиться. «Отдыхайте, сейчас я вас чаем напою, особенным, он вам силы придаст. Заодно и познакомимся поближе, хорошо? » – она не-много подмигнула Григорию. Сказано это было запросто, но с лёгким командным оттенком. Григорию захотелось подчиниться, не прекословя.  

Пока на кухне закипал чайник Клавочка вернулась в гостиную с раненым, опять наклонилась к Григорию близко-близко и строго посмотрела ему в глаза. Выбившийся из прически непокорный тоненький завиток опять пощекотал Григорию щеку. Было приятно. «Ну-ка, посмотрите мне в глаза», – скомандовала Клавочка, пытаясь оценить по глазам нежданного гостя его самочувствие. Он послушно заглянул Клавочке в глаза, которые в сумерках казались почти черными и какими-то бархатистыми. Григорий почувствовал, что тонет в колдовском омуте весь без остатка. Смотреть в эту темную бездну было со-всем не страшно, наоборот, сладко и очень красиво. Клавочкино лицо с завораживающими глазами отодвинулось. Как жаль! Григорий был готов смотреть в эти глаза долго-долго и ещё дольше.  

Обещанный живительный чай по особому рецепту был приготовлен. Потрясающий духан наполнил гостиную. Клавочка хлопотала, разливая чай по чашечкам. «Я плесну вам капелюшечку коньячку в чай, это вам сейчас не помешает, – заметила она и тут же всплеснула руками, – ой, мы познакомиться забыли! » Она бесхитростно рассмеялась и протянула руку: «Клавдия, можно Клава…». Григорий ухватил нежную ручку, поднес к губам и поцеловал. Затем тихо повторил: «Клава…а, можно, если позволите, Клавочка? » Клавочка опять засмеялась, блестя от удовольствия глазками, и кивнула. Не выпуская Клавочкину ручку из своей, Григорий представился, найдя силы встать: «Орлов граф Григорий». Смутился, от того, что безнадежно перепутал все слова, беспомощно посмотрел на Клавочку. Она ласково произнесла: «Вы не волнуйтесь, Григорий, присядьте, пейте чай, а то простынет совсем».  

Клавочка мелкими глоточками пила свой чай и незаметно наблюдала за знакомым теперь графом. Ей категорически нравилось в нем всё – и то, как он по-детски смущался, и то, как он держал чашечку тонкого фарфору, смешно оттопырив ухоженный мизинчик, и то, как он изысканно изъяснялся (ну, чисто граф! ) и, даже небольшая проседь в красивых чуть вьющихся волосах.  

От ароматного чая с коньячком оба и Григорий и Клавочка вдруг разговорились. Много шутили, много смеялись. Парочка котауси умилялась на своих хозяев, Шарлиз бесилась от радости, вызывая общий хохот своими проказами. Было очень хорошо!  

Граф Орлов вроде очухался, лёд и целебный чай сделали свое дело. Пора было от-кланиваться по всем законам приличия. «Можно мы будем у вас бывать иногда? » – скромно закинул удочку Григорий, намекая на будущие встречи. «Конечно! – радостно откликнулась Клавочка, – мы и погулять можем в парке всеми вместе, как-нибудь». Григорий был в восторге, предвкушая дальнейшее развитие событий: «Чудесненько! Позвольте спросить, когда я смогу вас снова лицезреть, милейшая Клавочка? » «Да, хоть завтра, часиков в одиннадцать встретимся в парке, договорились? » – тут же назначила Клавочка встречу. Графья отбыли.  

Всю дорогу Григорий был в приподнятом настроении, мурлыча под нос полонез Огинского. Котаусь Граф не мешал ему, понимал состояние хозяина. Ночь у обоих влюбленных графьев была почти бессонная. Каждый вспоминал прошедший вечер – Григорий по минутам неожиданное, невероятное знакомство с Клавочкой, которая стала девушкой его мечты, а Граф – бесподобную Монро, которая нравилась ему с каждым разом всё больше и больше.  

Наши девушки, которые произвели неизгладимое впечатление на графских особ голубых кровей, тоже долго не могли успокоиться. Они лежали рядом в Клавочкиной постельке и, извините, мыли косточки своим ухажерам. Простим им это, они же девушки, им положено! Тем более, что про графьев Орловых не было сказано ни одного дурного слова.  

Потом начались встречи, быстро перешедшие в каждодневные, ежечасные, ежеминутные. Вскоре наши парочки напоминали счастливые семьи. Клавочка немного мучилась от того, что не объяснилась, как загадывала, с Сём Сёмычем. Да, и чего уж теперь было объясняться на фоне графа-то Орлова. Она плохо представляла себе, что сказать Сёмычу и гнала от себя эти мысли подальше. А, Сёмыч итак всё знал. Он как-то решился сам зайти к Клавочке для серьезного разговора и увидел картину семейного счастья, писанную не просто маслом, а яркими акварельными красками. Он всё понял, не дурак! Сёмыч безропотно ушел с дороги, таков был его внутренний негласный закон – не мешать чужому СЧАСТЬЮ!  

На этом я завершу главу, хотя Шуст и Млада уже торопятся в гости к Монро. Они пока не в курсе про котауся Графа. Они везут новости про Буслая…  

Но, об этом в следующей главе, с Вашего позволения…до встречи!  

Глава 8. Долгожданная встреча.  

О чем не знали Шуст и Млада. Любовные открытия и откровения.  

И смех, и слезы, и любовь…  

Шуст с Младой летели в космолете в Советский Союз. Предстояла долгожданная встреча с Монро. Сердце у Млады замирало, ей не терпелось увидеть сестру и её малышку Шарлиз, о которой она знала только по рассказам того самого Пашки, который сагитировал в свое время Клавунчика переселиться.  

Раньше встреча не получилась. Как по заказу, возникали непредвиденные семейные дела, как только она загадывала рвануть в Советский Союз – сначала, приболела Лёшка, потом расклеилась бабуся. Услада с Умилой уговаривали её лететь, не откладывать встречу, но Млада, так не могла. Вот и получилось, что Шарлиз уже подросла, а Млада её даже не видела и, к великому сожалению, не тутушкалась с малышкой.  

Шуст вез новости с Таежной. Они с Младой заранее обсудили, что можно рассказать Монро о бывшем, а чего не стоит и касаться, дабы не расстраивать «нашу изнеженную красавицу». Кроме того, Шуст обещал Буслаю держать его в курсе и сейчас был настроен подсобрать информацию о жизни буслаевской дочурки и её мамаши, т. е. о Монро, если это кого-то немного интересует.  

Космолет зашел на посадку. Вот они в Советском Союзе. Их встречал вездесущий Ульян Ильич, который прознал по своим каналам, что к Клавочке будут гости с Землепланеты и выразил желание организовать встречу на высшем уровне. Он сходу уработал, в смысле уговорил, а ещё вернее достал Шуста и Младу своими лозунгами. Но они с честью выдержали это трудное испытание по пути до дома Клавочки, хотя Шуст был на пределе и несколько раз чуть было не послал «больного на всю голову» (так определил его для себя Шуст) Ульяна Ильича к его чёртовым прапрапрадедушкам марксистам и «револьюцьонэрам» со всеми их коммунистическими идеями и теориями. Млада была настроена более толерантно к приставучему старику и в критические моменты дипломатично спасала положение. Ильич вроде ничего не заметил, Младу оценил как очень подкованного члена общества, стоящего на твердой и принципиальной позиции, а Шуста как недостаточно уверенного и по некоторым вопросам шаткого элемента, с которым требуется постоянная пропагандистская работа, так сказать индивидуальный подход. О чем, ничуть не смущаясь, и заявил гостям и тут же вручил Шусту приглашение на завтрашний утренний диспут, где обещал подарить подписанную лично для Шуста брошюру со своей очередной архи важной статьей. «Засунь её себе в задницу! » – сказал на это Шуст, естественно, про себя, как вы понимаете, и криво улыбнулся Ильичу на прощание. Фу, наконец-то, они отделались от назойливого Ильича! Какая благодать!  

От домика через дворик к ним навстречу вприпрыжку бежали Монро и Шарлиз. Встреча сестричек была бурной со слезами вперемежку со смехом. Млада тискала Шарлиз, та была в восторге от своей тетушки. Познакомились с гостеприимной Клавочкой, которая зазвала их в домик.  

Задыхаясь, наперебой рассказывали новости, в основном, о своих ненаглядных детусях. Млада очень жалела, что не взяла Лешку, побоялась после недавней болезни дочурки тащить её в долгий путь. Но, в ближайшее время договорились снова увидеться и перезнакомить детей и всех многочисленных домашних.  

За разговорами, шутками и весельем время летело незаметно. Шуст соображал, как бы плавненько перевести стрелки на Буслая. Но момент не подворачивался, а Монро ничего о нем не спрашивала первая. Млада делала Шусту незаметные знаки пока молчать, она считала, что затеваться насчет Буслая ещё рано. В какой-то момент, когда Клавочка и Монро вышли, и Шуст с Младой остались наедине, наши заговорщики перекинулись парой слов по этому поводу. Млада уверяла нетерпеливого благоверного, чтобы Шуст не возникал, она начнет сама и, следуя своей женской интуиции, аккуратненько направит разговор в нужное русло. Шуст егозил, торопил события, ему были противны тайны «мадридского двора». Он немного присмирел, когда Млада больно цапнула его за кончик хвоста, показывая, «ах, как она зла»! Однако в какой-то момент Шуст не выдержал-таки этой своеобразной женской дипломатии и прорезался. Он схватил пробегающую взбудораженную Шарлиз и, тормоша её, запричитал: «А кого сейчас за ушки, за папкины ушки, кого за кисточки, за папкины кисточки?! Кого за хвостик, за папкин хвостик?!» Шуст считал, что плавно перевел общую беседу на тему Буслая, плавнее не бывает!  

Млада с Клавочкой уставились на Монро. Монро застыла. Воцарилось торжественное молчание. Млада с силой пнула Шуста в бок задней лапой. Он свалился вместе со стулом, за сиденье которого уцепился всеми когтями, когда начал падать. От произведенного грохота Шарлиз в испуге забилась под диван. Что-то угрожающее всеобщему веселью и радости повисло в воздухе и грозило разразиться скандалом, но все парализовано молчали.  

Из-под дивана высунулась мордочка Шарлиз. «Мой папочка – Буслай! » – отчеканила малышка немного обиженно. – Он живет в тайге, мамочка сказала, что он знаменитый геолог. А дяденька Граф сказал, что скоро мы к нему поедем. Я очень люблю папочку и скучаю по нё-ё-ём! » Шарлиз замяукала навзрыд.  

Вот это был поворот! Шуст присел, ему жутко захотелось пИсать, наверное, Млада попала ему не в бок, а по мочевому. Млада, которая кинулась, было, утешить любимого Шуста за свой непроизвольный пинок, с нескрываемым удивлением уставилась на Монро. Та от волнения криво и очень глупо улыбалась, совсем неуместно, надо вам доложить. Монро с каменной мордочкой смотрела в одну точку, язык у неё отнялся. Свою любовную историю с Графом она хотела пошептать Младе на ушко как-нибудь потом наедине. Теперь она не знала, как выкрутиться из создавшегося положения и просто тупо молчала.  

На помощь пришла Клавочка. Она вздохнула глубоко, но с облегчением. «Ну, вот и славненько! Хотите поговорить об этом? » На неё с надеждой воззрились шесть кошачьих взрослых глаз и ещё два любопытных детских глазика. Все были рады, что Клавунчик добровольно взялась разрулить ситуацию. Не вдаваясь в особые подробности, Клавочка рассказала о неподражаемых графьях Орловых, внезапно появившихся как в жизни Монро, так и самой Клавочки, о чем девушки в их лице совершенно не жалеют, а, очень даже наоборот!  

Шуст и Млада от такого непредвиденного фортеля только рты поразевали. Их мечты о том, как они помирят разругавшихся Буслая и Монро, рушились на глазах. Самое страшное, Буслай-то ничего не знает и даже не догадывается ни грамульки! Во, сюжетец! Прости, друг Буслай, прости!  

Осторожно постучали. Монро кинулась к дверям, пытаясь упредить неминуемую встречу. Наверняка это были графья. Клавочка опередила её: «Милочка, не надо лишней суеты, успокойся, моя хорошая, всё уладится и станет на свои места». Добрый и спокойный Клавочкин тон привел Монро в чувство. Она вдруг осознала, что нечего бояться или стесняться, надо быть просто самой собой. И ни в коем случае не отделять себя сейчас от Графа, который вернул «убитую» Монро к жизни, стал её смыслом.  

Клавочка открыла и впустила гостей, скорее, своих. Монро подбежала к Графу (как обычно), приласкалась к нему (как обычно), с любовью заглянула в глазки (как обычно). То же самое проделала Клавочка со своим Григорием. Графья прошли. Было видно, что они здесь не просто завсегдатаи, они свои, родные, если не сказать полноправные хозяева. Шарлиз подлетела к Графу, радостно завертелась вокруг. Всё было естественно, никто не играл роли, не ставил спектакль. Это была дружная СЕМЬЯ!  

Познакомились. Дружелюбно, но сдержанно. Шуст непроизвольно пытался найти в графьях какой-нибудь изъян или, лучше, неисправимый недостаток…но не находил. Графья производили самое благоприятное впечатление, и вскоре в домике установилась простая, непринужденная и очень раскованная обстановка. Забыли, кто есть кто, шутили, смеялись, дружили.  

Выйдя на крылечко подышать, Шуст спросил Графа: «Гриш, ты, правда, собираешься слётать в Таежные дали, познакомить дочурку с Буслаем? » «Конечно! А как же?! Обязательно! Вот только Монро уломаю. Зимой она категорически против, может по вес-не или ближе к лету, когда тайга покраше будет, цветочки там разные, лютики…Ну, ты понимаешь, о чем я…», – ответил Граф. «Респект и уважуха, Гринь! » – с восторгом выпалил Шуст и дружески обнял своего нового кореша из самих графьев, между прочим.  

Монро тоже посекретничала с Младой про то, что безмерно счастлива с Графом. Она призналась, что благородный Граф первый предложил, ничего не скрывать от малышки Шарлиз про настоящего папку (Ваше Благородие, что тут скажешь! ). И, хотя Шарлиз души не чаяла в дяденьке Грише (или дядечке Графе), Монро, при непосредственном участии Графа вполне доступно для маленькой детуськи поведала всю (ну, почти всю) правдивую историю о папочке-«геологе», который живет и героически трудится в суровых условиях непроходимой тайги. Дочурка заочно обожала своего папочку и мечтала о встрече с героем-таежником. Удивительно, но чем больше Монро пугала малышку жуткой тайгой с бесконечными холодами, глубокими непролазными снегами и всяким опасным диким зверьем под каждым кустом, тем сильне Шарлиз хотела побывать в этом необычном краю по прозванию Тайга. Граф пообещал ей, что обязательно свозит её к папке. Шарлиз терпеливо ждала, верила и не переставала мечтать о скорой встрече с героическим папулечкой.  

Ещё и Шуст подложил «свиньюшку» (так расценивала Монро эту его не совсем уместную выходку) – ему край как приспичило во всех красках рассказать при Шарлиз, как Буслай вызволил Шуста из плена и вырвал его из лап серых волчар. Монро заметила с какими восторженными глазенками Шарлиз внимала рассказу Шуста. А уж он постарался! Расписал всю историю своего спасения в таких ярких красках, что даже сам в некоторых местах прослезился.  

Монро поняла, что знакомства дочки с биологическим папашей не избежать и, следовательно, ей самой от встречи с бывшим не улизнуть, как бы не было противно! Это сильно смущало её, выводило из равновесия, достигнутого с таким трудом, заставляло сердечко Монро щемить и биться с перебоями.  

Млада и Шуст погостили в домике Клавочки ещё парочку счастливых деньков. Графья неизменно были при своих дамах сердца. Скажу прямо, компашка сформировалась на редкость подходящая, не смотря на все казусы и выверты судьбосплетений. Подошло время расставаться. Договорились следующую встречу устроить на Землепланете в домике бабуси Поликсении. Ну, а на конец весны-начало лета (по Таежному календарю) запланировали поездку в Таежные дали. На этом моменте Монро напряглась, но постаралась не выдать себя. Да, и сколько можно сочинять и придумывать причины, чтобы оттянуть неминуемую встречу с НИМ. Это надо (! ) было сделать, хотя бы ради Шарлиз, которая бредила папочкой.  

В космолете по пути домой Млада, доверчиво прильнув к Шусту, мечтательно рассуждала сама с собой: «Я понимаю её, как я понимаю её (она имела в виду Монро)! Какой котаусь ей попался! Это – приз за все её страсти-мордасти! Сколько благородства, достоинства, порядочности!.. А, какие манеры! Шуст (она пихнула засыпающего Шуста), ты ведь тоже заметил? » «Манеры, как манеры, ничего особенного, – зевая, протянул Шуст наигранно безразличным тоном, – но, пацан Граф как будто честный, с правильными извилинами пацан». Младу возмутил такой безразличный тон Шуста и её, что называется понесло: «Знаешь, Шуст, ты не прав! Буслай, конечно, твой друг, но я тебе прямо скажу. Буслай – охряпок по сравнению с Графом! Просто рядом не стоял! » «Что-о-о?! – подпрыгнул Шуст и задохнулся от злости, не в силах подобрать нужные слова. – Куда тебя попёрло, жёнушка, мать моих троих детей?!» Но Млада уже завелась: «Туда меня попёрло, муженек, отец моих троих детей! Да Граф он такой, такой…». Млада мечтательно закатила глаза, что очень не понравилось Шусту. «Так-так-так… Отсюда поподробнее…Ну-ка, просвяти меня, дорогая, какой Граф, весь такой-растакой, в попе лазает рукой? ». Вот, зачем Шуст добавил эту жлобскую фразочку. Ну, сорвалось как-то само собой. Не рассчитал. Тут настала очередь Млады, и она не замедлила, побольнее «укусить» Шуста. «Вот! Вот ты и попался со своим БуГаем! – она намеренно исказила имя Буслая. – Вы, вы, вы…(Млада искала слово пообиднее), да вы – просто чмошники на фоне Графа! Да если бы не сестрица Монро, я ни за что не устояла бы перед красавцем Графом! » Во, выдала! Млада ляпнула и тут же прикусила язычок, но было поздно. Слово, как известно, не воробей…  

Шуст ничего не ответил, только проглотил горький комок, застрявший в горле. Молча поднялся и отсел от Млады на свободное место. Шуст дико обиделся! Млада поняла, что переборщила, и теперь лихорадочно соображала, как всё исправить и не вернуться домой поруганными. Но накатывающая волнами гордость не позволяла ей сделать шаг навстречу к примирению первой. Она всё ещё кипела от несправедливых возражений Шуста. «Да ну его, пусть подуется, если угодно! » – подумала она и не пошла мириться.  

По дороге к домику Поликсении Шуст упорно молчал. Дома он быстренько со всеми поздоровался, пообщался с детусями и смылся. Шуст пристроился в одном из своих тайных местечек в саду, замкнулся и стал думать о своей ссоре с Младой. Обида никак не проходила. Млада сильно зацепила его за живое, да ещё и Буслая приплела не по делу, Бугаём обозвала, ну, куда это годится! Забыла, неблагодарная, что именно его друг Буслай спас её и маленькую Лёшку от смерти, а самого Шуста вытащил из дичайшей переделки. «Забыла? – мысленно разговаривал он с Младой. – Забыла, как «чмошник» спасал нас, рискуя собственной жизнью? » Ему захотелось ворваться в домик и при всех задать этот вопрос Младе…но он не тронулся с места. Шуст глубоко вздохнул, пустил от обиды скупую мужскую слезу и надулся на Младу ещё больше.  

Домашние с удовольствием слушали рассказы Млады о встрече с сестрой, о чУдной малышке Шарлиз, о необыкновенно гостеприимной Клавочке и ещё обо всём. Про новую любовь Монро скромно посудачили. За этими разговорами Млада подзабыла о ссоре с Шустом, удивилась и забеспокоилась, только когда он не пришел ночевать в домик к ней под бочок, как обычно. Сама искать не пошла, а подговорила Синеоку порыскать по саду и доложить ей, где скрывается обиженный муженек. Но местечко у Шуста было надежное, потаённое местечко, и даже Синеока его не обнаружил К тому же Синеока был в полусне, устал, знаете ли, за день, да и не особо рвался встревать в семейные разборки.  

Прошла не простая ночь для Шуста и Млады во взаимных обидах. Такая продолжительная ссора случилась у наших липунов впервые и причинила обоим сильные страдания. Под утро Шуст замерз под кустом на голой земле, да и привык уже к тепленькому бочку Млады, не комфортно как-то ему сделалось. Шуст поежился, свернулся в плотное кольцо, пытаясь согреться. Потом ему вдруг подумалось: «А ведь у Буслая с Монро также началось на ровном месте с пустяковой, казалось бы, ссоры. Он же сам мне рассказывал, зацепились языками, наоскорбляли друг друга, наговорили гадостей и…разбежались. Конечно, там молоденькая рыська вовремя, то бишь, не вовремя подвернулась… Но первичный толчок дала обычная ссора, где бесконтрольно летели друг в друга обидные фразы». Шуст прислушался к своему внутреннему голосу. Голос твердо сказал ему: «Заканчивай, Шуст! Что детуси подумают, а бабуся? » «Хорош карячиться, – созрел котаусь, – надо мириться! »  

Шуст выскочил из укрытия и неожиданно увидел Младу. Она печально свесив белую головку, задумчиво сидела на лавочке одна. Млада плакала, однозначно. Сердце у Шуста сжалось: «Что ж мы делаем? Я-то, дурак, куда выпендрелся? «Чмошник», правильно Млада сказала» – мелькало у Шуста в голове, пока он бежал по лужайке напрямки к своей любимой Младе. Млада заметила движение, увидела Шуста и рванула к нему навстречу. Они чуть не сбили друг друга с ног. Прижались. Долго стояли молча, без слов прося прощения и тут же прощая. Из-за кружевной занавесочки на веранде на них, хитренько улыбаясь, смотрела добрыми голубыми глазками бабуся. Глазки были на мокром месте, но так это от радости за своих липунюшек. «Ну, вот и хорошо, вот и славненько, – шептала бабуся, – а то мири их тут! Заняться мне что ли больше не чем? »  

А теперь время пришло – летим в Таежные дали, всеми…  

Глава 9. Всем скопом в Таежные дали! Тайга зовет!  

Шарлиз и Буслай – дочь и отец. Любящие сердца.  

Буслай и Монро – радость встречи и боль разлуки. Навсегда?  

Космолет следовал прямым курсом в Таежные дали. На борту, помимо небольшой группы туристов-экстрималов, которым снова открыли доступ на Таежную после перерыва в связи с известными драматичными событиями, летели наши знакомые котауси. Их было пятеро – Шуст с Младой, Монро, Граф и Шарлиз. Малышка была в неописуемом восторге. Через часик с небольшим она увидит своего папочку, обнимет и крепко поцелует его. Глазки Шарлиз горели, с мордочки не сползала улыбка, кисточки на ушках стояли торчком. Её мечта воплотилась в реальность!  

Шуст с Младой чувствовали себя группой поддержки для всех без исключения. Ответственность, по их разумению, была колоссальной, и они вели себя соответственно моменту – были сдержаны, немногословны, мониторили ситуацию путем пристального присматривания за другими членами их группы с оценкой и анализом их поведения.  

Еще до вылета всё усложнил, как ни странно, всегда рассудительный и солидный Граф. Вообще-то, первоначально Шарлиз, ради которой собственно и затевалась вся поте-ха, должна была лететь к папочке в сопровождении мамочки. Перед Монро стояла задача просто показать ЕМУ дочь, и познакомить Шарлиз с папой. Но в последний момент Граф вдруг встал в позу и не согласился отпускать своих «девушек» одних. Как не пытались всеми отговорить Графа, Шуст даже общался с ним по-мужски один на один, Граф был непреклонен. Теперь он сидел рядом с Монро, делал безразличный вид и прикидывался дремлющим. На самом деле, он наблюдал за Монро через щелочки глаз. Монро ему не нравилась. Утром Граф заметил, как Монро нервничала, собираясь в полет. Зачем, например, она нацепила на шею немыслимый розовый бантик? Потом, уже на борту, резко сдернула его и глубоко вздохнула. При этом она улыбнулась ему, но какой-то незнакомой чужой улыбкой. Подозрительно! Да, все-таки он сделал абсолютно правильно, что никого не послушал и летит-таки с любимой Монро, чтобы быть все время вместе.  

А что Монро? Она действительно была на грани нервного срыва. Монро даже не подозревала, будет так сильно волноваться перед встречей с НИМ. Однако, она не спала всю ночь, мучилась и придумывала самую первую фразу, которую она ЕМУ скажет, как она эту фразу произнесет. Она тренировалась перед зеркалом, как она посмотрит ЕМУ в бесстыжие глаза. Всё это Монро придумывала, тщательно продумывала и переигрывала не один раз за ночь. В результате утром она поднялась совершенно разбитая, измотанная ночными бдениями. «Заходим на посадку» – сказал ей Граф и взял её лапку в свою. Лапка нервно дрогнула и Граф лишний раз подумал: «Плохо дело». Своим грфским чутьем он вдруг ощутил неотвратимое приближение беды, но уже, к сожалению, ничегошеньки исправить было нельзя. Они прибыли в Таежные дали, и Урсу уже махал рукой, приветствуя космолет и прибывших на его борту пассажиров.  

Все двинулись к выходу. Монро на ватных лапах, забыв про коронную походку, медленно пробиралась по проходу. В какой-то момент лапки подкосились, и она чуть не упала. Граф поддержал её, внимательно заглянул в глаза. Зрачки были расширены. Монро опять смотрела на Графа такими же незнакомыми глазами и вымученно полуулыбалвась. Графу показалась, что она не узнает его, ему стало страшно. «Что с тобой, дорогая? – как можно спокойнее спросил Граф – Тебе плохо? » «Укачало слегка» – уклончиво ответила Монро, машинально отбросив волнистую прядочку с лобика. Язык у неё вдруг сделался сухим и заплетался (хотя бы глоточек воды).  

А малышка Шарлиз уже скакала во всю прыть к елкам, пихтам, соснам…  

Тайга была очень привлекательна в это время года. По таежному календарю была весна. Чудесная солнечная погода усиливала общую красочную картину с распускающейся молодой зеленью и яркими нежными первоцветами на темно-зеленом фоне хвойников. Птицы щебетали, кричали, гуркали, пели Весну и Любовь на все птичьи лады, на которые были только способны!  

На воздухе, «набитом» озоном, Монро стало легче. Она увидела, что Урсу встречает их один без НЕГО и подуспокоилась, было время по дороге на Базу, чтобы взять себя в руки и совладать с, в конец, расшалившимися нервишками.  

Урсу радушно приветствовал всех. Небольшая заминка и напряг возникли, когда пришлось здоровкаться с Монро и её спутником Графом. Шарлиз разрядила обстановку. Она уже обследовала ближайший ельник из молодой поросли, завалила и съела какую-то козявочку, вернулась к своим и сходу запрыгнула на руки Урсу. Тот очумел от такой бьющей фонтаном энергии, и оттого, что увидел просто маленькую копию Буслая у себя на руках. Охотник что-то залопотал на своем тарабарском языке, не прекращая перемежать речь восторженным цоканьем языка. Шарлиз сразу полюбила доброго старика, называла его не иначе как «дедусенька», чем окончательно растрогала Урсу и довела до слез. Он быстро засеменил на руках с милейшей рыськой к Базе, за ним двинулась вся команда.  

Вот и База. В центре поляны стоял Буслай, ждал. Он был необыкновенно хорош, представляя завораживающую классическую картину дикого зверя на лоне природы! За прошедшее время Буслай ещё больше возмужал, похорошел. Пятнистая шерсть выигрышно переливалась, блестя на весеннем солнце, натренированные постоянными гонами на воле крутые мышцы выпирали и покоряли своей мощью. Буслай был в самом расцвете и знал это. Держался уверенно и немного свысока, демонстрируя свою привлекательность. «Ну, ты – красава! » – подлетел к нему Шуст, обнялись. «Буслай, ты – чудо! » – не удержалась похвалить друга Млада и слегка коснулась своей мордочкой красивой морды Буслая. Очередь была за Монро и Графом. Заминка. Спасла опять Шарлиз. Она отпихнулась от Урсу и перепрыгнула на грудь Буслаю, обхватив его за шею. Огорошенный Буслай застыл в позе суриката бестолковым столбиком. Все дружно рассмеялись. Малышка бесцеремонно потрогала Буслая за усы, подтянулась повыше, исследовала кисточки у него на ушах и затараторила: «ЯзнаютымойпапочкатебязовутБуслайятебялюблю! » При этом она чмокнула папульку в нос. Буслай оторопел, не знал что делать, как быть папочкой.  

Его охватила нежность и бесконечная любовь к малышке, которая была его доченькой, его кровинушкой. Он закрыл глаза, начал плавно качать это родное существо, и плевать ему было сейчас, что про него подумают. Все затихли, наблюдая сцену отцовской любви. Шарлиз и та присмирела, прижалась тепленьким тельцем к могучей папкиной груди. Её мечта сбылась! Шарлиз была счастлива!  

Наконец все «разморозились» и, дабы не мешать всплеску отцовских чувств, оставили папу с дочкой наедине и направились в чистенькую баньку, заботливо приготовленную Урсу. Стали разговаривать разговоры, делиться впечатлениями о красотах весенней тайги и всякое такое. Вскоре к ним присоединились Урсу, который устраивал туристов, и Буслай с Шарлиз. Малышка не слезала с папкиных лап и не заметила, как заснула от избытка чувств и новых впечатлений. Монро выгадала момент и представила спутника. «Граф» – сказала она коротко и сверх просто. Буслай едва заметно кивнул и быстро перевел взгляд на Шуста, спасай, мол, друг. Тот начал второпях «лепить горбатого к стене» и совершенно ни к месту ржать, чтобы только отвлечь внимание на себя. Монро и Буслай пока не встречались взглядами, как-то обходили этот щекотливый момент.  

Потом Монро встала, сказалась, что ей хочется подышать, повспоминать, как она когда-то здесь жила, и вышла. Чуть позже Буслай передал спящую дочурку Урсу, пробубнил что-то типа «нам необходимо поговорить о Шарлиз» и тоже вышел.  

Монро стояла вдалеке от баньки у елок и нюхала какой-то сиреневый цветочек. Буслай направился к ней. Монро увидела ЕГО, подавила желание бежать куда глаза глядят. Буслай приблизился, она взглянула на него. Буслай отметил, что при всей общей ухоженности, выглядела Монро усталой, даже осунувшейся (он не догадывался, что Монро провела бессонную ночь, готовясь к встрече с ним), глаза немного мутные, не такие ярко желтые, как были раньше. Но он любил её, любил больше всего на свете! Это была его, только его Монро! «У нас получилась замечательная дочь» – сказал Буслай. Монро посмотрела на него тревожно и грустно, слегка улыбнулась и кивнула. «Дорогая, – услышала Монро голос Графа, который вышел из баньки и направился к ним с сосредоточенным лицом, – Монрошечка, всё в порядке? » Монро быстро выдвинулась навстречу Графу, не давая ему приблизиться, предупредительно встала между ним и Буслаем. Буслай не обора-ивался, стоял как вкопанный. «Да, да, дорогой, все нормально. Мы тут порешаем насчет Шарлиз и я вернусь, – совершенно спокойно ответила Монро, – ты иди, нам нужно «тет-а-тет». Граф удалился. Ох, уж эти приступы порядочности!  

Монро вернулась к Буслаю, заметила, что агатовые глаза позеленели или это тайга отражалась в них? «Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать? – прошипел ей в мордочку Буслай, – «дорогая-дорогой, Морошечка?!» Буслай буквально вцепился в Монро взглядом, не предвещающим ничего хорошего. «Буслай, прошу тебя, не надо, не начинай! » – Монро умоляюще смотрела на готового разразиться бурей котауся. Буслай вдруг резко схватил Монро в объятья и запихнул под раскидистую ель. Теперь они были скрыты от посторонних глаз. Монро сделала тщетную попытку освободиться, ощутила горячее прерывистое дыхание на щеке, близко-близко увидела горящие каким-то невероятным гипнотическим огнем глазищи. Подавив нахлынувшее вдруг желание сдаться прямо здесь и сейчас, Монро заговорила строгим, слишком строгим тоном, предназначенным скорее себе самой, а не Буслаю: «Послушай меня внимательно, Буслай!...... Я люблю тебя, не могу с собой ничего поделать, люблю…(Монро перешла на рыдания)…. но…». Буслай разжал объятья и закончил фразу: «…я другому отдана и буду век ему верна? » Молчали, грустно и безнадежно. Монро страшно захотелось погладить Буслая по щеке, и она сделала это: «Буслай, пойми…». Он опять рванулся и прижал её к себе. Монро уперлась лапками ему в грудь. Буслай зашипел ей прямо в растерянную несчастную мордочку: «На фига тебе нужен этот серый старикан?! Ну, на фига?!» Монро удалось-таки вновь освободиться из цепких страстных клещей. Она бессильно опустилась на ковер из опавшей прошлогодней хвои, Буслай пристроился рядом. Монро испугалась, что сейчас начнется новая атака, и она уже точно не устоит перед напором, поэтому начала не просить, а умолять: «Не надо, Буся, прошу! Ты же первый начнешь меня презирать, если…». «Буся! », как он стыдился и ненавидел, когда Монро его так называла, особенно при посторонних. «Буся! », как же он хотел сейчас, чтобы она его так называла каждый день, всегда! Потом Монро, как бы спохватившись, снова перешла на строгий тон и выпалила: «И запомни, заруби себе на носу, никакой Граф – не старикан! Если хочешь, у нас скоро будут детуси! » Зачем она соврала? Трудно сказать.  

Буслай поднялся, размял мышцы, коротко бросил «Всё! » и вышел из-под елки. Сквозь кружево иголок, замечательно пахнущих свежей хвоей, Монро видела, как Буслай направился в баньку к гостям. Оттуда вышел Шуст, они обнялись и пошли в тайгу, напевая «Не для меня цвете-ё-ё-ёт весна…», наверное, им было о чем поговорить. Монро тоже выбралась из укрытия, постояла на лесной поляне. К ней подошел Граф. Монро кинулась к нему, может слишком быстро и слишком неистово, гораздо быстрее и неистовее, чем требовалось в данной ситуации. «Увези меня отсюда, увези! Не хочу!!! » – почти закричала Монро. «Конечно, любимая, только успокойся. Мы улетаем сейчас же! » – Граф не на шутку испугался. Монро трясло, она была на грани истерики. Выбежала Млада, за ней Урсу, выползла недовольная заспанная Шарлиз.  

Млада гладила Монро, целовала её глазки и щечки. «Мамочка, – слабенький голос дочурки вернул Монро в действительность, – мамочка, я боюсь тебя! » Шарлиз заплакала, в смысле замяукала, прижалась к белому пузку Монро. Через поляну галопом мчались Буслай и Шуст. Граф решительно встал на их пути. Беды было не миновать, Монро видела это. Но прежде, сем Буслай смёл бы Графа со своего пути, Монро вскочила и как ни в чем не бывало сказала: «А мы уезжаем, всем спасибо, но нам пора». «Нет! Мамочка, нет! » – вдруг закричала Шарлиз и бросилась под ноги Буслаю, который с трудом успел затормозить в шаге от Графа. «Всё, всё, уезжаем, не капризничай! » – продолжала Монро тоном воспитательницы детского сада. «Мамочка, папочка! » – уже визжала Шарлиз, вцепившись Буслаю в лапу.  

Чем же завершилось? А вот чем. Монро и Граф решили всё же лететь домой прямо сейчас. Всеми уговорили Монро оставить Шарлиз с папочкой Буслаем на недельку. Она была счастлива, обнимала Монро и напевала ей: «Мамочка, спасибо! Ты лучшая мамочка на свете! » Шуст оставался тоже, он не успел наобщаться с Буслаем. Младе очень хотелось побыть в тайге, с которой она толком не познакомилась, но она не могла, не имела права бросить сестру. Перемигнувшись с Шустом, Млада составила компанию отбывающим второпях Монро и Графу.  

Урсу до конца исполнял свой святой долг перед любыми гостями. Он честно вызвался проводить улетающих и отправился с ними на космодром. В душе Урсу был очень рад, что «белый баба-кошак», источник постоянных смут и бед, покидает их мир Тайги с давно разработанным и устоявшимся укладом. Он, несмотря на всю свою природную доброту и наивность, припомнил Монро испоганенные меховые тапочки. Да не в тапочках было дело, будь они неладны! Урсу жутко волновался за друга Буслая, которого очень уважал и желал ему душевного покоя и счастья.  

Монро не оглянулась ни разу, даже дочурке не махнула лапкой, лишь бы больше не видеть Буслая. Оглянулся Граф. Шуст махал им с Младой без особого восторга. Буслай с Шарлиз уже уходили в сторону тайги, Буслай тоже ни разу не оглянулся. Знали бы Монро и Буслай, что они расстаются на долгих семнадцать лет, что по кошачьим меркам составляет 68 годков (прикиньте! ), они бы обмахались друг другу. Но они уже не сделали это.  

В космолете Монро доверительно положила головку на плечо Графа. Она дремала. Граф нежно гладил её по спинке. Это успокаивало. Граф знал, что он победил. Монро его, она с ним! Теперь его задача прочно закрепить за собой пока шаткое право обладать любимой Монро. Казалось бы, умный-разумный опытный Граф всё понимал, всё осознавал и…дико ревновал. «Не надо было оставлять их одних, – думал Граф, обвиняя себя в случившемся, – зачем я поддался на уговоры Монро? За то время, что она оставалась наедине с дикарем, что угодно могло произойти». У Графа больно защемило сердце, и он случайно сжал кончик беленького ушка Монро. Она отдернула ухо, но не проснулась. «Хватит! Ты же победил! Вот она, твоя (! ) Монро рядом, твоё (! ) безграничное счастье на твоём (! ) плече! Так береги ж его! » – уговаривал себя Граф. Он лизнул лобик Монро и вроде успокоился. Стал любоваться чудесными видами через иллюминатор. Но глаза предательски косились на сухую еловую веточку, запутавшуюся в белой шерстке на боку Монро. «Прекрати! Не смотри! » – приказывал себе Граф. – Ты благородный граф или как? Да, я – Граф! Плебейская ревность не возьмет верх над моим благородством! » Граф решительно смахнул идиотскую веточку с хрупкого беленького тельца и затоптал его лапой для пущей важности, а потом ещё и под соседнее кресло отшвырнул с глаз долой. Долго смотрел на мордочку спящей Монро, лизнул лобик нежнее нежного и закрыл глаза.  

Монро освободилась от липкой дремы, просто лежала у Графа на плече с закрытыми глазами, незаметно улыбалась, когда он лизал ей лоб. Монро было удивительно спокойно и легко. Сегодня она избавилась от тяжелейшего груза – пожирающей её изнутри дьявольской ненависти. Монро поняла причину своего долгожданного душевного спокойствия и равновесия – она простила Буслая. Теперь она снова могла думать о нем и называть его не позорным бесцветным словом «ОН», а настоящим именем – Буслай. Монро теснее прижалась к Графу, дрёма окутала свою «жертву» ватным покрывалом, и Монро заснула глубоким сладким сном, каким давно уже не засыпала.  

Глава 10. «Хочу к папке в тайгу! »  

Шарлиз начинает упорствовать и выигрывает раунд!  

Встреча папы и дочки рысек состоялась! Тайга принимай нового обитателя!  

Буслай и Монро – новые чувства.  

Любовь – огромная страна и только в ней бывает счастье!  

Бежало время, как несет свои воды таежная река в тихий летний день, вроде бы неспешно, но неотвратимо. Незаметно пролетели три года с момента встречи наших героев на Таежной планете.  

Надо отдать должное Шусту. Он совершил ещё несколько вылазок с группой знакомых геологов в самый первый год после того путешествия, закончившегося сумбурно и как-то не очень приятно для всех. Шуст очень скучал по Буслаю, не выдерживал длительного расставания с ним, а потом, он же дал обещание другу информировать его о дочурке Шарлиз.  

Ну, а так, между прочим, привозил Буслаю другие новости, например о Монро (только в смысле мамочки Шарлиз)…и о других…Тематику счастливой семейной пары Монро-Граф Шуст тактично затрагивал только тогда, если Буслай проявлял интерес сам, в других случаях обходил щекотливую темку стороной.  

В последующие годы встречи становились всё реже. Как-то так само собой получалось. То Шуст не мог сорваться от домашних, то у Буслая был напряженный сезон охоты с Урсу или с «рыжими» друзьями и ему было не до гостей.  

Шарлиз, конечно, рвалась в Таежные дали, папочка не сходил у неё с языка. С возрастом она всё больше превращалась в прекрасную рыську. Уж на этот предмет Буслай расстарался! Дикие гены, своенравный характер одиночки уже начал создавать проблемы юной особе, вернее тем, кто крутился вокруг прелестной дикарочки. Она не заводила друзей котаусей, а уж тем более подруг «кисок». Шарлиз получилась очень самодостаточной (отличительна особенность рысеподобных котауси), по сути, ей никто был не нужен. Она прекрасно обходилась своим обществом, целыми днями лазала по деревьям, охотилась, часто ночевала не в домике, а на свежем воздухе, даже в холода, была сильная, закаленная, физически выносливая.  

Однако, на фоне такой ранней самостоятельности, Шарлиз была очень любящей доченькой, обожала свою мамулечку, часами могла ластиться к ней, вылизывать её бесподобную шкурку. С Графом тоже была приветлива и даже близка. Шарлиз и Граф сблизились на одной обоюдоинтересующей теме – они любили разговаривать о тайге. Тут уж глазенки горели и страсти кипели! Граф, конечно, ей подыгрывал, чтобы быть в отношениях с падчерицей. Но это секрет! Обширные знания о тайге он черпал из книг о путешественниках, которые ему читал или пересказывал его очень образованный хозяин граф Григорий Орлов.  

Шарлиз постоянно канючила свозить её к папочке. Но Монро категорически не желала больше посещать мерзопакостную Таежную планету, а отпускать впечатлительную дочурку в «эту страсть» одну, без своего контроля и всевидящего ока, она тоже не собиралась. «Вот подрастешь для самостоятельной поездки, тогда и поговорим» – строго заявляла Монро, и в этом вопросе она была кремень.  

Монро знала, чувствовала, что скоро потеряет малышку, она не удержит её под своим теплым материнским бочком, ей не победить буслаевское начало в дочери. Но пока она пользовалась непререкаемым авторитетом матери в семье и, как могла, оттягивала время разлуки с дочерью. По ночам она потихоньку от всех плакала, тосковала, но днем держалась бодрячком. Никто и не подозревал о терзаниях мамочки Монро.  

Произошло всё гораздо быстрее, чем предполагала Монро. В один из самых обычных дней граф Григорий Орлов пригласил всех на пикник. Уж очень погодка была хороша – ни холодно, ни жарко, солнышко, птички и всякое прочее такое, что манило на природу. Быстренько собрались. Расположились на совершенно очаровательной полянке в лесу (если можно назвать березовые посадки лесом) и начали отдыхать. Григорий прихватил с со-бой старую книжку знаменитого когда-то давно путешественника Арсеньева «В дебрях Уссурийского края» – очаровательные заметки о тайге и её обитателях. Григорий читал вслух. Шарлиз превратилась в само внимание. Уж граф устал, отмотал язык, что называется, но Шарлиз упрашивала его почитать ещё, потом чуть-чуть ещё, потом самую капелюшечку ещё и так далее, пока Клавочка и Монро не вступились за Григория и не отобрали у него книгу. Граф откинулся в изнеможении на разостланный на травке плед и, извините, захрапел, издавая совсем не аристократичные звуки.  

Шарлиз обиделась, надулась и ушла. А, когда вернулась, заявила громко, чтобы всем было предельно ясно: «Завтра я лечу на Таежную! К папе! » Монро уставилась на неё строгим взором «классной дамы» и открыла рот, чтобы подкрепить всё каким-нибудь выражением в менторской манере, но Шарлиз не дала ей вымолвить ни словечка. «Не отпустите, убегу из дома и больше не вернусь! Это моё заднее слово! » – добавила она. При этом она обвела притихших родственнечков таким взглядом, что стало понятно, она сделает ЭТО, обязательно сделает.  

Вообще-то Шарлиз было совестно за свою выходку. Особенно ей стало жалко мамочку с её растерянным и каким-то затравленным взглядом. Но и себя она больше не могла «ломать», притворяться, что ей так классно в этом «чуде природы» из «трёх ненавязчивых берёзок», которое все почему-то позиционировали как ЛЕС (? ). Перед глазами мель-тешили картины настоящей тайги, сногсшибательно описанной очевидцем-путешественником в старой потрепанной книге, которую только что читал им граф Григорий.  

Шарлиз отвернулась, чтобы не видеть мамочкино неуютное положение и расстроенную мордочку. Граф тут же начал заботиться о ней, уговаривая, утешая, успокаивая. Очнулся от собственного храпа, выдав заковыристую руладу, сам граф Орлов. Быстренько въехал в курс дела с помощью Клавунчика, подсел к Монро и начал гладить её по ссутулившейся спинке, выражая свое сочувствие по поводу безысходности случившегося. Монро посмотрела на него с величайшим упреком, но не сказала ни слова. Про себя же она обозвала графскую особу в виде Григория «бестолковым му…, в смысле, чудаком» за то, что приволок на прогулку запрещенную литературу, да ещё надрывался и с выражением излагал написанные там крамольные вещи. Приговор от Монро графу Григорию был однозначный – «За уборную и расстрелять! ». Пикник завершился и все поплелись домой.  

Дома, пока отсутствовала Шарлиз, торопясь шепотом начали обсуждать, как от-править строптивого ребёнка на Таежную. Что отправить придется, никто уже не сомневался, Шарлиз выросла и решила всё сама, ясен пень, бесповоротно. Сначала вызвался Граф исполнить роль сопровождающего. Монро быстро его задвинула, напомнив экзальтированную сцену с Буслаем. Клавочка со своим Григорием тоже отпали. Они были накоротке знакомы с папашей Шарлиз, и смысла в их функции как гувернеров несносной девчонки Монро не видела. Вспомнили про «палочку-выручалочку» Шуста. Только он мог достойно сопроводить нашу бунтарку в объятья папочки. Но связаться с Шустом и просить его о помощи могли только завтра. Закинули идейку подошедшей Шарлиз. Но она, к сожалению, встала в позу. Шарлиз считала, что сама прекрасно доберется до Таежной и ждать Шуста не намерена.  

Монро заламывала лапки, сдерживала рыдания, Граф, как мог, подставлял ей плечо, но крыть было нечем. Доча созрела, было ясно всем. Вдруг Монро вспомнила про Сё-мыча. Ну, того самого геолога, который оказал им неимоверную услугу и провел их с Бус-лаем через таможню, когда Буслай находился в бегах. Она вызвала Клавочку для тайного разговора и открыла свой план. Необходимо аккуратненько задействовать Сём Сёмыча, чтобы никто не знал, ни Шарлиз, ни, что тоже не безопасно, Григорий. Всё должно выглядеть естественно, ну летит геолог в Таежные дали по своим неотложным каменючьим делам.  

Сердце у Клавочки, конечно, ёкнуло. Она не представляла с какими глазами встретится со своим обожателем. Но предать любимую подругу, она не имела никакого морального права. Ещё и Монро состроила ей такой умоляющий взгляд, что Клавочка пошла бы ещё не на такое ради подружки. Две заговорщицы поспешили к Сёмычу, сказав, что хотят просто прогуляться перед сном.  

Сёмыча они застали дома, чему были несказанно рады. Геолог так растерялся, что не сразу сообразил пригласить девушек в дом, заикался и топтался, как дурак. Потом не-много оправился и все поспешили в домик для серьёзного разговора. Обрисовали тему. Сёмыч въехал сразу, хваткий был мужик. Согласился тоже сразу, он был, к тому ж ещё, и супер порядочный и всё ещё влюбленный в Клавочку мужик. Дело было сделано. Сёмыч завтра летит на Таежную под маркой туриста-геолога и по-тихому присматривает за Шарлиз. У Монро хоть как-то отлегло!  

Правда, и Сёмыч, и Клавочка не спали в эту ночь. Одна маялась совестью, что они опять не смогли с ним поговорить и объясниться, а другой пытался очередной раз погасить свои чувства, немного было приутихшие со временем, но любимые карие глаза его Клаудии вновь смотрели и смотрели на него из темноты…Эх!  

Утро настало ясное. Космолет умчался на Таежную. Монро не скрывала слёз, расслабилась. Она боялась, что никогда уже не увидит свою доченьку, в одно мгновение ставшую взрослой. Ненавистная Тайга украдет её, заграбастает своими колючими ветка-ми! Во всяком случае, Шарлиз никогда уже не будет маленьким забавным котеночком, её детусей. Посмотрим. «Папочка! Я здесь, я в тайге! » – от восторга Шарлиз визжала. Она буквально летела навстречу встречающим Буслаю и Урсу. С разбега прыгнула Буслаю в лапы, возбужденно облизала ему мордочку всю-всю. Буслай только что поверил наверняка, что дочурку от-пустили к нему одну, но когда увидел подошедшего поздороваться Сёмыча, пазл сложился. Сёмыч предупредительно прижал палец к губам и Буслай понял, что в качестве приглядывающего за Шарлиз Сёмыч инкогнито.  

Буслай был доволен неимоверно. Это читалось по его постоянно улыбающейся морде, счастливым глазам и изменившемуся голосу. Никаких грубых рыкающих ноток, повышенных тонов, одни муркающие звуки, тихое урчание и спокойная ласковая речь. Им благосклонно предоставили целую неделю счастья, но Буслай уже твердо знал, Шарлиз не расстанется с ним никогда, её теперь не разлучить ни с папочкой, ни с тайгой. А он не собирался этому мешать! Тем более…ах, да! Интересно-интересно, как там мамочкины с Графом детуски, которых она тут бойко пропагандировала в их последнюю встречу? Спросить сразу и в лоб он не решился, надо подготовить почву и выяснить всё как-нибудь так, между прочим. А то ещё кто-нибудь подумает, что его это сильно волнует. Вообще-то Буслая только это как раз и волновало!  

Для Шарлиз жизнь в тайге задалась! Вот она – воля! Вот она – свобода! Она не уставала шляться по тайге, обследовать заросли, лазать по высоченным деревьям, охотиться. Тайга была её стихией. Буслай усиленно развивал природные качества дикой рыськи в Шарлиз, пополняя их новыми навыками и умениями. Ему не было стыдно за это, он не представлял Шарлиз в другой среде обитания и серьезно готовил дочку к грамотной жизни в тайге. Они никогда не скучали друг с другом. Шарлиз за всем эти праздником на-стоящей свободной жизни почти совсем забыла про мамочкин дом. Так бывает, у котаусей тоже.  

Вскоре Буслай вывел свою малышку в свет, он представил её «рыжей» братии как свою любимую Дочь. На особей мужского пола красотка Шарлиз (ну, просто копия Буслая! ) произвела неизгладимое впечатление, женская часть натужено поулыбалась и лице-мерно посюсюкалась, чтобы доставить Буслаю удовольствие. Дело в том, что молодой чертовски красивый и гиперактивный Буслай не уставал оставлять бесчисленных потомков среди всех рысьих, обитающих в тайге. А, почему бы, и нет! Его бы не поняли, если бы он вел себя по-другому. Но ни одного из своих отпрысков Буслай не называл своим сыном или дочерью. Он много занимался с ними, помогал в освоении жизни, учил приемам ведения боя и охоты, как в одиночку, так и стаей. Все они были для него на равных, он никого не выделял и не проявлял к кому-то особенных отеческих чувств. Вот почему мамы-рыськи сейчас с такой завистью смотрели на Шарлиз. В кругу близкого по духу молодняка Шарлиз расцвела ещё больше. Здесь она обрела себе подобных друзей, и ей было с ними хорошо!  

Как-то Буслай, прогулявшись с дочкой по тайге, решился-таки затронуть не дававшую ему покоя темку. Он начал намекать на близившееся расставание: «Тяни, не тяни, а скоро домой, моя лапочка-дочка». «Мой дом – тайга! – напыжилась Шарлиз. – Не хочу улетать, буду с тобой всегда! Что мне там делать с этими изнеженными графьями и графинюшками? » У Буслая замерло сердце (Вот оно, началось! ), он спросил осторожно: «Их, что так много? » «Кого? » – не поняла Шарлиз. «Ну, твоих сводных графинчиков? » – Буслай чуть не задохнулся, боясь услышать правду, очень неприятную для него. Он даже остановился, чтобы выслушать «приговор». «Папка, да ты что с лица сошедши? Устал, тебе плохо? – забеспокоилась Шарлиз. – Да нет никаких графинчиков. Я имею в виду Орловых и маму с Клавочкой – они теперь графья-графини». «Как нет графинчиков? Кудой они по-девались? Должны были быть, по моим подсчетам…» – Буслай осекся (Ну, какие, на хрен, подсчеты! ). Но Шарлиз уже просекла, вперилась на папку и строго приказала: «Так, выкладывай, что ты там сосчитал! » Буслай понял, что не отвертеться, теперь ему пришлось присесть. Как же тяжело разговаривать такие непростые разговоры с родной дочерью! Сто потов сошло, легче стадо оленей загнать и завалить! «Понимаешь, лапик, твоя мамочка сказала мне, что у них с Графом будут детуси…» – растерянно сказал Буслай. Он уморительно выглядел в роли стесняющегося. «Им, поди, уже по месяцу должно быть, по моим, так сказать, подсчетам. А ты говоришь, их вообще не стояло…» – продолжал Буслай извиняющимся тоном, начиная уже нести околесицу от чрезмерного волнения. «Пап, лужа рядом, попей водички, – Шарлиз попыталась привести бедного папочку в чувство, – пока у меня не предвидится братиков-сестричек. Успокойся! » «Да, я и не бес…» – попытался оправдаться Буслай и приник к воде, жадно хлебая из, кстати, подвернувшейся лужицы.  

Остаток пути шли молча. Шарлиз искоса с волнением наблюдала за папочкой. Что-то с ним было не то. Он весь ушел в себя, что-то думал или мысленно с кем-то разговаривал. Это так и было на самом деле. Буслай объяснялся с Монро, которая его обманула, проехалась по мозгам, несусветной ложью укротила его страсть, чтобы отделаться в тот момент от его приставаний. Но, разве так брешут, в смысле, шутят такими вещами?! Буслай про себя задавал и задавал вопросы Монро, просто засыпал её прямыми и справедливыми вопросами, от которых не увернуться, на них придется ответить! Он распалился, возбудился, захотел побыть один, всё переварить, подумать. Шарлиз поняла это и оставила папочку наедине с самим собой.  

Буслай зарылся поглубже в тайгу, залез на высокую ель, предварительно, ободрав ей весь ствол когтями (не удержался, в нём всё кипело! ). Примостившись на удобной ветке стал думать. Несколько раз чувства настолько сильно переполняли его, что Буслай поднимал морду и в просвет между ветками начинал заунывно протяжно мяукать в ночное звездное небо. Он пришел в себя, когда ему в далеком далеке ответил такой же унылый протяжный вой. «Неужели волки? – встрепенулся Буслай. – Этого только не хватало, за своего приняли. Пора завязывать с грусть-тоской! ». Буслай приказал себе не растопыриваться перед дочерью. Этой ночью он твердо решил, не отпускать Шарлиз с Таежной. Это раз! Любым способом добраться до Советского Союза и объясниться с Монро с глазу на глаз. Это два! Буслай крепко заснул, он уважал себя за принятые мудрые решения и был спокоен, собран и готов к осуществлению своего отчаянного плана.  

Вот вам всем! Тут Буслай вышел у меня из-под контроля. По моему замыслу как автора, Буслай больше не встречается с Монро лет эдак семнадцать. Ан, нет! Он уже летит в космолете, и я не могу, не имею права ему воспрепятствовать. Главное, чтобы беды не натворил со своим диким характером. Надо за этим проследить, я ещё что-то значу в этой книге!  

Утром Буслай переговорил с Сём Сёмычем, коротко, правдиво, по-мужски. Сёмыч, как всегда, всё понял и обещал помочь в переходе через пропускной пункт космодрома. У него везде была своя рука. Не сказать, что он одобрил решение Буслая объясниться с Монро, но и отговаривать не стал. Буслай – взрослый котаусь и вправе решать за себя сам, тем паче в делах семейных. Таковы были принципы Сёмыча. Другой вопрос, что ему пора было возвращаться, а Шарлиз не собиралась улетать с Таежной категорически. Получается, он не выполнил свою миссию сопровождающего охранника, которой его наградили Клавочка и Монро. Клавочка, наверное, обидится…не видать ему Клавочки, как своих ушей… Но не мог же он схватить Шарлиз за хвост и силой притащить к мамочке. Будь, что будет!  

Итак, пройдя удачно КПП с помощью давно знакомых дежурных, Сёмыч и Буслай отправились в Советский Союз. Никто не знал про то, что Буслай улетел с Сёмычем, не поставили в известность даже Урсу, так как старик был всегда против общения Буслая с «белая баба-кошак». Для всех Буслай отправился на спецохоту с одним из кланов «рыжих», где Шарлиз, якобы, было запрещено присутствовать по причине того, что она женщина, хотя и маленькая. Шарлиз презрительно фыркнула, выслушав это от папки, но настаивать не стала. Всё вроде удачно прокатило.  

Прилетели. Буслай остановился, естественно, у Сёмыча. Немного отдохнув, решил провести разведочку, понаблюдать за домиком графьев. Четверка была неразлучна. Пока Буслай не знал, как организовать встречу с Монро один на один. Казалось, Граф приклеился к ней супер прочным клеем и следовал по пятам. Вырубить этого кренделя хотя бы на часик! Так мечтал Буслай. Но мечты мечтами, а рандеву с Монро никак не вырисовывалось. Выручил Сёмыч, спасибо ему, настоящий друг! Он согласился заманить Клавочку с Монро в гости, типа для разговора о Шарлиз, а там уж дело техники.  

Короче, Сёмыч как-то исхитрился, несмотря на то, что совсем не умел врать. Девушки должны были быть после полудня. Буслай прятался в саду среди густых кустов душистой сирени. Слишком навязчивый запах вовсю цветущих кисточек мешал ему сосредоточиться, но выбора не было, и он терпел. Гостьи прибыли. Буслай не спускал глаз с Монро. Вид у неё был озабоченный, слегка, даже злой. Монро была не в настроении, так-же как и её подружка Клавочка. Ясно, что девушки подозревали самое худшее. Сёмыч вернулся с Таежной один. «Суперагент» не выполнил свою миссию, Шарлиз осталась с папочкой в тайге. Буслай видел, как все прошли в домик и оттуда послышался громкий голос Клавочки, наверное, она отчитывала бедного Сёмыча, а он, скорее всего, молча сносил обидные упреки. Потом как-то всё затихло, а через минуту на крылечко вышла задумчивая Монро, медленно спустилась и побрела по дорожке в сад. Вот он – счастливый случай! Можно начинать обнаруживаться.  

Буслай тихонько окликнул Монро из сиреневых кустов. Она застыла с поднятой для очередного шага лапкой, недоуменно оглянулась по сторонам. Послышалось? Буслай позвал её ещё раз, Монро осторожно двинулась к кустам. Заглянула внутрь. Встретились взглядами. Монро отпрянула, но не убежала. «Что ты здесь делаешь? Как?! Где Шарлиз?! С ней что-то случилось?!» – Монро задыхалась. Она вдруг представила, что с доченькой случилось что-то непоправимое на этой гадской Таежной планете, раз уж Буслай здесь. Монро стало плохо, она ослабла и бессильно легла на землю. Буслай подскочил к ней, приподнял безвольно лежащую в траве головку. Монро закатила глаза, ей действительно было очень плохо. Буслай склонился над ней и начал с силой дуть на Монро, причитая: «Ну, что ты, родная моя, любимая! Что ты себе навоображала? С нашей Шарлиз всё в порядке! Она – в шоколаде, то бишь, в своей среде! » У него отпало всякое желание грубо выяснять отношения с такой хрупкой и невероятно чувствительной Монро.  

Буслай ждал взрыва эмоций и, возможно, оплеуху, но Монро сказала совершенно спокойно: «Я знала это давно, я ждала этого, я была готова к этому». Потом добавила не-ного обреченно, но всё так же спокойно: «И я НЕ буду препятствовать счастью дочери! Живите вместе, радуйтесь своей тайге! Я НЕ буду мешать, если ты прилетел договариваться об этом». Да, уж, для блондинистой особы Монро вела себя на редкость разумно.  

Она снова опустила голову в травку, закрыла глазки. Буслай не удержался и лизнул её в мордочку. Монро вскочила и отпрыгнула. В глазах застыл вопрос «Зачем это? ». Буслай расценил это по-своему, ревность к какому-то там престарелому Графу накрыла его волной. Нет! Он поговорит с ней сейчас! «Как поживают твои маленькие графчики? » – с полуиздевкой спросил он. «О-о-о! Превосходно! » – приняла игру Монро. «Да, что ты? – прикинулся удивленным Буслай. – Подозреваю, все, как один вылитые Граф! Сколько их, если не секрет? » «Четверо, нет, пятеро, даже, семеро! Прикинь, все благородного серого окраса, как сам Граф! Ну, ты меня понимаешь…» – Монро кокетливо повела бровкой. Удар ниже пояса! Буслай не стерпел, жестом показал, как мотается язык без костей: «Бла-бла-бла! Да, нет никаких графинчиков, и быть не могло при таком-то муженьке! » Буслай показно рассмеялся. Удар под дых в обратку! Монро зашипела: «Пшшшел вон! Чмошшш-ник! Плебей! Дикарь! » Монро нырнула под куст сирени. «О-о-о! Наконец-то я лицезрею настоящую графиню! » – произнес Буслай. Он ждал очередного ответного выпада. Но Монро молчала (? ) Опасаясь получить когтями по морде, Буслай все же заглянул в кусты. Монро выглядела подавленной и совершенно опустошенной. Он вполз к ней под кустик. Монро сказала: «Буслай, уходи! Береги Шарлиз! Я её очень люблю! » Это был бесславный конец разговора, Буслай понял это всем существом и безропотно подчинился. Он развернулся и полез через ветки наружу. Он почти выбрался, когда почувствовал, что его хвост буквально пришпилен к земле. Буслай в недоумении оглянулся на обидчика, позволившего грязно издеваться над самой чувствительной частью его тела. На него, не мигая, смотрели ярко желтые глаза Монро, передней лапой она удерживала его хвост и улыбалась не очень приличной улыбкой. Он увидел и почувствовал свою Монро, ту далекую белокурую красавицу, от которой потерял голову ещё на Прелестной планете. И потерял свою буйную голову, похоже, навсегда! Буслай кинулся к Монро неудержимо и властно. Она не сопротивлялась ни грамма. Монро утонула в своих запретных чувствах, которые вдруг вырвались наружу…и…плевать на всё!!!  

Вечером Буслай улетел в тайгу. Они не договаривались ни о чем, не загадывали на будущее, вообще не обсуждали то, что сегодня случилось. Монро просто передала приветы и поцелуи малышке Шарлиз. На прощанье она пощекотала Буслая за ухом, от чего он совершенно по-мальчишески рассмеялся, шутливо потрепала его за кисточки, нежно лизнула в лобик. Он наклонился близко-близко и прошептал Монро на ушко: «Скажи мне – Буся…». Она ответила ему тоже шепотом: «Мой милый Буся…». Буслай щурился от удовольствия. От яркого заходящего солнышка, против которого стояла Монро, у него слезились глаза. Монро нежно промокала их белой изящной лапкой, но глаза слезились вновь. А может это были слезы счастья сурового дикого котауся, прорезавшиеся от избытка чувств? Как знать, как знать?.. Пока, Буслай…  

От автора:  

Да, они из меня веревки вьют, мои герои.  

Натворили дел.  

Оправдывайся теперь перед любезным Графом, выкручивайся…  

Ещё на целую главу. Ну, что ж, продолжение следует…  

Глава 11. Гонец с недобрыми вестями из тайги.  

Волки-мутанты готовятся к атаке на рысиное сообщество.  

Чрезвычайный Совет Большой Рысьей Стаи.  

Опасность на подступах. Прощай тайга! Шарлиз летит домой.  

Счастливый Буслай вернулся в Таежные дали. На космодроме он столкнулся с Урсу, который провожал очередную партию хвативших экстрима туристов. Друзья поприветствовали друг друга и вместе пошли на Базу. Урсу ничего не спрашивал у Буслая. Скорее всего, хитрющий «чертяка» понял, что не было никакой спецохоты, а Буслай мотался к своей белокурой зазнобе. Ну, не спросил и ладно, Буслаю легче – не врать лишний раз. «Не проведешь чёрта узкоглазого! » – беззлобно подумал Буслай. Потом вдруг вспомнил про Шарлиз. Какая жалость, но он не сможет передать её горячие приветики, «чмоки» и «обнимашки» от мамочки Монро. Для неё он уж точно был на спецохоте. Надо придумать что-то, как он поохотился с «рыжими» друзьями, кого заломали и как, чтобы не завираться по полной, а более-менее правдоподобненько.  

Буслай соскучился по шебутной дочурке, ему не терпелось её увидеть. Но Шарлиз не сидела сиднем на одном месте. Как доложил Урсу, она с самого ранья умчалась с новыми друзьями-рысятами покорять какое-то неизведанное местечко в тайге. Пущай себе гойкает!  

Буслай блаженно развалился на диване в домике для туристов, стал вспоминать их встречу с Монро. Сердце его таяло и млело, млело и таяло. Он не заметил, как сладко задремал. Разбудил Буслая громкий голос Урсу. Что-то случилось, не иначе. Урсу не разговаривал так громко по пустякам. Буслай подскочил и выбежал на поляну. Там был гость – Рыжий Ус. У Буслая дрогнуло сердце, он испугался, вдруг что-то произошло с Шарлиз. Но взбудораженный Ус примчался по другому делу, и дело было неважнец.  

Оказывается, у «рыжих» был гонец из другого рысьего клана с очень недоброй вестью, которую те получили по звериной цепочке от своих дальних родственников, тоже «рыжих». Последние обитались далеко за Змеючей горой и редко встречались со своими, но весть было настолько важной, вернее даже страшной, для всех кланов из серии рысьих, что незамедлительно были разосланы гонцы во все концы с предупреждением.  

Вот какова была эта нехорошая весть. В непосредственной близи от своей легитимной территории дальние «рыжие» заметили следы присутствия волков. Пока серые хищники не заходили конкретно на территорию рысей, но признак приближения к границам «рыжих» был очень плохой. Все знали и помнили прецеденты таких, казалось бы, не-винных приближений, которые во всех случаях заканчивались откровенным нападением со стороны волчьей стаи. Не для того волки рыскали вблизи, чтобы потом извиниться за «случайное» пересечение запретной линии. Они вынюхивали, где лучше напасть.  

Один из тех дальних «рыжих» подслушал разговор охотников про этих волков. Они – мутанты. Смесь, надо прямо сказать, термоядерная – коктейль самых лютых особей серых волчар с бродячими псами и шакалами. Зашибись три раза!!! Охотники говорили, что ни разу не встречали такого ненавистного и злобного братства хищников, готового порвать в клочья всё и вся. Они уже затравили и задрали двух людей с ружьями. Правда, те были браконьерами, молодыми и глупыми, которые сунулись в тайгу с бухты-барахты, так сказать, на шап-шарап, и поплатились за это. Но хрен, редки не слаще! Волки-то напали не на браконьеров, а просто дерзко пошли на людей с ружьями, не побоялись. Похоже, очень борзый народец! Жди беды!  

Дальние из «рыжих» зазмеючегорных попросили помощи, в случае чего. Так вот, на завтра несколько рысьих кланов наметили собрать Чрезвычайный Совет Большой Рысьей Стаи и обсудить назревающую и, похоже, неизбежную войну с волками-мутантами. Если всё, что рассказал Рыжий Ус, было хоть на пятьдесят процентов правдой, было, над чем задуматься.  

Извечный конфликт «волки-рыси», неизвестно кем и из-за чего начатый, для рысей был, несомненно, намного опаснее. Волки, даже обычные, так называемые «чистые» без сторонних примесей, по всем показателям были сильнее соперников рысей. Поэтому возникающие перманентные войны между двумя враждующими народами таежных хищников заключались в следующем. Как правило, волки агрессивно нападали с целью изгнать рысей и присвоить новые земли, а рыси мужественно защищали свою законную территорию и, в случае грамотно организованной обороны, могли отстоять свое право обитать на земле предков. Противостоять наглому агрессору, коим являлись волки, можно было, только объединив усилия всех рысьих кланов. Но, из печальной истории известно, что объединиться удавалось не всегда по многим причинам. Тогда гибли целые кланы рысей. Волки просто уничтожали разрозненные семьи и легко завладевали их территориями с обильной и сытной жратвой.  

Вот для чего необходим был Совет Большой Рысьей Стаи накануне ещё не случившейся пока беды – чтобы не пропасть по одиночке. И договариваться о совместном противостоянии надо было уже сейчас.  

Буслай здорово волновался. Война с превосходящим по силе противником всегда крайне опасна и сложна. А тут ещё Шарлиз! Он еле дождался, когда любимая дочурка, наконец-то, вернулась со своих игрищ и походов в тайгу. Встрече порадовались. Буслай, не рассусоливая, выложил Шарлиз пренеприятное известие. Она была уже немного в курсе, стан «рыжих» кипел страстями по поводу объявившихся невиданных ранее волков-мутантов. Мало того, она уже была готова биться с ними за честь и достоинство «рыжих» друзей. Вот тебе и здрасте! Буслай был в шоке от воинственных настроений дочери – его несмышленого дитятка. Он не стал портить вечер встречи, отложил разговор на завтра на после Чрезвычайного Совета. Но, уже было ясно, что первый решительный бой будет с Шарлиз, когда он попытается удалить её из зоны предполагаемого конфликта.  

Итак, очень ранним утром, пока ещё из тайги до конца не отступила ночь, Буслай по-тихому помчался к «рыжим». Чрезвычайный Совет по общему соглашению был организован на линии разграничения территорий нескольких рысьих кланов. Присутствовали представители самых авторитетных и многочисленных по составу семей. Остальные по умолчанию должны были подчиниться решению уважаемого Совета. Председательство-вал альфа-самец самого удаленного клана Галактион, на территории которого и были за-мечены первые следы волков-мутантов. Галактион прекрасно понимал, что в данной ситуации, когда его клан, в случае развязывания войны, первым окажется под ударом не-приятеля, не уместно изображать из себя Царя всех времен и народов. Он мудро построил свою пламенную речь исключительно в манере просьб о помощи. Галактион взывал к со-бравшимся, молил, уговаривал не бросать его замечательную семью на произвол судьбы и дружно всеми отразить нападки агрессора. Конечно, не обошлось без взаимных упреков, припоминаний бывших обид и желания унизить, повозить мордой об ствол самодовольно-го заносчивого Галактиона. Он мужественно и терпеливо переносил все нападки и унижения, но наматывая на ус непозволительные высказывания в свой адрес и запоминая в морду распоясавшихся обидчиков. «Потом поквитаемся, – думал он, щуря глаза, чтобы скрыть злобные искры, – дайте только с волками управиться…поползаете ещё у меня в ножках…мелочь пузатая! ». Особенно его задевал вожак заречного клана Йеллоурива, который по такому случаю больше всех унижал и допекал Галактиона, не мог отказать себе в удовольствии поёрничать и поиздеваться. «Дурила из дурил, а как заговорил! – удивлялся Галактион про себя на «желторечника» (так за глаза называли вожака заречных). – Первому усы пообрываю и моргала выцарапаю! А уж как задницу-то рыжую надеру! » При этом он умильно улыбнулся Йеллоуриве, который больше всех высказывал сомнения по поводу злободневности вопроса, чем сильно сбивал с панталыку других неустойчивых элементов. Уж не паника ли это, может вообще никто никого и трогать не собирается, может беда пройдет стороной, а война с волками – не наша тема?.. Ну и т. д. и т. п. На такие бездарные заявления сомневающихся в серьезности проблемы Галактион заявил следующее. Он не хотел до поры, до времени нагнетать обстановку, но сегодня ночью волками был растерзан его соплеменник, который пренебрег осторожностью и вышел на ночную охоту один. Причем, волки задрали его явно на рысьей территории, а потом перетащили за границу, не удосужившись замести следы, и там уже разделались окончательно, не оставив от бедняги практически ничего. Такая нешуточная новость была для всех, как обухом по башке. Быстренько разбежались по кланам организовывать боеспособных рысей и готовиться к неотвратимой битве.  

Цель Чрезвычайного Совета была достигнута. По большому счету, все согласились с тем, что сложить силы рысей в общую копилку для создания мощной рысиной армии, способной противостоять силам зла, есть первостепенная задача. Иначе, рысьему племени копец! На том и порешили.  

Второпях придул домой и сильно обеспокоенный Буслай. С порога заявил, что Шарлиз улетает сегодня ближайшим рейсом и…баста! Доча, естественно, обвалялась в каприз. Она уже нафантазировала себе, как героически будет сражаться бок о бок с папочкой. Словесная перепалка между отцом и дочерью затянулась бы надолго, если бы не появился причапавший на всех парах Урсу. Старик так запыхался, бежамши, что не мог никак отдышаться. А, когда пришел в норму, поведал ещё одну страшную историю. Урсу успел переговорить со знакомыми охотниками. Оказывается, вчера была очередная жертва среди людей. Волки напали и насмерть задрали молодого охотника Колю. Не пожалели и его верного друга охотничьего пса Злюку. Волки вели себя настолько нагло и жестоко, что мама не горюй! Они не убоялись ни отчаянного лая Злюки, ни даже ружья, из которого Коля, отстреливаясь, выпустил все патроны. Мутанты шли буквально на оружейные вы-стрелы и ничуть не боялись их. Что характерно, ни один волчара не пострадал, следов волчьей крови обнаружено не было. Всё это говорило о многом – враг был коварен, жесток, беспощаден и неимоверно умен. А самое страшное, что трагедия с охотником Колей произошла на территории наших «рыжих», считай, совсем рядом.  

Шутки кончались! Перепуганная Шарлиз увидела страх на лице Урсу, не меньший страх она увидела и на морде папочки и разрыдалась. После недолгих сборов, её отправи-ли в Советский Союз к «мамкам-куклам-нянькам» в сопровождении сменного дежурного по космодрому.  

Шарлиз жутко переживала за папочку и плакала всю дорогу. Её встречали мамочка Монро и Граф. Успокоить дочурку не смогли до самого дома. Совершенно напуганная Монро и обескураженный Граф пытались добиться от неё хоть каких-то объяснений, но тщетно. Из обрывков несвязанного рассказа дежурного поняли, что в Таежных далях про-исходит что-то страшное. А когда успокоилась Шарлиз, домашние услышали от неё по-трясшие всю семью новости. Папочка собрался идти на войну со страшучими волками-мутантами, которые начали поедать людей и рысей на Таежной. Монро грохнулась в об-морок.  

Лишившуюся чувств Монро едва успел подхватить граф Григорий. Он бережно передал бездыханное тельце Клавочке, и та уложила Монро на диван. Пришлось даже применить препротивный нашатырь, чтобы привести в чувство бедняжку Монро. Граф с отрешенным видом наблюдал все эти манипуляции со стороны. Его так поразила реакция жёнушки на рассказ Шарлиз, особенно в том месте, когда речь зашла о Буслае, что он как-то медленно соображал по поводу происходящего, а всё больше анализировал и сам чуть не вырубился от закравшихся подозрений.  

Монро пришла в себя, но всё ещё была слаба и смотрела на всех блуждающим взо-ром затуманенных глаз, ставших почему-то бледно желтыми. Она стала такая маленькая, жалкая и беспомощная одновременно. Наконец-то торкнуло Графа. Он подошел к Монро, начал гладить её безвольную лапку, перебирая пальчики. Монро резко отдернула лапу с каким-то отвращением. Потом глаза её стали темными от расширившихся зрачков, она заметалась на диванной подушке и отвернулась. Графу показалось, что она не дышит. Он испуганно посмотрел на Клавочку. Та склонилась над Монро и констатировала: «Она спит, не будем ей мешать». Клавочка занавесила окно. Все вышли из комнаты. Двери прикрыли. Покой Монро был создан, пусть отдыхает.  

Но Монро притворялась, она не спала. Ей необходимо было побыть одной. Монро была очень рада, что Буслай умудрился выпроводить Шарлиз вовремя с гадской таежной планеты, которая приносит её близким сплошные проблемы. С другой стороны, и это бы-ла основная причина её внезапного обморока, она страшно испугалась за любимого. Она прекрасно понимала, что Буслай будет не Буслай, если не ввяжется в предстоящую бойню с волками. Причем, она не сомневалась, что её Буся полезет в самую гущу, в самое пекло. Ей опять стало плохо, в животе похолодело. Монро вырвало.  

Она позвала Клавочку. Подружка прибежала, захлопнув дверь перед носом Графа. «Только не пускай его сейчас ко мне, – взмолилась Монро, – иначе я не ручаюсь за себя. Не могу его видеть…пока… Присядь, я тебе кое-что расскажу». Клавочка выслушала историю недавнего рандеву с Буслаем в саду Сёмыча, после которого любовь к Буслаю вернулась и захватила Монро с неимоверной силой. Монро просила совета, как себя вести теперь, но Клавочка понятия не имела, что подсказать подруге. Они ещё долго шептались, обмозговывали и пришли к выводу, что Графа нельзя обижать, жалко Графа-то. Он хороший, заботливый, предупредительный, всё время рядом, а уж любит-то как свою Монрошечку! Нет, Графа нельзя оттолкнуть просто так, не виноватый он, что Монро начудила с Буслаем. Клавочка уговорила Монро держаться с Графом ровно, а там само собой, воз-можно, уладится, стерпится-слюбится. Что до красавца Буслая, то неизвестно, будут ли ещё пылкие случайные встречи. Он – рысь вольный, таежный, дикий, вряд ли угомонится в скором времени. Опять же у него на повестке дня война и неизвестно, чем всё закончится. Клавочка привела этот неоспоримый довод и тут же пожалела, Монро опять лишилась чувств.  

А в закрытую дверь уже усиленно рвался Граф, скребясь всеми когтями, настаивая впустить его к законной супружнице. Клавочка открыла дверь, Монро открыла глазки. Влетели Шарлиз и Граф. Начали внимательно изучать Монро. Она слабенько улыбалась и шептала, оправдываясь: «Всё будет хорошо, это я за дочку переволновалась…». Всеми покрутились вокруг болезной. Монро закрыла глаза и тихо заснула, теперь взаправду. Она очень устала.  

Разбудил её голос Буслая, такой явственный, такой настоящий, что она начала ис-кать его глазами в комнате до тех пор, пока не поняла, что это был всего лишь сон. Буслай звал её: «Монро! Монро, любимая! Иди ко мне! » Слезы покатились у Монро из глаз, горькие рыдания готовы были перейти в истерику. Но Монро справилась, следуя мудрейшим науськиваниям своей подружки Клавочки. Она встряхнулась, помылась и к ужину была при полном параде. За столом Монро была необыкновенно нежна и ласкова с Графом. Всё время просила его передать ей то или принести это, и очарованный Граф с превеликим удовольствием исполнял все прихоти любимой. Монро и Граф выглядели замечательной супружеской парой. Клавочка с Григорием были за них несказанно рады.  

Вечер прошел спокойно и дружно, много говорили, таежной темы не коснулись ни разу. Шарлиз к этому времени уже спала без задних ног. Ей снилась великая Тайга, папочка-красавчик сильный и смелый, «рыжие» друзья веселые и неугомонные.  

Оставшись наедине, Монро попросила прощенья у Графа за свою выходку. Он улыбался ей во весь рот, врал, что вовсе не заметил с её стороны грубости по отношению к себе, нежно осыпал поцелуями её глазки, щечки, лобик. Черные предательские мысли полезли Графу в голову, когда Монро заснула, сладко примостившись на его плече. «Это не кончится никогда! – думал бедный Граф. – Она всё ещё любит этого дикаря. Как мне это выдержать? Ревность ест меня изнутри, я чувствую, как она изводит меня, а я бесси-лен перед ней! Я всё время боюсь, боюсь потерять мою прелесть (Граф влюблено посмотрел на мордочку Монро и лизнул её в лобик)! Я умру без неё! » Глаза у Графа защипали, он тихонечко заплакал и уснул весь в слезах.  

Глава 12. Третий мистический сон Урсу.  

Стра-а-а-шно! Аж, жуть!  

Урсу вскочил от того, что кто-то настойчиво постучал в окно домика. Была глубокая ночь, полнолуние. Совершенно правильная круглая луна ярко светила прямо в окошко, и комната была залита каким-то невероятным голубым светом, волнующим, нереальным и страшным. Урсу сел на постели, свесив ноги, и прислушался. Он ждал повторения стука, но никто больше не стучал. Урсу решил, что ему показалось. Голубой проем окна упорно манил его. Он спустил ноги на пол и медленно пошел к окну через неприятную голубую комнату, не спуская глаз со светящегося притягательного круга луны. Ему было стрёмно заглядывать в окно, за которым проглядывалась поразительная волшебная ночь, только более насыщенного, чем в комнате, синего цвета. Урсу решил глянуть в окно толь-ко одним глазком и быстро назад в спасительную коечку. Он выглянул на улицу, подавив страх. Никого. Вздохнул с облегчением, значит, тревожный стук всё же приснился. Но рано радовался суеверный старик. В окне мелькнула тень и в стекло уперлась знакомая мордочка. Это была белая Белка из его прошлого сна. Она шарила безглазыми белыми глазами по комнате, явно ища Урсу. Бедный старикан запаниковал. Он не мог сдвинуться с места. Наконец белка обнаружила искомый предмет и «воззрилась» на Урсу пустыми, казалось, невидящими глазами. Она ощерилась хищной улыбочкой, обнажив мелкие гвоздики острых зубок и спросила тоненьким детским голоском: «Чёт или нечет? » Урсу вздрогнул и машинально ответил «Нечет», соображая, попал он или не попал, и чем чреват для него такой ответ. Белка засмеялась сухими отрывистыми смешками и сказала в приказном тоне: «Тогда пошли, нерусь! » Урсу подчинился, хотя понимал, что делать этого было нельзя. Он вышел босой, вернее, в одних носках на улицу. Белка шла на задних лапках-голифе в сторону тайги, пересекая совершенно синее пространство, окружающее Базу. Тайга стояла по периметру синей поляны чёрной беспросветной стеной. Вблизи Урсу раз-глядел, что тайга вовсе не чёрная, а темно-фиолетовая. Когда Урсу шагнул вглубь лесной чащи, он непроизвольно оглянулся. База со всеми её постройками и знакомая поляна исчезли, утонули в бледно-голубом плотном тумане. Урсу поднял голову, над фиолетовыми елками висело синее небо, усеянное яркими бесчисленными звездами. Луны на небе не было или он просто не видел её за верхушками огромных высоченных елей и сосен.  

Белка шествовала впереди, периодически махая Урсу лапкой, призывая двигаться за ней, и постоянно издавала цокающие звуки. Урсу тоже привычно цокнул языком. Белка остановилась, оглянулась на Урсу и погрозила ему маленьким кулачком. Затем командно махнула, приказав идти за ней, и Урсу безропотно поплелся за своим предводителем, обладающим невероятной властью над ним.  

Вскоре Белка резко тормознула, и Урсу чуть не наткнулся на неё. Белка зло зашипела и указала лапкой вперед. Урсу увидел прямо перед собой странное сияние. «Теперь, ты – первый и не балуй! У меня не забалуешь! » – произнесла Белка совсем другим, скрипучим голосом. Погрозила теперь маленьким пальчиком, скомандовала: «Шевели батонами, растопыра! » Урсу подчинился. Чем ближе они подходили к сиянию, тем отчетливее Урсу различал пламя костра, очень яркое, оранжево-красное. Искры от костра поднимались в синее небо огромными столбами. Зрелище было невероятно красивое!  

Белка постоянно мерзко подпихивала Урсу сзади. Если же старик недовольно оглядывался, она хищно шипела, и Урсу повиновался маленькому злому зверьку. Вышли на поляну, окруженную тайгой. Остановились за могучей елью. «Смотри внимательно, старый хрен! – голос у Белки каждый раз менялся и становился всё грубее. – Не говори по-том, что не видел, пенёк с глазами! » Посередине поляны горел костер, вокруг которого тесным кольцом расположились непонятные фигурки. Фигурки были живые, они двигались, и их было много. Урсу пригляделся, это были белки, самые обычные таежные белки, которых Урсу стрелял в сезон охоты сотнями. Только одеты были белки в длинные ярко оранжевые то ли плащики, то ли халатики с капюшончиками. Прозвучал резкий звучный сигнал, как будто разбилось стекло. Белки одновременно запоясали свои плащи-халатики красными кушачками и накинули на головы капюшончики. Потом каждая положила вытянутую лапу на плечо соседа. Белки замкнули круг и начали общее движение вокруг костра на манер греческого танца сиртаки, напевая: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло! » Танец белок постепенно ускорялся, и вот они уже бешено мчались по кругу, образуя единое огненное кольцо вокруг горящего ядра, коим был костер. Урсу заворожено смотрел на это колдовское действо и умирал от страха.  

Вдруг танец резко прекратился, белки застыли, как вкопанные. Кто-то сказал свистящим шепотом: «Он близко…». Белки передали по цепочке: Он близко…Он близко… Он близко…». Урсу испугался, что это про него. Меньше всего ему безоружному сейчас в глубокой тайге хотелось ощутить на себе повышенное внимание армии белок-колдуний. Он машинально пригнулся, чтобы спрятаться и тут же получил пинка от сволочной белой Белки. «Куды?! – зашипела она. – Глядеть, чучело бестолковое! Ещё не кончен бал и не погасли свечи! Глядеть! »  

В этот момент все беличьи головки, как по команде, повернулись в оном направлении, Урсу уставился туда же. Из фиолетовой чащи на поляну вышел огромный волк-мутант. Ну, и чудище, я вам доложу! Во всем облике матерого зверя прослеживалась не-прикрытая злость. Белки задрожали и пали ниц, вереща: «О, Великий, Великий! » Великий приблизился к костру, лёг, заняв победоносную позу. Белки поочередно целовали вытяну-тую вперед царственную лапу. Последних Великий с отвращением отшвырнул: «Хватит, обслюнявили всего! » Зло оглядел сборище и спросил также зло: «Всё готово? » «Да, Вели-кий! » подобострастно хором ответили белки. «Покажите! » – приказал волчара. Белки всеми притащили к волчьим лапам довольно тяжелый предмет. Урсу пристально вгляделся и чуть не потерял сознание. В предмете он узнал обрубок передней рысьей лапы, сочащейся кровью. Великий наклонился, обнюхал обрубок, глаза его загорелись кровавым огнем. Волк облизнулся, сел, задрал узкую морду в небо. Оттуда светила появившаяся из-за вершин деревьев холодная голубая луна. Волк завыл сначала не громко, протяжно и тоскливо, потом громче тревожнее. Вскоре вой перешел в злобный рык, пронизывающий душу любого нормального существа насквозь. Урсу зажал уши руками, чтобы не слышать этот нечеловеческий глас, но всё равно слышал. Вой проникал через уши, входил в мозг Урсу, наводя непередаваемый ужас. «У-у-у-у-у-слай! У-у-у-у-у-слай! » Вой распространял смерть!  

До Урсу дошло страшное значение волчьего воя, поразительно похожего на имя его закадычного друга Буслая. Не помня себя, Урсу закричал: «Не-е-ет! » Вся шобла белок во главе с Великим воззрилась на кричащего Урсу. Белая Белка затряслась всем телом, показала указательным пальцем на Урсу и выкрикнула: «Вот – он! ». Она вцепилась всеми коготками в ногу Урсу, удерживая его на месте. Волк медленно поднялся и двинулся в сторону Урсу с прилепендившейся Белкой на ноге. «Тварь тваренская! » – вспомнил Урсу выражение Буслая и попытался стряхнуть сволочную Белку с ноги. Но предательница оказалась на удивление цепкой и тяжелой, хотя и маленькой по размеру. Урсу не мог оторвать от земли ногу с повисшем на ней злобным зверьком. А надо было бы бежать, пока не поздно! Вдруг Урсу услышал голос: «Згинь, згинь, пропади! Плюнь ей в глаз! » Урсу увидел в траве малюсенького белого старичка из своего первого мистического сна. Старичок как будто окроплял белую Белку водой, сжимая и разжимая пальцы, непрестанно повторяя: «Згинь, згинь, нечисть проклятая! Пропади пропадом! » На последних словах старичка Урсу плюнул Белке в белый глаз, как выстрелил. Попадание было точным! То ли заговор старичка, то ли прицельный плевок Урсу, то ли всё вместе возымело действие. Белка отцепилась и исчезла в разлапистых ветвях ели. Урсу смог бежать. Старичок спешно и боязливо оглянулся, прикидывая время до появления волка и затараторил: «Если выберешься, найди шаманиху МаВедь, она поможет и подскажет, как…» Старичок не договорил, он обернулся вокруг своей оси, как юла, и умчался по спирали ввысь, растворившись в синем небе.  

Урсу бросился бежать дальше. Он слышал за спиной сопение догоняющего его волка. С обеих сторон, перескакивая с дерева на дерево, летели белки-колдуньи. Глаза у них стали красными от возбуждения. Они указывали пальцами на Урсу и визжали: «Вот он! Вот он! Вот он! Ату его, Великий, ату! »  

Урсу споткнулся, упал, повернулся лицом к приближающемуся волку. Матерый навис над ним, хрипло дышал отвратительной вонючей, слюнявой пастью прямо в лицо. Безжалостные желто-зеленые глазищи с красными отблесками в глубине медленно приближались, сливаясь в один огромный глаз. Сердце Урсу зашлось, в голове молнией про-мелькнуло: «Копец, однако! » Урсу проснулся…  

Сердце бешенными толчками ударялось в ребра. Урсу помнил весь сон с мельчай-шими подробностями. Ему было жутко. Старик попытался встать и не смог с первого раза. На деревянных ногах еле дошел до ведра с водой, выхлестал целый ковшик, следующий вылил себе на разгоряченную голову. Поискал глазами Буслая, не нашел. Босой, в нижнем белье, с мокрой головой вырулил, качаясь, на улицу. На крылечке в солнечном пятачке сладко спал Буслай. Урсу бессильно опустился на пол, вытянул босые ноги, прислонился спиной к теплой, нагретой мирным солнышком стене и бессознательно начал жевать неизвестно откуда оказавшийся в руке пучок зелёного лука.  

Надо было срочно искать шаманиху МаВедь…  

Глава 13. Встреча Урсу с бабой Любой. Колдовство.  

Волки наглеют и звереют, война – назревает.  

Совещание в штабе фронта. Буслай – великий признанный стратег.  

Урсу понятия не имел, где быстро отыскать шаманиху МаВедь, чтобы испросить у неё помощи для Буслая. Что помощь понадобится, Урсу не сомневался, в свои мистические сны он серьезно верил, да и сбывались они всегда, черт бы их побрал! Для начала он помчался к знакомым охотникам, среди которых были и старые, те, что испокон века в тайге, всё знают и многое помнят. Может, подскажут чего путного. Буслая будить не стал, просто заскочил по дороге в стан «рыжих» и попросил Рыжего Уса побыть с Буслаем на Базе, пока он будет отсутствовать. Урсу тревожился за друга и не хотел оставлять одного даже днём. Рыжий Ус был недоволен столь ранним визитом охотника. Ему, страсть как, не хотелось просыпаться, да ещё переться куда-то. «Рыжие» недавно закончили ночную охо-ту, и Ус только начал погружаться в сладкий ватный сон. Но отказать Урсу он не мог, уж очень тот суетился, таращил испуганные глаза и что-то плёл про белок, мутантов, рысью лапу и ещё какую-то бредятину. Главное Ус понял, что дело касалось закадычного другана Буслая. Поэтому, беспрестанно зевая, он скоренько направился к Базе, а Урсу, немного успокоившись, погнал дальше на заимку охотников.  

Охотников он застал на заимке, это его порадовало. Рассказывать сон и связанные с ним переживания не стал – могли и на смех поднять. Просто стал расспрашивать про шаманиху, которая жила якобы где-то в тайге. Даже тут не обошлось без смешков и шуток-прибауток. Охотники – народ, хоть и замкнутый, но веселый. Иногда! Ржач подняли из-за того, что Урсу, наверное, хочет добыть у шаманихи приворотное зелье для тайной зазнобы. Охотники настроились долго шпынять Урсу и обыгрывать самими придуманную любовную историю Урсу и его неуступчивой дамы сердца, пока Урсу серьезно не обиделся и не вышел молча с грустным безнадежным видом. У него даже слезы брызнули из глаз. Охотники поняли, что переборщили, вернули Урсу и уже на полном серьёзе выслушали его. Стали перебирать в памяти всё, что знали или слышали от других про шаманиху, которых в тайге осталось раз-два, и обчёлся. Вспомнили! Правда, никто не знал наверняка, где она обитается. Один из охотников Коля Остроглаз вызвался показать тропу к месту предполагаемого пребывания шаманихи. Когда-то давно, он её там видал несколько раз, может и сейчас повезет. Шаманы не любят сниматься с насиженных наколдованных мест. Шанс был. Урсу с Остроглазом незамедлительно отправились на поиски.  

Двигались через тайгу по почти заросшей тропке, которая вскоре совсем исчезла. Коля даже несколько раз забирался на деревья, чтобы по известным только ему секретным ориентирам определиться с направлением движения. Утро совсем разгорелось, а они ещё никого не нашли. Иногда Урсу казалось, что они кружатся на одном месте и не сходят с него ни на шаг. Но Урсу как опытный охотник знал, что это не так. Тайга человека кружит – это выражение было ему хорошо знакомо не только в теории, но и на практике. Тайга всегда проверяет на вшивость и, если ты проходишь испытание, она отступает и всё становится на свои места. Тайга тебя принимает и даже начинает во многом помогать.  

Итак, наши герои двигались к намеченной цели, продираясь через, казалось бы, не-проходимый бурелом, цепляясь за колючие ветки, утопая в глубокой лесной подстилке из прелых листьев, иголок и мха. Вышли на поляну, пристроились на пеньках слегка пере-дохнуть. Красавица-сорока уселась чуть ли не на голову и начала стрекотать прямо в ухо Коле. Урсу показалось, что она что-то увлеченно рассказывает Остроглазу, а он её внимательно слушает. Наконец Коля поднялся, сорока вспорхнула и улетела в чащу, ругаясь на лету. «Всё, дальше пойдешь один, – сказал он, – тут рядом совсем, не промахнешься». Урсу не стал домагиваться до Коли, почему он не желает довести его до места. Просто стало как-то не по себе, тревожно стало. Коля жестом вождя мирового пролетарьята указал направление пути, по которому должен был двигаться Урсу, а сам развернулся в прямо противоположном направлении и исчез за деревьями. Урсу остался на полянке один, покрутился на месте. Делать было нечего, надо было идти в направлении вон той однобокой ёлки, и он пошёл. Минут пятнадцать Урсу лез через чащу теперь уже в одиночестве, и ему казалось, что кто-то постоянно наблюдает за ним, хватает за одежду, удерживает и шепчет. Это шепот его сильно смущал, неприятный был шепот и раздавался исключительно за спиной. Урсу не оглядывался, чтобы вдруг не увидать какую-нибудь «чуфырь-почуфырь», которых здесь, наверняка, было предостаточно.  

Урсу выбрался. Тайга разом отступила, и он оказался на аккуратной поляночке. Впереди, почти сливаясь с молодым ельником, Урсу разглядел уютный домик. Он поспешил туда. Урсу давно нарисовал себе в уме образ таежной шаманихи – старуха с темным морщинистым лицом, беззубым шамкающим ртом, замотанная в грязные лохмотья, глазки бегающие и непременно злющенькие, говорит скрипучим неприятным голосом. Он выдержит все эти припендюли, лишь бы помогла и подсказала.  

Урсу подошел к домику, остановился, соображая, как войти и что сказать в первую очередь. Он увидел, что беленькая занавесочка на маленьком окошечке отдернулась, кто-то мелькнул, и занавесочка вновь задернулась. Скрипнула внутренняя дверь и медленно открылась входная. «Кто здесь? – произнес ласковый, очень приятный голос. – Мил дружок, как тебя в эту чащобину занесло-то? » На пороге стояла и разговаривала с ним прелестная то ли женщина в годах, то ли молодая старушка. Сразу не определишь, но уж точно не злая бабкоёжистая колдунья. Одета старушка была чистенько, во всё светлое. Личико излучало доброту и приветливо улыбалось. «Ну, здравствуй, знаменитый охотничек! Проходи в дом, разговоры разговаривать». Урсу был ошарашен таким несовпадение своего мысленного образа и всамделишной шаманихи (у него теперь язык не поворачивался так её называть).  

Прошли в домик. Чистенькая, просто вылизанная светёлочка в старинном деревенском очень уютном стиле. Белёная русская печь с ухватами, глиняными горшками, горшочками и чугунками, лежанка с огромными взбитыми подушками и пестрым лоскутным одеялом. На полу длинные домотканые полосатые половички. Обеденный стол под светлой льняной скатертью, на столе махотки для молока, накрытые вышитым рушником. Под потолком натянуты веревки, как паутина. На них подвешены бесчисленные пучки высушенных трав всех цветов и размеров. На бревенчатых стенах полки с бумажными кулёчками, холщовыми мешочками и стеклянными банками, видимо, с какими-то снадобьями. Больше всего Урсу удивили три густых метлы из веток, зачем так много-то? Тем более в углу он заметил пылесос, вполне себе современный. «Присаживайся, отдыхай, милый дружок, – указала шаманиха на лавку возле стола, – ноги, небось, отнялись по тайге шариться». Урсу разинул рот, чтобы сказать, что ему не до отдыха, надо порешать вопросы, да домой бечь. Но старушка упредила: «Даже не думай! Пока не позавтракаем, никаких дел! Кто ж серьёзные вещи натощак решает! » Она выглянула в окно: «Что-то Пеструха задерживается…» Старушка села напротив, подперла щечку рукой, что-то замурлыкала себе под нос, с любопытством разглядывая Урсу. «Много про тебя наслышана, – завела она разговор ни о чём, – талант у тебя к охоте, наградила Мать Природа. Да и как иначе, предок твой велик был в ентом охотничьем деле, тебе передал силу эту. Так заведено». Урсу хотел спросить, какой такой предок, но не успел. За окном послышался серебряный звук колокольчика, и старушка пошла на улицу, приговаривая: «Пришла моя девочка, пришла моя труженица, пришла моя кормилица» Урсу слегка отодвинул занавесочку, любопытство разбирало. За окном он увидел коровью морду всю в рыжих пятнах. Корова посмотрела в его сторону волооким взглядом карих глаз и тепло сказала: «Дратути, му-у-у…» Урсу спрятался за занавеску. Тут же вернулась старушка с ведёрком, накрытым белоснежной салфеткой. Она ловко разлила молоко по глиняным махоткам, процеживая его через белую хлопковую ткань. Молоко имело желтоватый оттенок и лилось жирной тягучей струей. Наполненные махотки старушка перевязала чистыми белыми тряпочками и прибрала в двухкамерный холодильник внушительных размеров. Из оставшейся махотки она налила молока в большие кружки Урсу и себе, от-кинула полотенчик, под которым обнаружился каравай. Запах свежеиспеченного хлеба ударил в нос, у Урсу потекли слюньки. Стали завтракать. Урсу давно не ел так вкусно и сытно. Молоко было настоящее вкусное со сладковатым оттенком свежих сливок, хлеб – ноздреватый, духовитый, с хрустящей корочкой и мягкий внутри. Запредельного вкуса! «Спасибо, однако! – скромно поблагодарил Урсу и зачем-то добавил – Мать! » Старушка рассмеялась. Она быстренько управилась, всё прибрав на столе, и опять уселась напротив. Вид у неё сделался серьёзный. «Да, попал в переделку твой Буслай! Много неприятностей вижу! » – сказала старушка. «Помоги, МаВедь, научи! » – пылко подхватил разговор Урсу. «Стоп-стоп! Как ты меня назвал? Меня зовут баба Люба! Любушка, Любовь! Ферштейн? » – строго сказала старушка. «Баблюб?!» – поразился Урсу, ему стало стыдно, он потупился. «Откуда только имя такое мне прилепендил? Во сне что ли подсмотрел? » – спросила баба Люба с наигранным удивлением. Урсу от неожиданности выпрямился и взглянул на бабу Любу. Она смотрела на него прямо, в глазах мелькали искорки-смешинки. Но было в них ещё что-то, от чего у Урсу по спине поползли мурашки, и он не мог вымолвить ни слова. «Знаю, знаю весь твой сон наизусть, – взяла баба Люба инициативу в свои руки, – не грузись. Что скажу сразу, сон очень плохой, вещий сон, редкостный. Силы там замешаны колдовские, нешуточные. Серьезные парни из тёмного колдовского мира игру закрутили. Буслая ждет страшная беда! Отвратить её я не в силах, но сбавить градус смогу. Постараюсь…» Урсу заволновался, начал плести невесть что: «Коды, куды, растуды, хтой-то?!... и как бысть?!» «Да, ёлы-палы! – воскликнула баба Люба, – так мы никогда не договоримся, развел тут самодельшину-тарабарщину! » Она подошла к Урсу и залепила ему щелчка прямо в середину лба, проговорив: «Совершенство знать русский! Пока здесь». В голове Урсу сделался туман, а потом отчетливо и ясно. «Вот тепереча поговорим! – сказала баба Люба. – Слухай! » Она положила руки на стол, закрыла глаза, лицо приняло отрешенный вид, и баба Люба начала говорить быстро на одной ноте, перебирая пальцами по скатерти, как будто читала по книге для слабовидящих: «Будет война… волки уже идут…за ними страшные силы Зла…они направляют зверей…разжигают в них злость и ненависть…схватка…белка Иуда…западня…кровь…смерть! » Урсу от возбуждения вскочил и схватил бабу Любу за руку: «Какая смерть?! Чья?! Это нельзя! Любушка, помоги! ». Урсу начал осыпать руку бабы Любы поцелуями. Она качнулась, резко мотнула головой, как бы стряхивая сон, выдернула руку. «Сдурел что ль? Зачем посерёд вклинился? » – она зло глянула на Урсу, в глазах зеленые сполохи. Урсу чуть не упал на пол. «Всё-таки она – МаВедь! » – подумал он. «Ну и что из того? – услышал он злой голос бабы Любы. – Сядь и не дергайся, пока не позволю! » Урсу сел на место и застыл. Баба Люба продолжила, снова войдя в транс: «Бус-лай…Буслай…Буслай…(она произнесла имя Буслай раз десять). Белка зовет…нельзя ходить…там смерть…берегись…стая…волки…атакуют…кровь…смерть! » Урсу не выдержал и опять рванулся к бабе Любы. Та открыла пустые черные глазницы и пригвоздила его к месту. Урсу не мог пошевелиться от увиденного, молча, не шевелясь взирал на продолжение колдовства: «Буслай…Буслай…Буслай… – опять начала повторять баба Люба как заведенная, – не вижу…не слышу…понять…понять…спасти…Вижу! (Урсу затаил дыхание) бег… быстро… плач… крик… язык… западня… стая… девять… лапа… плохо… кровь… смер… нет – выстрел?.. да, выстрел…рана…жив…Жив! » Баба Люба бессильно откинулась на спинку стула, её трясло, в такт ей гремели глиняные миски на столе. Наконец страшная трясучка закончилась. Теперь баба Люба была похожа на старушку, которую внезапно застукал сон. Вдруг она резко выпрямилась, устало посмотрела на Урсу, произнесла «А-а-ах» и превратилась в первоначальную бабу Любу.  

Урсу вопросительно смотрел на неё, ждал пояснений, подсказок. Баба Люба достала из кармана на фартуке горстку семечек, вкусно пахнущих жареными, отсыпала немного Урсу и начала шелушить свои. «Ничего не могу сделать, – тоскливо и как-то виновато сказала она, – пострадает твой Буслай, и пострадает жестоко. Лапы, похоже, лишится. Не разобрала передней аль задней. Но жив будет и это дорогого стоит! Что могла, я сделала! На большее – сил нет! Слишком велика супротивная силища темная! Мне с ней не совладать! » Урсу осмелился спросить: «Любушка, может кто-то посильнее тебя в тайге есть, какой-нибудь шаман из светлых? Уж дюже лапку Буслаеву жаль, как он без лапки охотиться будет? Молодой ведь ещё! » Урсу заметил, что он говорит чисто по-русски, без вымудривания и выдумывания подходящих слов. Хотя думал он всё ещё по своему, по-урсуйски, но незримый переводчик в его голове тут же выправлял его речь. Это было ле-ко и удобно. «Сильна МаВедь, – подумал он, – одним щелбаном всё наладила! » «Кончай, а?! Заладил МаВедь, МаВедь! Зачем меня к своему дурацкому сну пришпандориваешь? Озлюсь! » – услышал он голос бабы Любы. Он испуганно взглянул на неё. Баба Люба мирно грызла семечки и…молчала. «Мысли читает МаВ…Любушка! » – мысленно произнес Урсу, исправившись на ходу. «Так-то лучше! » – молча ответила ему баба Люба. Потом заговорила вслух: «Да нет, сердешный, кроме меня никого в тайге такого ранга, как я не осталось. Давно уж. Почитай три годика, как погиб шаман дед Архипка. Шальную пулю словил от браконьеров. Похоже, те же злые силы пульку-то поднаправили. Жаль Архипку, жаль! Моща был! Он бы от Буслая точно беду совсем отвратил. Хотя, как знать от себя вот не смог. Я тому засранцу, что Архипку порешил, заговор на слепоту сделала на оба бесстыжих глаза. Потапыча, который из славного рода Топтыгиных, на него натравила, он ему моргала-то повыцарапывал, да ещё и помял приличненько…Будет знать фуфло бандитское! »  

Старушка догрызла порцию семечек и сказала: «Итак, мой милый дружочек! Отправляйся домой. Дам тебе наговорной травки и водички. Пить Буслаю три дня и три ночи в виде чая. Через силу, но пить! Предупреждаю, совсем беды не избежать, но минимизировать с помощью снадобий удастся. Чаёк мой и до мозгов Буслаевых дойдет, он поймет, что и как делать, чаёк его вразумит не по-детски! Ну, а с лапой…что с лапой? Потеряет он её в неравном бою. Да…потеряет, а может обойдется…как знать! В том последнем бус-лаевом бою стрелок мне видится, с ружьем. Он Буслая спасет от смерти. Только это не ты Урсу, не вижу тебя рядом с погибающим Буслаем. Главное, этот неизвестный стрелок выручит твоего друга. Вот и всё. Иди, дружочек, иди! » Баба Люба собрала корзинку из бересты с лекарством от смерти и вышла провожать Урсу на крылечко.  

Урсу исподтишка посматривал на бабу Любу, думал: «Хороша бабёнка! Я бы не отказался с такой Любушкой разделить стариковское счастье в тихом таежном уголочке…» Он совершенно забыл, что баба Люба читает его самые потаенные мысли. Она посмотрела на него беззлобно и сказала вслух: «Бабёнка…Ты бы видел, какой я раньше была. Любавой! Смотри! » Лицо бабы Любы стало на глазах изумленного Урсу меняться – вот она – русоволосая девчонка с зеленоватыми веселыми глазками, а вот она – девушка-краса, волосы сплетены в тугие косы, уложенные короной на голове, глаза ярко зелёные, зовущие, дурманящие, дальше она – молодая женщина в голубом платочке, с притягательным взглядом нереально зелёных глаз, в них уже прослеживается колдовская сила, омут.  

Баба Люба превратилась в себя настоящую, близко подошла к Урсу: «А за Любушку – спасибо! » Она щелбаном отменила переводчика в его одурманенной голове. «Так надо» – строго сказала баба Люба, но Урсу не понял, о чём это она. Он мгновенно забыл про «совершенство знать русский язык» и ещё многие мелочи из происходящего с ним. В памяти осталось только ощущение неизбежной опасности, поджидающей Буслая и то, что надо поторопиться на помощь своему рысистому другу. Баба Люба взмахнула на прощание платочком, и тайга расступилась, обозначив просеку, по которой Урсу легко и быстро добрался до своей Базы.  

На крылечке домика его с нетерпением ожидали Рыжий Ус и Буслай. Новости у друзей были не из приятных. Волки вторглись-таки на территорию дальних рысей, агрессивно и бесцеремонно. Задрали тут же двоих мальцов, гуляющих далековато от базового стана. Остатки не съеденных тушек бедняг специально подкинули к стойбищу. Несомненно, это было объявление войны. Скорее даже, волки показали своим наглым поступком, что они не собираются воевать, они будут просто уничтожать рысей. Убраться живыми со своей территории и безропотно оставить её волкам – единственная возможность уцелеть. Вот, что продемонстрировали зверюги. Вечером было назначено совещание военного штаба рысьих. От наших «рыжих» на совещание был делегирован Буслай.  

Урсу поведал Буслаю свой мистический сон, проверил реакцию друга. Буслай вы-слушал крайне внимательно, оснований не доверять снам Урсу у него не было. Уже не раз на его памяти сны старого охотника были вещими, они сбывались. Видя, как озадачился Буслай, Урсу рассказал ему про бабу Любу, показал снадобья. Буслай не противился, он настроился выпить любую гадость, лишь бы умЕрить злые силы. Урсу заварил чаёк и пер-вые глотки колдовского напитка были сделаны. Превозмогая позывы выплюнуть, Буслай добрал всё до донышка. Через какое-то время в башке началась круговерть. Он не просто плохо соображал, он ничего не понимал вообще. Урсу испугался, вдруг что-то напутал с концентрацией или с дозой за один приём. Но вскоре всё закончилось, Буслай вышел из препротивного состояния невесомости в мозгах и себянепонимания. Он сделался бодр, свеж. Мысли стали чисты, понятны и абсолютно логичны. План созрел сам собой, продуманный, взвешенный. «Ух, ты! » – радостно мяукнул Буслай и размашисто заносился по поляне.  

Он готов был выставить свой незаурядный, как ему казалось, план на обсуждение военного штаба рысьей армии. Мало того, Буслай был готов защищать свой план, приводить весомые аргументы, которые сами собой стройно складывались в его умнейшей го-лове великого стратега и главнокомандующего всех рысьих войск. Подоспел вечер и Бус-лай выдвинулся. Штабные уже собрались практически в полном составе и ждали ещё нескольких членов.  

Совещание началось с трагической новости. Один из опаздывающих не дошел по причине того, что натолкнулся на волков-мутантов. С ним разделались смело и умело, подкинув оставшиеся от рыся куски на видное место. Волки хамели на глазах!  

Первым заговорил дрожащим голосом Галактион. Он не мог справиться со страхом, таким этого сильного, бывалого рыся не видел ещё никто. Он состарился сразу на десяток лет, выглядел забитым, беспомощным зверьком. Галактион сразу начал призывать выбросить белый флаг капитуляции перед армадой хищников, не дожидаясь всеобщей гибели. Галактиона поддержали почти половина штабных представителей разных кланов, в основном тех, кто жил на дальних территориях, где волки уже начали воротить без стыда и совести. Как это должно было выглядеть? Да просто – принимаем рабскую позу и ползем под белым флагом в логово волков. Там соглашаемся на все условия последних и остаемся живы.  

Буслай вскочил с места. «Белый флаг вам в зубы! – резко отчеканил он. – Ползите, извивайтесь, пресмыкайтесь, лижите задницу! Вы – не рыси! Вот только что вы перестали быть гордым свободным народом! Драные помойные коты и те не сделали бы то, что вы сейчас тут предлагаете! » «А, какую альтернативу предлагаешь ты, стоумовый кошак? » – не сдержал ярости за нанесенные оскорбления Галактион, ненавязчиво напомнив Буслаю его полурысье происхождение. «Да, да, да…» – поддержали Галактиона другие пасанувшие перед опасностью. «Так и сообщество потерять не мудрено! Безответственно рисковать всеми ради личной минутной славы! » – выкрикнула Мать Рысь, единственная представительница слабого пола на совещании.  

Буслай водрузился на импровизированную трибуну в виде большого камня. Чаёк щелкнул у него в мозгу и посоветовал не кидаться в пререкания и взаимные оскорбления. «Для начала предлагаю всем успокоиться. У меня есть план. – произнес он тихо и уверен-но, чем заставил прислушаться оппонентов. – План основан на следующем. Нам нужно обратиться к любым большекошачьим, обитающим в нашей тайге. Кого-то мы уговорим, кого-то, естественно, нет. Но, я уверен, нашей армии прибудет. Например, я практически не сомневаюсь в помощи со стороны некоторых прайдов тигриных. Других тоже попробуем пробить. Только сделать всё надо будет тайно, чтобы волки ни о чем не догадались. Потом втянуть волков в игру и, пока они на расслабоне, подключить мощных собратьев по крови». План как-то сразу понравился всем, даже Галактиону, хотя он и строил недовольную презрительную рожу. Задумка Буслая была до крайности необычной и, в то же время, очень привлекательной. Посыпались уже дельные предложения, кто с кем может перетереть, припоминали, кто у кого и за какие заслуги в долгу, а также за какую плату и обещания можно договориться с наиболее упёртыми из сообщества Больших Кошек. Работа началась.  

Буслай хлебал бабалюбин чаёк и зрел на глазах. Его дар оратора, итак великолепный, усилился в несколько раз. Он наловчился без труда убеждать самых не убеждаемых собеседников. По сути, основную часть по обработке большекошачьих и успешному при-влечению их на свою сторону, Буслай взвалил на себя. Удивительно, но давалось ему это легко и непринужденно (чаёк помогал и ещё как! Баба Люба знала своё дело). Он блистал своими пламенными речами на собраниях больших кошек, ему даже аплодировали стоя, женская часть прайдов была от него без ума. На контакт пошли даже саблезубые, у которых, говорят, была подмешана волчья кровушка. Это не точно, но такие слушки по тайге ползают.  

Ну, что же, оставалось конкретно скоординировать план боевых действий, отвести каждому свою важную роль, согласовать действия между отдельными отрядами. Задача рысей – заманить волчар в Глухую Щель. Там предполагалось нанести сокрушительный удар стае мощным сплоченным кулаком всех сил большекошачих и, конкретно, рысьих. Удар был основан больше на психологическом эффекте, чем на физическом столкновении. По замыслу Буслая, нужно было обойтись минимальными потерями в живой силе. Волков просто требовалось проучить, заставить их уважать законы Тайги, выдавить с чужих насиженных земель и отбить охоту соваться на обжитые другими сообществами территории. Возможно, появление большекошачьих в разгар гона волков за рысьими, одним только видом заставит отступить оголтелого агрессора, и победа будет завоевана без особого кровопролития. Буслай верил, что все так и случится, он был ярым приверженцем своего гениального плана.  

А, вы знаете, ведь всё так и произошло, как задумал наш Буслай, или почти всё. Было несколько сбоев, в процессе которых пострадал один молодой мейн кун и один несмышленый тигренок. Но в целом, битва завершилась сокрушительным (не побоюсь этого слова) провалом волков, хоть они и мутанты.  

Вот как развивалась та битва по плану. Отряд молодых самых выносливых и шустрых рысей заманил волков в Глухую Щель. Так назывался довольно глубокий двухсторонний обрыв. Волки, преследуя рысей, прилично вымотались. Это тебе не за одной рыськой гнаться всей озверевшей стаей. Рыси расходились по тайге веером, и волкам приходилось метаться за ними из крайности в крайность, всё больше уставая и озверевая. Постепенно передовой отряд «доставил» волков на дно глубокого ущелья и благополучно исчез. Волки, подвывая, бродили внизу ущелья, вынюхивали следы рысей. Взбираться по отвесным стенам обрыва, чтобы проверить наверху, у них было недостаточно сил. Решили отдохнуть. Разлеглись на земле, тяжело дыша, высунув языки, истекающие слюной. Тут-то и появилась новая партия рысей, которые сверху ущелья начали злить и издеваться над волками. Мутанты взвыли и бросились наверх. Хищная братва была сильной, натренированной. Почти все достигли вершины и готовы были рвать в клочья отчаянного противника. Вот здесь Буслаем был запланирован выход большекошачьих. План сработал на «ура». Было видно, как волки растерялись, когда вместо рысей они увидели больших кошек, а вид тигров плюс саблезубых в придачу вообще опрокинул волчье войско вспять. Некоторые, кинувшись второпях назад к ущелью, не справились с равновесием и кубарем загремели на дно. Там их ждали рыси по пять-шесть особей на волка. Они брали в кольцо ослабевшего головокружительным полетом волка и не отказывали себе в удовольствии куснуть, оцарапать, вырвать клок у ненавистного врага. Задачи свалить врага насмерть не стояло, уподобляться отъявленным бандюкам не стали. Заранее решено было проявить максимальное благородство. Раненых, не способных сопротивляться, отпускали с миром, лежачих, сильно пострадавших – не добивали.  

Вернусь к двум пострадавшим со стороны наших, рысьих. На молодого рьяного мейн куна один из матерых волчар вышел неожиданно. Тому бы рвать когти, спасаться, смотришь, товарищи бы подоспели на помощь. Но гордец кинулся в неравный бой и по-лучил по полной – распоротое брюхо, сломанные ребра и отодранный хвост, за который его мотал разъяренный хищник, ухватив зубами. Мейн куна отбили, но выживет ли он, неясно… А дурашка тигренок попался на пути уже раненого и уползающего волка совсем случайно. Как тигр-отец не углядел, что полосатик увязался за ним на войнушку? Озверевший от боли и непредвиденного проигрыша здоровенный волчара, решил отыграться на детеныше. Он перекусил ему шейку, напившись напоследок теплой детской крови. Малыша вовремя отняли, но пострадал он сильно. С какой мощной силой растерзал волка-упыря один из саблезубых, не берусь даже описать. Оставлю эту «живописную» сцену не-превзойденному по части кровищи Тарантино. Забегая вперед, скажу, что малыш остался жив, только шейка теперь у него набок, за что и получил впоследствии прозвище Кособеня.  

Глава 14. Итоги битвы с волками. Победа!  

Правда на стороне таежных большекошачьих. Честь и хвала Буслаю!  

Неудержимое желание встретиться с Монро. Есть! Буслай летит в Союз.  

Любовь – обманная страна! Полнейшее фиаско на любовном фронте.  

Мистический сон Урсу сбывается.  

Злобные силы нас грозно гнетут – последний бой легендарного Буслая. Горько!  

Итак, война – закончилась. Жестоких продолжительных битв с кровопролитием и огромными потерями удалось избежать. Замечательный план Буслая оказался верен. Стая волков-мутантов была повержена и изгнана с позором. Содружество всех видов таежных большекошачьих праздновало победу. Буслаю «отсыпали» заслуженных почестей.  

Примечательно, что в этой войне удачно объединились все кланы Больших Кошек против общей беды, на время были забыты старые распри и обиды между отдельными семействами и родами, которые нередко случались в обычной жизни. Сейчас, после битвы, сдержанно жали друг другу лапы, терлись мордами, благодарили за помощь. Признали всеми, что объединяться в случае общей опасности – оченно не дурная идея! Родоначальником её был признан Буслай. Каждый из вожаков счёл за честь для себя выразить Буслаю признательность и благодарность. Буслай был горд и счастлив! Грудь сама собой самодовольно округлялась и выпячивалась, рот растягивался в сладостной улыбке. Всё-таки, до чего хорош наш с вами Буслайка!  

Таким образом, непобедимый, казалось бы, грозный враг был разгромлен, существующие территории кланов были сохранены, а численность большекошачьих не уменьшилась. Здорово!  

Потихоньку стали растекаться по своим станам, где предстояли долгие выступления перед соплеменниками, доклады о великолепно проведенной боевой операции. На прощанье к Буслаю подошел сдрефивший Галактион. Пряча глазенки, признался, что был не прав, благодарил за спасение своего чуть не погибшего семейства и ещё что-то там та-кое бормотал. Буслай совершенно не верил в искренность Галактиона и почти не сомневался, что изворотливый кошак завидовал славе Буслая и на самом-то деле ненавидел его всеми фибрами души. Были и другие такие, но их было меньшинство. Основная масса большекошачьих признавала Буслая лидером военного искусства. Ему было это очень важно! А на завистников и тайных врагов и интриганов сейчас Буслаю было плевать. Он радовался победе и гордился собой неимоверно.  

Дома к нему подскочил Урсу с чайком от бабы Любы. Буслай лениво отмахнулся. Он уже завалился, усталость сморила его, глаза слипались. Урсу настаивал, это была последняя порция, надо бы допить, как велела Любушка. Но поднять Буслая было бесполезно, он вырубился и захрапел с чувством исполненного долга. Урсу тщетно пытался его разбудить, тряс что есть силы, совал под нос чаек, даже раздирал безвольные губы и пытался насильно влить в рот целебный напиток. Бесполезно! Буслай брыкнулся и куснул за руку приставучего Урсу. Чаек был пролит и безвозвратно впитался в одеяло. Не допил чаек Буслай, не выполнил заповедь бабы Любы, а зря, ох, зря! Всё лень матушка!  

Буслай вскочил под утро, потому что выспался. Вспомнил вчерашние события. Как же хорошо, что ничего не угрожает, никуда не надо бежать, придумывать, как спасти себя и своих друзей от беды! Он сладко потянулся всеми членами и вышел на улицу. Тайга была мирной, спокойной. Лепота! «И всё это благодаря мне! – похвалил себя Буслай. – А что? Разве не так? Какой я молодец! (он ласково облизал правый бочок) Я – великий предводитель кошачьего народа! (он нежно облизал левый бочок) Я прославлюсь в веках! (он дотянулся длиннющим языком и вылизал грудку)» Внутренний голос посоветовал ему угомониться и вести себя поскромнее: «Полноте, Буслай! Лопнешь сейчас от гордости! »  

Буслай щурился на всходящее солнышко, слушал шум тайги, щебетание птиц, шуршание травки. Всё его умиляло и радовало. В завершение утреннего моциона Буслай тщательно вымыл довольную рожицу. «Теперь можно вернуть в тайгу Шарлиз. – вспомнил он о дочурке. – Видела бы она вчера своего папку, слышала бы похвалы в мою честь от самых уважаемых кошаков тайги – авторитетов, паханов! » Гордость опять охватила его, мысли поползли дальше: «А моя любимая Монро! Как бы она порадовалась за меня! Обязательно порадовалась бы! Она любит меня! Скучает, наверное, по мне…Эх, рвануть бы сейчас к ней! А что? Что, на приклад, мне – победителю волков, мешает? Уговорю сёмычевого знакомого на КПП и вперёд, в Советский Союз! ». Заманчивая идея, спонтанно пришедшая в буйную голову, совершенно завладела мыслями Буслая. Он ещё немного посомневался для приличия, покопался в себе, но это было уже по пути на космодром. «Урсу проснуться не успеет, как я вернусь» – подумал Буслай, оправдываясь перед самим собой, что не оповестил друга.  

Кто бы сомневался, что Буслай «на раз! » уговорит дежурного, опыт-то у него был огромный, не таких уговаривал! Через пять минут он уже летел в космолете по маршруту «Таежные Дали – Советский Союз» с мечтательной улыбкой на счастливой морде. Глядя на красивейшие кучевые облака в иллюминаторе, Буслай предвкушал романтическую встречу с Монро и немного дрожал от вожделения. Сначала он расскажет ей про свою по-беду, потом насладится её удивлением и восхищением, а потом…Буслай прикрыл замаслившиеся глаза. Ой, не забыть бы Шарлиз, повидаться с дочкой…потом после Монро.  

Приземлились. Буслай направился знакомой дорогой к домику Сём Сёмыча. Тот встретил таежного друга приветливо и радостно. Слухи о каких-то страшных событиях на Таежной планете обрывочно долетали до него. Видимо, во избежание излишней паники, настоящее положение дел замалчивалось властями. Но то, что были отменены все запланированные экспедиции, наталкивало на нехорошие мысли. А тут живой свидетель с Таежной, сейчас всё расскажет. Сёмыч потирал руки, готовясь услышать горячие новости из первых уст. Немного потурыкали ни о чем и Буслай стал хвалиться боевыми победами. Сёмыч только ахал, слушал, разинув рот. А Буслая несло! Рассказчик он был ещё тот! А уж, каков актёр! Вещал пылко, с картинками, в лицах, помогал себе жестами и мимикой, приправлял рассказ крепкими словцами! Разошелся, заигрался… Когда очнулся и вспомнил про основную цель визита, сразу как-то замолчал и растерянно захлопал глазами. Но Сёмыч был не дурак, сразу понял причину замешательства друга. Спросил без обиняков, прямо: «С Монро хочешь увидеться? » «А, ты знал! » – пошутил Буслай.  

Сёмыч провел Буслая к домику Клавочки и скромно ретировался, оставив Буслая осуществлять свой дерзкий план одного. «Если не получится, возвращайся, что-нибудь придумаем» – обнадежил Сёмыч – настоящий друг! Буслай пробрался в заветный сад. Ни-кого не видно. Он залег под раскидистый куст и стал выжидать. Вдруг послышался шум, громкий смех и из домика на крыльцо вырулила развеселая компашка в составе Клавочки со своим Григорием и Монро с Графом. Клавочка уселась в качели, Григорий чинно начал её раскачивать. Монро с Графом отделились и пошли по дорожке вдоль цветущих ирисов. Они о чем-то тихо разговаривали. Высокие пышные цветы почти скрывали их. Буслай осторожно пополз ближе, скрываясь в траве. Ему удалось подкрасться довольно близко. Он мог уже различать некоторые слова из разговора парочки. Монро и Граф говорили ни о чём, что называется о погоде. Главное, как они говорили. Граф рассказывал, по видимому, что-то смешное, потому что Монро постоянно смеялась, кокетливо запрокидывая головку. Буслай вперился в неё, глаз не мог оторвать. Его Монро была немыслимо хороша, ухожена, изыскана, просто светская львица какая-то! И, похоже, ей нравилось проводить время с Графом. «Это ещё ничего не значит, » – успокаивал себя Буслай, – она ж, забодай её комар, грахвиня, ей по статусу положено! Протокол! » Что-то эти выводы его мало утешили и никак не оправдывали Монро. Буслай продолжал наблюдать. Граф наклонился к белому ушку и что-то прошептал. Монро смутилась или сделала вид, что смущена. Прикрыла лапкой улыбающийся ротик, опустила глазки долу, стрельнула ими на Графа и вновь опустила. «Да она с ним кокетничает, плутовка! – начал беситься Буслай. – Как же она может такое вытворять при мне живом?!» Граф оглянулся, проверил, что хозяева далеко и не смотрят на них, и начал притираться к Монро близко-близко. Буслай услышал прерывистое: «Душечка… чаровница… обожаю… жить без тебя не могу…» Монро немного отстранилась, миленько так пожурила: «Граф держите себя в руках… нас могут увидеть…» «Да им не до нас, милая… Монрошечка, не гони меня…» – гундосил Граф. Буслай смотрел это кино, как завороженный. Он приготовился выскочить и врезать Графу по одному болючему месту между ног, чтобы навсегда отбить охоту волочиться за чужими девушками (он забыл в пылу ревности, что Граф вообще-то ухаживает за своей женой), но услышал убийственную фразу от Монро и притаился снова. «Дорогой, в моем теперешнем положении сильные эмоции опасны» – Монро сказала это назидательно, засмеялась и постучала пальчиком Графу по носу. Тот глубоко вздохнул и произнес: «Подчиняюсь, моя Светлость! » «Что за теперешнее положение? Что она несёт такое? » – страшное подозрение закралось в голову Буслая, от волнения спёрло дыхание. Всё открылось, и пазл сложился, когда Монро выплыла из-за большущего куста на видное от Буслая место. Фигурка у неё прилично округлилась, привлекательные белоснежные бочки выпирали милейшими шариками. Сомнений не было – Монро была беременна!  

У Буслая закружилась голова. Для того он летел в Союз на крыльях любви, чтобы увидеть ЭТО! Он был раздавлен, попран, втоптан, уничтожен со всей его бесконечной Любовью! Гнев, ревность, злость на себя, Графа и Монро затмили происходящее. Он вскочил и без памяти кинулся на космодром. Бежать, бежать с этой гадской планеты и больше никогда, слышите, никогда здесь не появляться!  

На космодроме его застукал Ульян Ильич со своей коммунистической пропагандой. Улетающие шарахались от надоедливого старика, он всех порядком достал уже. А тут новый экземпляр оказался в поле его зрения. Какая удача! Ильич шустро подбежал к Буслаю, не обращая внимание на его экзальтированное состояние. «Вижу, вы товарищ серьезный, с вами можно дело иметь. – начал Ильич агитацию. – Вот вы говорите – коммунизм, а знаете ли вы, дорогой товарищ, что такое коммунизм во всей его красе и привлекательности! А-а-а…Вижу не знаете, батенька, раз так глаза на меня таращите. Тогда послушайте! А лучше, присоединяйтесь-ка к нам, большевикам (не скрою, временно мы в меньшинстве…это не беда, прорвемся), почитайте-ка пока мою монограмму из последнего о коммунистической морали. Дарю! » Ильич, улыбаясь, торжественно сунул ничего не понимающему Буслаю тоненькую брошюрку. Тот повертел книжицу в лапах, потом разодрал её в мелкие клочки, швырнул Ильичу во всё ещё улыбающуюся рожицу и прохрипел: «Отвязни, гнида краснопузая! » Ильич, засыпанный бумажными обрывками сел на пол, поднял руки, начал вертеться по сторонам, прося помощи: «Люди добрые, товарищи! В бой роковой мы вступили… Ой, об чем это я? Наш паровоз, в смысле, космолет… Да что ж за хреновина-то получается, люди добрые!!! »  

Буслай уже дул на посадку. Он не помнил, как садился в космолет, как летел до Таежной, кто окружал его в салоне. Он не замечал, что вызвал всеобщее удивление пассажиров, когда начал в бессознательном состоянии, громко чавкая, жрать пырей из огромного пука травы. Когда и где он его надрал, Буслай тоже не помнил. При этом он смотрел в одну точку таким страшным отрешенным взглядом, что никто не осмелился его потревожить. Пырей прочистил ему желудок и начал проситься наружу. Стюра еле успела подать Буслаю бумажный пакет. Удивительно, но Буслаю стало легче, он вышел из состояния сумасшествия, и покинул приземлившийся космолет уже более-менее чего-то соображая. «Вот и сходил за хлебушком по прозванию любовь! » – грустно подумал он и двинулся на Базу к надежному и верному другу Урсу. Чёрные мысли опять поползли в его голову нескончаемой чередой. Он пристроился под елью, захотел отдохнуть, поразмыслить. «Не, ну какова, а?! – начал заводиться Буслай. – Стоит оставить на минуточку, и уже пузо на нос полезло! Блин, блин, блин! » Хвост сделался тугим, проволочным, с силой хлестал, срубая подвернувшиеся цветочки и травинки. Кончики хвоста и кисточек на ушах дрожали мелкой дрожью. Буслай еле сдерживал мяуканье и вой, рвавшиеся из груди наружу. «Хрен с ней! У меня таких, беленьких, рыженьких, в крапушку, в цветочек, пачками, только свистну! – раззадоривал себя бедный Буслай. – И нечего здесь с ума слетать! Да, я – герой войны, легенда тайги! Да любая за счастье с красавцем Буслаем!.. Подавись, Граф, чтоб тебе Монро поперек горла! Умудрился-таки, гаденыш, начпокать мою Монро! Интересно, до или после… Ну-ка, ну-ка…» Буслай с изумлением приподнялся, стал подсчитывать время от своего последнего рандеву с Монро в саду у Сёмыча: «Ёшкин кот! Тик в тик! Что ж такое-то, а?!» Он растерянно заозирался, ища у кого-то невидимого поддержку и объяснение своим терзающим смутным сомнениям. «А вдруг и правда, это я – виновник этого расчудесного кругленького пузца? А Монрошка только комедь ломает с Графом? Я-то сделал дело и упылил… Вона, как…»  

Буслай задумался, впервые он вошел в положение Монро, поставил себя на её ме-сто. Что оставалось Монро после того, как она проводила его после той незабываемой свиданки в Таежные дали? В тайге она жить не может, а он, Буслай, не может без тайги. Обстоятельства непреодолимой силы! Форс-мажор, так сказать! Может, действительно, она приняла верное решение. Подбочиться к любящему Графу, да и жить себе припеваючи. Дурак, ой, дурак! Распсиховался, удрал, не объяснился с любимой. Может она всё бы ему рассказала-поведала… С дочкой не встретился… Вот тут, вообще – мразота! На Бус-ая нахлынула тоска и отчаяние. Он сгорбился и зарыдал, сам от себя того не ожидая.  

Вверху послышался осторожный шорох. Буслай поднял глаза. На одной из еловых веток сидела маленькая белка. Она не замечала опасности, вся была в своих мыслях. Буслай нагнул ветку с белочкой ниже. Белка дернулась, но отскочить не успела. Буслай зажал её в лапах, спросил: «Ты чего, плачешь? Выкладывай! » Белка заверещала таким тоненьким голосочком, что Буслай еле разбирал слова: «Раненые волки напали на нас. Жутко злые твари! Мужа задрали, бельчат заграбастали. Наверное, уже никого нет в живых. Горе мне, горе! » Белка зарыдала. Она всхлипывала так горько и проникновенно, что зацепила Буслая за живое. «Далеко это место? » – вдохновился Буслай предстоящим добрым делом. «Рядом, да только смысл…» – опять забилась в рыданиях белка. «Показывай! » – Буслай решительно поднялся. Посадил белку на закорки, по пути расспрашивал, уточняя подробности – численность напавших волков, насколько серьезны их ранения. Белка сказала, что волков всего трое, мелкие по её понятиям, сильно изранены, двигаются слабо.  

Им пришлось углубиться довольно прилично в тайгу. У Буслая ничего не вызывало подозрений. С тремя молодыми израненными волками он справится легко. Ну, потратит немного личного времени, зато спасет беззащитных бельчат. «Где-то здесь» – пропищала белка в ухо Буслаю, отпихнулась от пятнистой меховой спины, перепрыгнула на дерево и с неимоверной скоростью поскакала по стволу старого разлапистого кедра. Буслай в недо-умении следил за её улепётыванием. Белка обернулась и показала Буслаю язык. Одновременно послышалось грубое рычание. Буслай оторвал взгляд от белки и осмотрел поляну, начиная врубаться, что произошло. Напротив, в угрожающей позе стояли три здоровенных волка-мутанта. Но, это было ещё не всё! Из ближайших кустов по кругу, осторожно ступая, вышли ещё шестеро матерых. Девять! «Зря поленился выпить чаёк бабы Любы! » – успел упрекнуть себя Буслай. Девятка кинулась на него. Буслай издал свой коронный устрашающий рык. Он не надеялся испугать волчар, хотя некоторые из них присели в первый момент, он лелеял надежду на то, что его услышит Урсу и поспешит на помощь. А его уже драли и терзали. Пока у Буслая хватало сил обороняться и прикрываться, но первые раны уже появились и болезненно сопровождали каждое движение. Есть всё-таки смысл исхитриться и прыгнуть на какое-нибудь дерево, соображал Буслай, отбивая очередную атаку. Потом можно попробовать уйти по деревьям или поднять вой, может кто-то услышит из своих. Только делать это надо как можно скорее, сейчас. Потом сил не будет сделать первый высокий прыжок. Буслай стал подыскивать ствол. Но, похоже, волки были не дураки, знали приемчики рысей. Они не подпускали Буслая к деревьям на достаточное расстояние. Ран на теле Буслая становилось больше, запах крови в воздухе гуще, волки всё злобнее. Буслай орал что есть силы призывным рыком «спасите! », но волчий вой, смешанный с лаем и пронзающим душу подвыванием (это срабатывали подмешанные к волчьим гены собак и шакалов) заглушал его. В какой-то момент Буслай не увернулся вовремя и один из волков вцепился ему в ухо. Хлынула кровь, застилая глаз, Буслай оглох. Тут же другой волк изловчился и вырвал у него из бедра кусок мяса с шерстью. Теперь Буслай точно знал, что ему конец. Он слабел с каждой минутой, но продолжал биться. Старался не тратить силы на пустые размахивания лапами, а совершать точные прицельные удары когтями. Сейчас когти были его главным козырем против волчьих клыков. Благодаря такой тактике, он вывел из строя трех волков, которые катались, визжа от боли, по окровавленной траве. И всё же Буслай погибал. Шестеро рвали его слабеющее тело на части. От потери крови Буслай начал терять сознание и двигался, считай, на автомате. Вдруг он ощутил жуткую боль. Его левая передняя лапа оказалась зажатой мертвой хваткой в мощных челюстях главного матерого. Хрустнула кость, из разорванных тканей тягучей струей потекла тёмная кровь. Буслай полетел в вечность…Больше не было ни боли, ни страданий… Над ним склонилась улыбающаяся Монро и нежно лизнула в лоб, к ней присоединилась Шарлиз, которая беззвучно твердила «папка, папочка»…Её горячая соленая слеза упала на израненную морду Буслая, рана загорелась и защипала, было больно, но тепло и сладко… Последнее, что услышал Буслай уже во всепоглащающем тумане, куда он плавно погружался, был резкий хлопок выстрела…  

Глава 15. Сём Сёмыч спешит на помощь другу Буслаю.  

Спасительный выстрел. Неужели всё же опоздал? Буслай – жив!  

Баба Люба в действии. Колдуй, Любушка, колдуй!  

Неожиданная помощь с Землепланеты. Поколдуем, сестрица?! Помнят ручки-то!  

Мы оставили растерзанного Буслая в лесной чаще, где его загрызли оголтелые волки, которые позорно дезертировали с поля битвы с объединенными силами таежных кошачьих, дабы живу остаться. Девять волков-мутантов тайно выбирались из тайги с территории рысьих, чтобы незаметно улизнуть по добру, по здорову, пока их сородичей наказывали большекошачьи за непотребство, проявленное в тайге не по понятиям. Они представляли резервный отряд в засаде, который должен был подключиться в определенный момент. Но всё пошло не так, как рассчитали волки. На стороне рысьих вдруг выступили большие кошки, которые были волкам, даже мутантам, не по зубам. Волки из засады увидели, как тигры, саблезубые, барсы и кое-кто ещё из кошачьих поменьше стали надирать задницу передовому волчьему отряду и решили не высовываться, а рвать когти пока не поздно. Волки сбежали, бросив своих на съедение. Да, ч(м)удаки, но… зато живые!  

Теперь они пробирались по тайге к границам рысьей территории самыми потаенными тропами и так бы смылись никем не замеченные, если бы белка-Иуда не вывела на них Буслая. К Буслаю – предводителю и мозговому центру рысьих, у волков-мутантов были нешуточные претензии. А тут такая удача! Девять на одного! Какая прелесть – отыграться сполна за всё! Досадить напоследок всем кошачьим, расправившись с самым выдающимся боевым командиром, было, ой, как заманчиво! Волки пренебрегли осторожностью и не отказали себе в удовольствии потешиться напоследок. Так в роковом для Буслая месте глухой тайги и в роковое время разыгралась непредвиденная трагедия.  

Волки драли главного своего врага с неимоверной жестокостью. Надо отдать должное и это оценили даже волки, что бился Буслай лихо и отчаянно. Уже одно то, что он вывел из строя троих противников на фоне бесконечных нападок девяти матерых хищников, заслуживало уважения. Когда Буслай упал без чувств, не имея больше сил сопротивляться, волки склонились над ним, молча смотрели на мертвого врага. Он не казался им сломленным ничтожеством. Ни один из зверюг не высказал мнение сожрать останки отважного рыся без остатка, как они делали всегда с поверженной добычей. Буслай внушал уважение даже мертвый. Волки молча отдавали ему почести, как великому мужественному воину.  

Неожиданно грянул выстрел! Волки рванули в разные стороны. Они не успели даже согласовать, где встретятся, чтобы вместе пересечь границу рысьих земель и уйти в дальние дали, куда-нибудь за холмы, или ещё дальше за горную Прыть-реку. В другое время волки, возможно, вернулись бы понаблюдать за охотником, человеком с ружьем, но сейчас они не чувствовали себя хозяевами тайги и разбегались кто куда подальше от звука, внушающего смертельный страх.  

Стрелял Сём Сёмыч. Он ещё не добрался до места трагедии и не видел всего ужаса произошедшего с Буслаем. Сёмыч только слышал жуткие звуки, исторгаемые дерущимися зверюжинами, среди которых изредка проскакивали хрипящие мяукания, полные боли и отчаяния, и выстрелил, так как понял, что может не успеть. Ну, давайте обо всём по прядку.  

После того, как Сёмыч указал Буслаю путь к домику зазнобы Монро, геолог вернулся к себе. Он ждал Буслая, чтобы проводить его на космодром. Но прошло достаточно времени, а Буслай не возвращался. Сёмыч в недоумении бродил вдоль забора, фантазируя, что могло так задержать Буслая, когда увидел приближающегося Ульяна Ильича. Старик был в диком состоянии, то ли плакал, то ли возмущался до слез, отчаянно махал руками, взывал к кому-то невидимому. Вообще-то, состояние постоянной борьбы с незримым врагом для Ильича было нормой, но сегодня что-то насторожило и встревожило Сёмыча. Он окликнул Ильича и тот устремился к Сёмычу. Задыхаясь от возмущения, Ильич понёс ахинею, от которой у Сёмыча зарябило в глазах и мозги стали сползать набекрень, но он терпеливо слушал, пытаясь въехать в суть.  

– Сёмыч-товарищ! – начал Ильич, брызжа слюной, – Ваш пятнистый друг – просто контра недобитая какая-то, понимаешь! Ворвался на космодром, где всё было тихо-мирно и с ходу мне в морду… Захватил почту, телефон, телеграф! (Ильич на секунду задумался над своими словами) А тут ещё до кучи, Аврора как жахнет! Ой, что-то я не то…  

Ильич устало опустил руки, несколько брошюрок вывалились из его рук. Сёмыч понял, что речь идет о Буслае, и он что-то натворил на космодроме. Сёмыч приобнял старика Ильича за плечи и повел в сад на скамеечку, дал воды.  

– Ульян Ильич, уважаемый! – спокойно обратился он к Ильичу. – Давайте сбавим градус раздражения и поговорим вразумительно без революций, мирового пролетариата и прочей коммунистической лабуды. Что произошло у вас с Буслаем на космодроме? Где мой друг сейчас?  

Ильич подпрыгнул и подавился водой. Прокашлявшись, он выпучил гневные глаза на Сёмыча и заорал.  

– Семьён! И вы туда же?! Не ожидал от верного коммуниста-ленинца! Вы что, все сговорились что ли? Империалистическая гидра раскинула-таки свои мерзкие щупальца! Я знал, я предупреждал! Полюбуйтесь теперь, допрыгались!  

– Ильич! Что с Буслаем? – уже строго спросил Сёмыч и тряхнул Ильича за плечи, пытаясь вернуть его в далеко не революционные будни.  

Ильич как-то сразу присмирел, тихо ответил.  

– А что с ним сделается?..  

Потом снова начал заводиться, видимо, вспомнив всё, как было.  

– Наворочал матросня поганая, нагадил и скрылся! Я ему – про мораль коммунистическую, а он мне – в морду…прикинь?! Сёмыч, мы никогда с такими буслаями коммунизм не построим! Вот, что страшно! Тебе страшно, Сёмыч, ты в печали?  

– Не то слово, дорогой мой Ильич! – решил подыграть Сёмыч. – Как мы без коммунизму-то? Так куда Буслай скрылся, говоришь, после того, как нагадил?  

– Да, Сёмыч, суровые годы приходят, но мы смело в бой пойдем за власть Советов и как один ум…, – начал распаляться Ильич, но получил от Сёмыча толчок в бок, – …взгромоздился на броневик, руку с кепочкой вперёд и речугу так задвинул, что сразу Зимний взяли! Ну, конечно, не без помощи Авроры… Она как жахнет! Всех сразу причесала под одну гребёнку, и Временных, и монархию, и анархию… Всех!  

Сёмыч сделал вывод, что подыгрывать Ильичу нельзя, иначе из его революционных тигулей не выберешься никогда.  

– Ильич, колись, куда Буслай двинул? Или я тебя сейчас почище Авроры жахну! – не выдержал Сёмыч.  

– Так и знал, все вы – ренегаты Каутские! – захныкал Ильич. – Улетел отщепенец нераскулаченный, басмач недорезанный на Таежную. Доберусь как-нибудь туда… Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем! Ну, как-то так!  

Сёмыч уже не слышал последнюю речёвку Ильича, он схватил рюкзак с джентльменским набором, ружьецо и рванул на космодром. Его знакомый дежурный подтвердил, что Буслай в очень возбужденном состоянии, покинул Советский Союз и улетел на Таежную предыдущим рейсом. Следующий рейс ожидался через двадцать минут. Сёмыч был крайне взволнован. Было понятно, что с Буслаем произошло что-то из ряда вон выходящее, коли он, даже не попрощался с другом. Сёмыч догадывался что, наверняка, Монро опять начудила. Ему было жаль влюбленного котяру, все эти переживания и ему самому были знакомы. Надо срочно догнать Буслая и чем возможно успокоить его. Сёмыч чувствовал в этом свой долг.  

Таким образом Сёмыч оказался на Таежной и уже спешил на Базу. Ему не терпелось увидеться и поговорить с Буслаем по-мужски. Но до Бузы он не дошел. Из тайги к нему выскочила милая белочка и прыгнула на плечо. Сёмыч непроизвольно остановился, достал из кармана горстку крупных семечек. Белочка смело перебралась по руке к нему на ладошку и стала смешно лузгать семечки. Глазки у неё были задорные, ротик улыбался. Наевшись, белочка сказала тонюсеньким голоском: «А твоего Буслая волки дерут, поди уж заканчивают…» Сёмыч оторопел, а белочка перепрыгнула на дерево, вытянулась вдоль ствола и показала Сёмычу язык. Сёмыч резко схватил её за хвост. Белка видимо не ожидала такой прыткости и попалась. Мордочка её стала злая, зубки угрожающе оскалились. Она начала извиваться, пытаясь дотянуться до руки и укусить Сёмыча, но тот крепко держал её за хвост. «Выкладывай, тварь! Или об ствол расшибу, как делать нечего! » – пригрозил Сёмыч предательнице. Белка послушно указала направление, и Сёмыч побежал вглубь тайги. Вскоре он услышал жуткий вой, визг, хрипение, сопение, рык и захлёбывание, самыми ужасными среди этой какофонии были придушенные мяукающие звуки. Потом всё стихло, звуков битвы больше не было слышно. «Не успеел! Девять на одного! » – крикнула белка и мерзко захихикала. Сёмыч и сам понял, что не успел, отшвырнул белку, вскинул ружьё и выстрелил, потом ещё и ещё. Послышался шорох ломающихся веток и быстро удаляющихся шагов. Волки пустились наутёк. Белка-Иуда полетела прочь по деревьям, сломя голову, и сорвалась, случайно наступив на слишком тонкую ветку. Она заковырялась между веток и шлепнулась на спину одному из удирающих от выстрелов волков. Волк стряхнул её со спины себе под ноги и придавил сверху лапой. Он молча глядел на продажную тварь, которая навела на них человека с ружьем. Белка заёрзала под непосильным прессом и красноречивым взглядом, не обещающим продолжение её подлой жизни. «Волчарушка, послушай, это не то, что ты подумал! » – заверещала она, совершен-но не веря в удачу, но вдруг! «Ась? » – волк наклонился к мечущейся белке ниже. Белка зашлась в предсмертном отчаянном крике: «Не виноватая я, он сам пришел! » Волк поднял её за пушистый рыжий хвост на уровень глаз, глубокомысленно произнес, следя за маятниковыми движениями белки голодными глазищами: «Ты виновата в том, что хочется мне кушать…». Белка исчезла в огромной зубастой пасти. Волк пожевал-пожевал и выплюнул на землю бывший совсем недавно шикарным беличий хвост, как что-то мерзкое и жутко не вкусное, и широкими прыжками отправился восвояси дальше.  

Сём Сёмыч достиг поляны, где развернулось кровавое действо. Он, как в тумане, увидел неподвижное окровавленное неузнаваемое тело Буслая на земле, кинулся к нему. Отгрызанная передняя лапа, висящая только на шкурке, зияющая рана на боку с запекшейся кровью, пополам разодранное ухо, из которого сочилась кровь, заливая морду повергли Сёмыча в шок. Он не мог поверить, что перед ним мёртвый Буслай. Сёмыч быстро наклонился и прижался ухом к окровавленной груди котяры в области сердца. Тихо… Сёмыч поднялся, отошел от истерзанного тела Буслая, рыданья не давали дышать. Он захлебнулся горьким стоном, завыл по-звериному. Из чащи к нему мчался Урсу.  

Урсу услышал выстрелы, и сердце его съежилось в маленький комочек, который никак не хотел принимать привычную форму. Урсу понял, что случилось что-то непоправимое именно с Буслаем. Глубоко вздохнув несколько раз и задержав дыхание, он заставил сердечный мотор завестись и помчался на звуки выстрелов. Сейчас он видел только Сёмыча на грани истерики и вперился в него с немым вопросом. Сёмыч кивком показал в сторону распластанного на земле Буслая. Урсу рванулся к другу, упал на колени, начал раскачиваться из стороны в сторону, не смея прикоснуться к изуродованному телку. «Не берёг, не берёг! Дура, мразя, тваря! » – обругивал себя Урсу. Подошел на слабых ногах Сёмыч, тоже упал на колени, аккуратно поднял Буслая на руки, прижался щекой к дорогой морде, поливая её слезами, плечи сотрясались от рыданий. «Земля не носить меня, однако! Умереть от позор! » – завопил Урсу, схватился за ружьё, наставил дуло себе в грудь. «Жив!!! » – заорал вдруг Сёмыч. – Жив!!! Он дернулся! » Урсу выронил ружьё. Буслая опять уложили на землю. Сёмыч по всем правилам сделал ему искусственное дыхание. Его сменил Урсу. После пятого подхода, о, счастье, Буслай слабо кашлянул и поморщился! Да, он был жив! Еле-еле, но жив!  

Быстро соорудили носилки и побежали с раненым на Базу. Оба плохо понимали, как и чем помочь едва живому Буслаю. Сёмыч промыл и перевязал самые откровенные раны, откусанную лапу примотали к досочке, она была явно не жилец. Буслай больше не шевелился и, казалось, не дышал, но, если приложить ухо к груди, то можно было слышать слабенький стук отважного сердечка. Урсу с Сёмычем периодически делали это и держались на плову только благодаря этому тихонькому стуку.  

Немного придя в себя, стали соображать, что делать, как вытаскивать Буслая, кого призвать на помощь, которая была нужна незамедлительно и как можно более квалифицированная. Урсу вышел на крыльцо, оставив Сёмыча за дежурного. Надвигалась ночь. В тайге темнело. Урсу подумал, вот бы бабу Любу сюда, она точно что-нибудь наколдовала бы. Он поднял глаза к небу и начал проникновенно звать: «Любуша, Любуша, Любав! Поможи! Буслай незя мереть! » Слёзы градом катились по его заскорузлым от солнца и ветра плоским щекам…  

Высоко в темном небе показалась большая птица. Урсу удивился такому позднему полету, пернатые уже давно улеглись или ждали в засаде на охоте. Ну, уж точно не рассекали по ночному небу в вышине. А птица с длинным хвостом кружилась над их поляной, спускаясь ниже и ниже. Урсу подумал, что надо бы за ружьишком сбегать в домик, но услышал торопливый испуганный голос: «Не вздумай! Не хватало пульку от тебя, дурака, словить ненароком! » Это был знакомый и самый любимый сейчас на свете голос бабы Любы. Любушка-колдуньюшка прилетела на своей метле, приземлилась в центр поляны и поспешила к Урсу. Урсу был так рад неожиданно сбывшейся просьбе, что бесцеремонно охаляпил бабу Любу и начал бессовестно осыпать её поцелуями. «Да, будя тебе, чертяка таежный! Замацал всю Любушку! » – грубо сказала баба Люба, но из объятий не вырывалась, Урсу не отпихивала, а даже как будто теснее к нему прижималась. Потом оба опомнились и смущенно отстранились, растерянно помолчали, стесняясь взглянуть друг на друга. «Сладко обнимашка, однако! » – подумал Урсу. «Согласна! » – молча поддакнула ему баба Люба. «Что стряслось, милый дружочек? За каким хре… то бишь, за какой надобностью Любушку звал-голосил среди ночи? » Баба Люба вжварила щелбана Урсу по лбу. Тот ошалело воззрился на неё, не понимая. «Не серчай, мил дружок. Так оно быстрее и легче понимать друг друга. Я ж тебе – не энигма какая, твои заковыристые шифровки распознавать. Веди в дом, показывай горемычного, да быстренько! »  

Войдя в домик, баба Люба зыркнула на Сёмыча, рукой сделала жест уйти от кровати, где лежал Буслай, и приказала: «Отвали! Не разговаривать и не шевелиться! Колдовать буду! » Внимательно оглядела Буслая, почти возя носом по его бесчувственному телу, в некоторых местах подолгу задерживалась и нюхала, смешно шевеля кончиком носа. До мелких ран и царапин слегка касалась рукой, и они тут же затягивались у изумленных Сёмыча и Урсу на глазах. Наконец баба Люба выпрямилась, села на табурет, предупредительно придвинутый к кровати Сёмычем. «Ох, и досталось тебе, горюшко луковое! Травушку мою не допил, неслушник! » – шептала баба Люба сама с собой и заботливо гладила Буслая. «Резюме, – обернулась она к Сёмычу и Урсу, – лихо ему бедному, но могло быть ещё хуже. Переломов нет, это радует. Ушибы и раны залечу, не сразу, но получится. Лапа отгрызанная – самое страшное, мучительное и… не скрою, непоправимое! Тут одних моих колдовских силов не хватит, и обратиться-то не к кому! » Баба Люба оглянулась на друзей, которые молча подобострастно следили за ней. «Так, так, так… Ну-ка, пройдемся ещё разок… А вдруг…» – быстро заговорила баба Люба. Она опять склонилась на Буслаем. Что-то пристально разглядывала, выслушивала, лапу усиленно нюхала. «Ага-а-а… Вона, как… Эк, кудысь заворотило-то! » – баба Люба отскочила от кровати и села за стол, одновременно приглашая Урсу и Сёмыча. Она взяла обоих за руки. «Други мои, кажется я надыбала…», – баба Люба затаилась и загадочно посмотрела на мужчин зеленым взглядом, от которого у Сёмыча вспотели ладони, а Урсу сгорбился и закрыл глаза. «Как же ты, дурашка, жить со мной собираешься? – молча спросила баба Люба Урсу. – Привыкай, родненький! Неча глаз моих бояться! » Урсу посмотрел на бабу Любу. Она была добрая и очень красивая, а улыбалась как-то особенно. «Не буду бояться, Любушка! Я без твоих глаз теперь никуда! » – ответил ей Урсу, тоже молча. Баба Люба засмущалась, наивная открытость Урсу была ей по сердцу, бередила душу. «Так вот, к делу! – заговорила баба Люба. – Давным-давно у меня была кузина, сестрица двоюродная то есть. Мы с ней очень дружны были по молодости. Всякими колдовскими делишками мало-помалу баловались. В юности эти вещи девушкам интересны, заманчивы. Потом пути наши разошлись-разбежались. Она забросила наши девичьи шалости и забыла в отличие от меня. А мне бабушка велела перенять фамильное колдовское мастерство, ослушаться её я не могла. Ну, это не важно… Вот, сейчас я припомнила, бабушка одарила меня и кузину старинными колдовскими книгами, которые передавались из поколения в поколение. Сдается мне, у сестрицы осталась нужная нам позарез книга и её предстоит добыть». «Да, где ж мы твою сестру будем разыскивать? » – удивился Сёмыч и вскочил с места. «Сядь, не дергайся! – пригвоздила баба Люба нетерпеливого Сёмыча. _ Слухай дальше, торопыга! Сестрица моя живет на Землепланете, зовут её Поликсения, кажется твой знакомый Шуст у неё в липунах подживается! » «Вот это фортель, бабулечка Любушка! – возрадовался Сёмыч – Так я уже лечу туда?.. » «Правильно понимаешь ход моих мыслей, мил дружочек! Передашь вот это платочек Поликсенюшке, она сразу всё поймет, и ходу назад скоренько, только обязательно с книжицей». Сёмыч посмотрел на Буслая, вздохнул: «Не всё ещё потеряно! Ещё поборемся, только не умирай! » «А я сейчас отчалю, за снадобьями, – продолжила баба Люба, – проводи-ка меня, мил Урсуша, я мигом на своем-то аппарате! »  

Сердце Урсу радостно зашлось, уж очень по-домашнему, по-свойски назвала его баба Люба. Да какая она баба, мыслил Урсу, Любушка она родная! «Спасибо за родную! » – крикнула ему, беззвучно, баба Люба, махнула рукой, сделала круг над поляной, качнула хвостом метлы как самая настоящая «ночная ведьма» и умчалась в темень.  

Поздно ночью баба Люба вернулась с мешком снадобий для Буслая и тут же приступила к колдовскому моциону. Урсу и Сёмыча она предварительно выперла из домика, при тайных ритуалах не должны были присутствовать посторонние. Семыч не выдержал накала страстей и отчалил на космодром дожидаться первого рейса на Землепланету. Боязно ему было видеть колдовские потехи, в которые никогда не верил, а тут поди ж!  

Что баба Люба вытворяла с Буслаем, известно только ей одной. Но обоим, и кол-дующей и колдуемому, пришлось, видно, не легко. Иногда домик ходуном ходил. Урсу казалось, что сейчас дом рухнет и погребет под обломками колдунью вместе с Буслаем. Он несколько раз пытался войти в дом или, по крайней мере, заглянуть в окно. И каждый раз на подступах к домику натыкался на невидимую непроходимую преграду. Иногда ему становилось невыносимо страшно, и Урсу отползал на карачках и прятался под лапами елей, закрывая уши руками, чтобы не слышать нечеловеческие завывания и мяуканья, доносившиеся из домика.  

Наконец, шабаш, кажется, прекратился. Урсу осторожно поднялся на крыльцо, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Баба Люба спала, сидя за столом и положив голову на руки. Видно тут её застукал сон после колдовских выкрутасов. Урсу аккуратно подсунул ей под голову подушку. Потом подошел к кровати. Буслай смотрел на него из-под прикрытых век и слабо улыбался. Урсу кинулся к нему, стиснул в объятиях, слёзы брызнули сами собой. Буслай дышал, сопел, как настоящий. Буслай был жив!  

Урсу не стал разговаривать с другом, видно было, что тот пока дико слаб. Он сел на край кровати и стал гладить Буслаю лапу и вдруг увидел, что второй отгрызанной лапы у Буслая не было. На её месте была обмотанная окровавленными бинтами культя. Сердце Урсу сжалось. Баба Люба ампутировала Буслаю лапу? Получается, она напрасно отправила Сёмыча на Землепланету за какой-то очень нужной колдовской книгой. А куда делась буслаевская лапа? Он осторожно ощупал кровать, пытаясь обнаружить огрызок под одеялом. Лапы нигде не было. Оставалось ждать, когда очнется после праведных трудов Любушка и всё прояснит.  

В домике было тихо, и Урсу задремал, облокотившись о гредушку кровати. Его пробудил тихий шорох и шепот. Это хлопотала вокруг Буслая заботливая баба Люба. Она поила его с ложечки, зачерпывая каждый раз из разных баночек, расставленных ровными рядами на тумбочке. Буслай морщился, видно зелье было не из приятных, но безропотно пил всё, что предлагала ему баба Люба. Каждую порцию Любушка сопровождала в рот Буслая с определёнными приговорами, которые она произносила шепотом. А, когда Бус-лай совершал глоток, она радостно нахваливала его, как маленького: «Вот умница, вот красава! Славный мальчик Бусюшка! Скоро выздоровеет и снова в тайгу погонит! ». Наконец она закончила выпаивание больного, и Буслай крепко заснул.  

Урсу с бабой Любой тихонечко вышли на крылечко. Урсу не стал долго ждать, а сразу спросил, куда лапа делась, и кто провел ампутацию? «Да чего там ампутировать-то было, шкурку перерезать, – небрежно отозвалась баба Люба, – я рану снедью дегтярной намазала густенько, да мшистиком обмотала… а лапа, что лапа?.. В морозильник засунула. Сёмыча дождемся и начнем приживлять… Отдохнуть мне надо, сил поднабраться, с мыслями собраться… Ты, Урсуша, не ёрзай, не мельтеши, ладно? » Баба Люба плюхнулась на лавочку под окном и мгновенно захрапела, издавая чуднЫе тоненькие звуки носом и пуская пузырики из приоткрытого рта. Урсу только умилился на свою Любушку.  

Давайте догоним Сёмыча, который уже шагает к домику бабуси Поликсении. В руке он зажал платочек с замысловатым вензельком в уголочке. Он должен показать его бабусе и, по словам её сестрицы Любушки, та всё сразу поймет и выдаст заветную книжицу, с помощью которой баба Люба попробует прирастить Буслаю отгрызанную лапу. Вперед, вперед!  

Сёмыч буквально ворвался в дом бабуси Поликсении. Беленькая милая старушка ещё почивала в кружевах и рюшках. Розовое личико было расслаблено сладким утренним сном. «Алё, гараж! – крикнул ей в ухо нетерпеливый Сёмыч. – Подъем! » Бабуся широко распахнула глаза и уставилась на возмутителя утрешнего спокойствия, царящего в её уютном домике. Сначала она бестолково моргала и продолжала спать, так показалось Сёмычу. Он решил усилить эффект, ждать было некогда, время поджимало. Сёмыч начал трясти перед носом бабуси платочком и произнес лаконично, чтобы не тратить драгоценное время на преамбулу и продолжительные объяснения: «Платочек – книжечка! Быренько въезжаем, бабулёк! »  

Бабуся вдруг завизжала со страшной силой. Сёмыч отскочил от неё. Со всех углов вылетели домашние липуны всех размеров. Они окружили Сёмыча, детвора прицепилась к ногам, повиснув на джинсах, взрослые котауси приняли воинственные позы, самая старшая Услада шипела. Синеока неуверенно пригрозил незнакомому дядьке: «Не смей трогать бабусю, загрызем! » На счастье Сёмыча объявился Шуст, который спал, как водится, в саду и примчался, услышав странный шум в доме. Он сразу узнал геолога с Таежной. Картина, которую он застал, была неимоверно потешной. Шуст покатился со смеху. «Отставить! – скомандовал он. – ЗдорОво, Сём Сёмыч! Ты как здесь? » «С Буслаем беда! – начал Сёмыч вводить в курс дела благородное семейство. – Не обижайся, времени нет, всё объяснять подробно. Вообще-то, я к вам добрейшая Поликсения, по большей части. Простите, напугал, хотел по быстрому. Виноват». Бабуся смотрела всё ещё испуганно на незваного гостя. Пока Сёмыч расшаркивался перед ней, Шуст поснимал с его штанов детусей. Липуны выпустили Сёмыча из окружения и с нескрываемым интересом разглядывали его.  

Сёмыч осторожно протянул бабусе платочек от бабы Любы. Глаза Поликсении затуманились слезками. «Любушка моя! Сестрица! » – запела она ласковым голоском и уткнулась в платочек. «Мне бы вашу книжечку, а? » – ненавязчиво напомнил почти шепотом Сёмыч. – Понимаете, там один котик помирает…» Он шмыгнул носом от нахлынувших чувств. Млада издала испуганный возглас: «Как это, помирает? » Липуны дружно заголосили, в смысле замяукали. А Млада сделала попытку опрокинуться в обморок. Она уже подкатила глазки, но послушать историю помирания Буслая было намного интереснее, и она отставила обморок на потом.  

Сёмыч, насколько мог, быстро рассказал про нашествие волков-мутантов, победу большекошачьих в тайге, битву Буслая с недобитыми волчарами, в которой он потерял переднюю лапу. Млада всё-таки шлепнулась в обморок по-настоящему, успев произнести: «Воды…» Сёмыч, не знакомый с такими вывертами кисейных барышень, схватил ведро с водой и вылил его на Младу. Все застыли, зато Млада сразу пришла в себя. Она с ужасом оглядела свое мокрое тело, стоя на растопыренных лапках в луже. Телко с мокрой прилипшей шерсткой было худющим и исключительно безобразным. Млада снова упала в обморок. Шуст подхватил её и отнес на диван. Бабуся завернула бесчувственную кисулю в большое махровое полотенце, а Шуст начал дуть на неё и махать салфеточкой, пытаясь привести жёнушку в чувство. Картина маслом!  

Сёмыч совсем потерялся от того, что всё делал не кстати. Он переминался с ноги на ногу, прятал глаза и боязливо твердил: «Мне бы книжицу, и я пошел бы уже… Простите дурака за беспокойство…». Проходя мимо, бабуся больно ущипнула Сёмыча в отместку за устроенный бардак и направилась наверх в мансарду. За ней поскакал Синеока.  

Вскоре бабуся вернулась, в одной руке она держала маленькую книжечку, другой бережно гладила темно-зеленый переплет с золотым тиснением. «Вот она – палочка-выручалочка! » – торжественно объявила бабуся, демонстрируя книжечку удивленным липунюшкам. Сёмыч кинулся к бабусе, протянув руки, чтобы заполучить заветный предмет – основную цель его прибытия на Землепланету. «Куда, шустряк? – промолвила бабуся и добавила – Значится так! Эту книжицу я самолично отвезу Любушке. Собирайся, молодец, погнали на космодром! Услада – ты остаешься за старшую! » Бабуся шустро нацепила немыслимую шляпку, обула белые сандалики, схватила сумочку и зонтик. Одним словом, она экипировалась за минуту и с удивлением посмотрела на застывшего Сёмыча, мол, чего стоим, кого ждем?  

Липуны очнулись, включая Младу в полотенце, зашумели. Бабуся соорудила неприступное лицо и заявила: «Так надо! Возможно, в ходе операции приращивания лапы понадобится кровь «обиженного», коим я для Буслая являюсь в прошлом» Бабуся, конечно, лукавила. Это она придумала на ходу прямо сейчас и, не давая опомниться своим липунам, схватила Сёмыча за руку и потащила по дорожке к калитке. Двигалась она на удивление быстро и плавно, как будто не касалась земли, а летела на ней. Может и правда бабулёк летит, начал подозревать Сёмыч, еле поспевая за старушкой. Вдогонку они слышали, как Услада нервно крикнула: «Я – тоже обиженная! У меня метка на бедре от Буслая! », а Синеока взвизгнул: «А я – ещё больше обиженный! С меня всё закрутилось! Возьмите меня с собой! » Бабуся, не оглядываясь, махнула им рукой.  

В космолете Сёмыч пытался разглядеть книжечку, которую бабуся крепко прижимала к пышной груди обеими руками, но попросить не решался. На темно-зеленом переплете он различил только несколько золотых букв «БЕЛ… ГИЯ. …дство по …ству». Он попытался разгадать полное название книжечки, но отгадал только очевидное «БЕЛАЯ МАГИЯ…», дальше у него не клеилось.  

Бабуся мечтательно смотрела в одну точку перед собой, она погрузилась в воспоминания. Как давно это было! Как она всё забыла! Перед ней проплывали картины радостного детства и счастливой юности, когда они с кузиной Любушкой отдыхали у своей бабушки в деревне, и каждый проведенный там день был наполнен теплом, весельем и на-тоящими чудесами. Бабушка была ведьмой, совсем не страшной, а, наоборот, необыкновенно забавной. В деревеньке звали её МаВедь, уважали и приходили к ней за советом и всяко-разно колдовством. Бабушка и внучек своих научила кое-чему. А основную силушку передала более способной Любушке. Поликсения с годами заглушила в себе этот дар и, даже, забыла про него…  

Космолет приземлился, а бабуся никак не выходила из своих воспоминаний. «Пора, бабуленька» – осторожно тронул её за плечо Сёмыч. Бабуся недовольно зыркнула на него, вечно лезет поперёк! Она только-только начала просматривать воспоминания из юности, а там было, что вспомнить интересненькое!  

Вышли и поспешили на Базу. Встреча двух сестричек была шумной, со слезами и смехом. Их еле отлепили друг от друга, убоявшись, что больному Буслаю ничего не достанется в ближайшее время. Бабуськи удалились с посторонних глаз в баньку и там притихли над заветной колдовской книжицей. Часа через два полнейшей тишины Урсу отважился постучать в дверь баньки. Они с Сёмычем заподозрили, что старушки заснули. Из-за двери послышалось грубое «не лезь! » в два голоса и сильный удар. Это Любушка запустила поленом. Урсу отскочил и на полусогнутых отошел подальше. Тишина возобновилась ещё на час.  

Наконец-то сестрицы вышли из баньки. Баба Люба объявила: «Есть хотим! » Все направились в домик за стол. Отобедали. Буслай всё это время спал. Поликсения подошла к кровати своего когда-то кровного врага. Она по-старушечьи подпёрла розовую щёчку пухленьким пальчиком и сокрушенно покачала головой, по щёчке скатилась слеза. «Начнем, как водится, в полночь, – без предисловия объявила баба Люба, – к этому времени всё должно быть на мази, я имею в виду операционную. Сёмыч вымой чисто комнату, Урсу приготовь белые простыни и свечи. Часа за два до полуночи надо вынуть лапу из морозилки. Потом не соваться, не задавать дурацких вопросов, вообще не светиться и не попадаться без надобности. Не ровен час, всё разладится, ЭТО – материя хрупкая. Всё, милые мои дружочики».  

Мужики сделали всё, как велела баба Люба – колдовских дел командир. Сёмыч поинтересовался по простоте душевной, чегой-то Буслай всё время дрыхнет. Баба Люба даже не удостоила его взглядом. Она обратилась к Поликсении и, не открывая рта, сказала: «Чую, придется этому любознательному дуло залепить! » Бабуси весело засмеялись. Сёмыч испугался, и от того, что сестрички умели разговаривать молча, и от того, что в ка-кой-нибудь момент невзначай он сам может лишиться речи по прихоти старушек. Лучше уж заткнуться на время и молчать.  

Ночь настала, пошел отсчет нескольких часов до полуночи. В десять вечера достали лапу, развернули из фольги. Мужиков удалили, а старушки нависли над обрубком, внимательно его изучая. Поликсения вслух тихонько читала книжечку, полное название которой гласило «БЕЛАЯ МАГИЯ. Руководство по колдовству». Особое внимание было сосредоточено на главе «Наращивание и приращивание утраченных частей тела». Казалось, уже наизусть вызубрили, но Любушка вновь и вновь заставляла Поликсению читать нужное место.  

Сестры уже распределили обязанности в нелёгком процессе предстоящей операции. Главная роль отводилась, естественно, Любушке, Поликсения должна была быть на подхвате. Настало время околдовать само помещение, не пропустив и не забыв самый дальний, самый тайный уголок. За этим ритуалом последует другой, ещё более ответственный – ритуал приготовления к действу самого колдуемого. Не станем погружаться в подробности, всё равно ничегошеньки в них не понимаем. Это раз! А потом, баба Люба с огромным и успешным опытом работы в данной области своего малого бизнеса, чётко знала свое дело. Доверим ей нашего Буслая!  

Полночь приближалась. Волнение нарастало, особенно у мужиков, которые по этому случаю даже закурили и, не скрою, хлопнули по рюмашке коньячку, занюхав душистой смолистой еловой веточкой.  

За пять минут до полуночи яркий электрический свет в домике погас, теперь в окнах горел теплый слабенький немного сбивающийся свет от свечей. Колдовство началось! Сначала Сёмыч и Урсу терпели и даже смотрели в окна, не выдержали, когда в домике поднялся нарастающий протяжный многоголосный вой, и от бешеного ветра внутри распахнулось одно из окон. Окно быстро захлопнулось назад, но мужики уже скакали огромными прыжками через поляну к спасительной баньке. Они забились в дальний угол, прижавшись трясущимися телами, нацепили на головы деревянные шайки. Сёмыч сосредоточенно хлебал коньяк из горла, Урсу молча смотрел на него ставшими вдруг круглыми глазами. Потом бесцеремонно вырвал у Сёмыча бутылки и вылил себе в рот остатки. «Дураки, – дрожащим шепотом произнес Сёмыч, – надо было заколдоваться на сон. Спали бы себе сейчас, и всё – по фигу! » Коньяк не брал, хоть и позиционировался, как армянский пять звезд. Целый час, а может больше, мужики слушали жуткую какофонию, то затихающую, то доходившую до крайнего порога человеческого слуха, за которым начиналась глухота. Спаслись полотенцами и халатами, которые периодически оставляли забывчивые туристы, обмотав ими головы. Всё-таки полегче! Заключительная часть колдовской оратории была на редкость «хороша»! Сёмыч не выдержал, сорвался! Обхватив голову руками, сидя в шайке на полу, он орал что есть мочи! Урсу кинулся к нему и зажал непослушный орущий рот рукой, при этом он чуть не удушил бедного Сёмыча. Спасаясь от неминуемого удушения Сёмыч укусил Урсу, и тот тоже взвыл. Опомнились, когда поняли, что орут только они. Там, за ПРЕДЕЛАМИ, было тихо.  

Выползли, озираясь, на улицу. Тишина оглушала. Первым рискнул приблизиться к домику Урсу, Сёмыч нервно тряс головой, как будто заработал Альцгеймера за несколько часов, проведенных в баньке и дрожащими губами твердил: «Не-не-не…». Урсу заглянул в окно, расплылся в улыбке: «Спят…все…»  

Сёмыч упал на спину в траву и мгновенно вырубился, Урсу присел на лавочку и тоже уснул. В домик он идти побоялся, старушки валялись на полу под столом в расслабленных позах, Буслай, накрытый белой простынкой, мирно спал в кровати, отгрызанная лапа была на своем законном месте и покоилась сверху белой простыни с основной частью передней конечности. О том, что она когда-то была суверенной частью и прошла операцию по приращению, напоминала тонкая полоска бинта, опоясывающего Буслаеву лапу.  

Глава 16. Будем жить, Буслай!  

«Белые» + «Чёрные» = удачное колдовство!  

Лапа на месте, выздоравливай, дружок!  

Сёмыч проснулся, вернее, выбрался из полусна-полуреальности, когда день давно перевалил за свою половину. Очухался он после кошмарной ночи весь какой-то разбитый с не покидающим чувством тревоги то ли за себя, то ли за друга Буслая. Что там натворили с ним бабуськи ночью, ещё предстояло выяснить. Колдовские флюиды витали повсюду. Сёмыч никак не мог от них отделаться, возвращаясь в воспоминаниях к событиям ужасной для него ночи, до которой он ни во что ТАКОЕ не верил. Помнил Сёмыч тоже не всё, а что помнил, не совсем ясно. Видимо, коньяк сделал-таки своё подлое дело, а может вовсе и не коньяк, а хитрые ведьмочки напустили тумана в его атеистическую душу.  

Сёмыч осмотрелся. Вот оно – началось! Он точно помнил, что в домик не заходил, а сейчас лежит на очень удобном диванчике. Выходит, и тут бабуськи постарались, занесли его практически в каматозном состоянии и уложили в постельку. Да, уж весёленькие ведьмочки попались, шалуньи!  

Кстати, что там Буслай с его отгрызанной лапой, ради которой затевалась вся эта колдовская потеха? Сёмыч поднялся с дивана. Буслай дрых. Лапа была на месте, целиком. Сёмыч вяло подумал о том, как совместить всю эту шаманщину с колдовскими заговорами, ведьмячьими песнями-плясками с чудесами технического прогресса и далеко шагнувшей вперед современной медицины. Но, ведь ЭТО было, прямо вот здесь у него на глазах! Лучше не копаться и не забивать себе башку.  

Сёмыч аккуратненько взял Буслая за больную лапу, она была теплая, живая. Буслай немного дернулся, но не проснулся, только задышал часто и волнительно. Мгновенно в домик ворвались бабуси. «У них там что, монитор что ли? » – подумал Сёмыч. Развить свою мысль о беспроводном наблюдении лечащих врачей за тяжело больным пациентом в условиях глубокой тайги Сёмыч не успел. Баба Люба подскочила и смачно влепила ему затрещину, от которой Сёмыч съежился и произнес «ой-ой-ой». «Ну-ка, положь на место! – грозно прикрикнула баба Люба. Сёмыч послушно и очень нежно опустил Буслаеву лапу назад на одеяло. Не глядя бабе Любе в глаза (забоялся очень! ), прогундявил, как провинившийся школьник: «Чего дерёшься? Нельзя что ли друга за лапку подержать? » «Ух, ты, скорый какой! – возмутилась баба Люба. – Не тобой приделана, не тебе и держаться! Рано ещё болезного за лапы хватать. Натворишь лиха – вся канитель напрасна! Ферштейн, атеист-комуняка? » Она помолчала, подумала и обратилась к Поликсении: «Наказать его что ли, Поликсюша? Чтобы место знал! » «Да, угомонись ты, сестрица! – вступилась за Сёмыча вторая бабуся. – Что ты разошлась. Понял Сёма всё, не дурак, чай, геолог (она много-значительно подняла указательный пальчик в небо), он в экспедиции ходит… » «А ведет себя, как пацан голоштанный! – перебила кузину баба Люба. – За всё – хвать! Везде – лапь! Куда только нос свой не сунул…глаз да глаз за ним! » Сёмыч вдруг страшно обиделся: «Ничего, что я здесь, я вам не мешаю мне кости мыть при мне же? »  

Бабуськи переглянулись и присмирели. Сёмыч даже оважился взглянуть на них с победоносным видом. Сейчас бабуськи выглядели вполне себе обычными бабушками. Чистенькие, уютненькие, добренькие. «Во, прикинулись актёрки! » – подумал Сёмыч про себя. – Как будто и не устраивали жуткий ночной шабаш! » «Желаешь поговорить об этом? » – вдруг спросила у него баба Люба, не открывая рта. Сёмыч непроизвольно глянул на неё. Глаза у Любушки блеснули изумрудными огоньками. Сёмычу сделалось не по себе. «Обложили! Я под колпаком «у Мюллера»! Ни подумать, ни сказать! » – грустно запричитал про себя Сёмыч. «Да, будет ныть-то! Думай о хорошем! – сказала бабуся Поликсения вслух. – Давай я тебе, милок, парного молочка в кружечку волью. Уж дюжа, качественное молочко Любашина Пеструха производит. А, сама-то, наша Любушка гляди-ка каковский хлебушек печёт, а оладушки, только со сковородки, так и просятся в рот! » Бабуся Поликсения засуетилась вокруг стола, поочередно откидывая белоснежные накрахмаленные салфеточки, под которыми обнаруживались всё новые и новые яства – самодельный душистый ноздреватый хлеб, румяные оладьи, ароматные пирожки, шанешки и другая обильная свежайшая выпечка. Тут же стояли мисочки с творогом и сметаной необыкновенно притягательного желтоватого цвета, указывающего на приличную жирность молочных продуктов. Вазочки с вареньем светились всеми оттенками янтаря от прозрачного почти белого до темно-коричневого. В центре стола на почетном месте стоял большущий кувшин с теплым ещё не остывшим молоком, продукт был явно экологически чистым.  

Бабуся Поликсения старалась всеми силами замять незначительный скандальчик, вернее перепалку. Между своенравной сестрицей Любушкой и упрямым правдолюбом Сёмычем. Она без конца тасовала блюда с угощеньями, пододвигая их поближе к Сёмычу, у которого от одного вида домашней еды слюньки потекли, и руки сами потянулись к вкуснятине. Сёмыч уже откусил кусочек от пирожка с капустой, одновременно засунул в рот оладух, заботливо сдобренный бабусей Поликсенией сметанкой. Вкус был изумительный! Сёмыч сделал большой глоток сладковатого молочка, пропихивая всю эту красотень в рот. «Когда же, они успели столько вкусненького с утра наготовить? – мелькнуло у пытливого геолога в голове. – Большого умения надо! Точняк, и тут без колдовства не обошлось! » Он тут же осекся, вспомнив, что бабуськи умеют читать мысли, но было поздно. «Вот баран упрямый! Это не кончится никогда! » – заругалась баба Люба вслух и с силой ударила кулачком по столу. Звякнула подскочившая посуда, на кровати вскочил Буслай. Котяра уставился на собравшихся за завтраком, хлопал широко открытыми глазами. Такими же глазами на него смотрели бабуси и Сёмыч и тоже моргали. «Привет, Сёмыч! – сказал Буслай обыденно, как будто они только вчера виделись. – А, где Урсу не знаешь? » «Да, здесь был… – Сёмыч стал деловито осматриваться, обшаривая комнату бестолковым взглядом, зачем-то заглянул под стол, отогнув край скатерти». Пока Сёмыч выискивал Урсу, Буслай воззрился на бабусек, которые чинно сидели с прямыми спинами за столом. «О! – удивленно воскликнул Буслай, обнаружив других персонажей. – Это откель к нам таких классных бабульков занесло? » Буслай уставился на Сёмыча, ожидая ответа. «Буря, скоро грянет буря! » – подумал Сёмыч. Быстро сказал, де-ая вид, что не слышит вопроса: «Пойду Урсу поищу…» и выскочил из домика, пусть сами разбираются со своим подопечным. За спиной он услышал изумленный шепот Буслая: «Бабуся Поликсения??? Ты ли это?!! »  

В ближайшем пространстве Сёмыч не обнаружил Урсу. Возвращаться в домик было стрёмно, но любопытство разбирало. Сёмыч подошел на цыпочках к кухонному окну и осторожно заглянул. Обе бабуси уже были рядом с кроватью, на которой возлежал больной Буслай. Ему приподняли пышно взбитую подушку, и теперь котяра царственно занимал полулежачее положение. Бабуся Поликсения стояла в головах и аккуратно прочищала Буслаю уши ватными палочками. Буслай довольно журился, улыбался и периодически тряс головой от щекотной процедуры. Бабуся смеялась и легонько хлопала Буслая по голове, как непослушного мальчишку: «Не крутись, проказник, проткну невзначай! » Баба Люба сидела сбоку на краю кровати. Она внимательно изучала свежий шов на горемычной лапе, легонько дуя на него смешно сложенными куриной гузкой губками. Идиллия была полнейшая, достойная голландских живописцев!  

Сёмыч услышал шаги за спиной, обернулся. Из тайги вышли Урсу и Рыжий Ус. Урсу размашисто направился в домик, по его сосредоточенному лицу было видно, что он несёт наиважнейшую весть. Сёмыч кинулся к нему от окна, упреждая не портить картину: «Ни-ни-ни…» Но Урсу уже влетел в дверь, за ним проскочил Рыжий Ус. Идиллия была испорчена. «Помош, однако! Кошак рыжух лизает – ран заживлят! » – выдал с порога Урсу с победоносным видом. Бабуськи отвлеклись от Буслая, переглянулись. Буслай помахал корешам здоровой лапой, приветствуя дорогих друзей, расплылся в улыбке. «Урсуш, ты кого приволок? » – обратилась баба Люба к охотнику. На сцену выдвинулся Ус, гордо задрав нос, отчеканил: «Ус Рыжий, рысь, альфа-самец клана «рыжих! » «Слышь, Поликсюша! – затряслась от смеха баба Люба. – СамЭц, да вдобавок Альфа! Енто нам с тобой позарез! » Бабуськи прыснули от смеха. Ус смотрел на бабусек, не понимая, что те нашли смешного в его титулах, и заявил ещё более горделиво: «Я лизать могу! » «Замолчи, охальник! » – бабуськи свалились на пол, дойдя до истерики. Сёмыч тоже не выдержал, согнулся пополам и ржал, как сумасшедший. Буслай сполз с подушки и мяукал от смеха на все лады. Ус никак не мог врубиться, что он говорит смешного, наивный Урсу тоже смотрел на общее ржалово довольно растерянно и серьёзно. Этим они с Усом ещё больше раззадоривали покатывающихся со смеху. Следующей фразой Ус добил всех: «Я лизну слегка… лечёбы для…» Бабуськи и Сёмыч ползали по полу, бедная баба Люба икала, не в силах унять смех. «Замолчи, изверг! – взмолилась Поликсения. – Пупки надорвём! »  

Потеху прервал глухой стук со стороны Буслая, смех резко прекратился, все посмотрели в сторону стука. Лица перекосились ужасом. На полу возле кровати лежала лапа Буслая, снова отгрызанным куском. В порыве смеха он не заметил, как резко поднял ещё незажившую конечность, и с таким трудом приделанный кусок отвалился. «Только не это! » – завыли баба Люба и Поликсения в два голоса.  

Баба Люба вскочила, выражение лица сделалось страшным, совершенно ведьмячьим, глаза исчезли из глазниц, на их месте зияли чёрные дыры. Шатаясь, вытянув вперёд руки, баба Люба направилась к обрубку, её трясло. Поликсения опередила сестру. Она схватила огрызок лапы. Ловко упаковала его в полиэтиленовую пленку и засунула в морозилку.  

Все были в шоке, включая, естественно, Буслая. Он с отвращением смотрел на свою укороченную лапу, вновь ставшую культей. Потом начал что есть силы колотить ею по кровати, пока не заляпал всё вокруг кровью и, обессилев, впал в забытье.  

Баба Люба тоже свалилась без чувств. Бабуся Поликсения стойко держалась. Она выпихала всех во двор и начала отхаживать сестрицу. Любушка очнулась. Вместе похлопотали над Буслаем, не придумав ничего лучше, как ввести его в состояние глубочайшего сна.  

Сели друг напротив друга за стол, стали мозговать, обсуждать случившееся. Баба Люба первая начала разговор, угрюмо покачав головой: «Я больше не смогу… силов не хватит… всё израсходовала…» «Что ж мы, дуры, смеялись-то так! Знамо, не к добру! » – печально сказала Поликсения. «Да не в смехе дело-то, – отвечала её Любушка, – лапа итак не прижилась бы. Увидела я это сегодня, но понадеялась, что обойдется. Да, видно, никак не могу «черную мощь» сломить. Вбелую мне не победить «черный заговор». Вот, Поликсюнюшка, какой фокус-покус вырисовывается…»  

Баба Люба достала из-за пазухи скляночку темно-зеленого стекла, сделала несколько глотков. Через минуту она сосредоточилась, подобралась и приосанилась. «Значится так! Давай соображать, сестричка! Буську выручать надо, жалко его! Да и престиж колдовской – начали, закончить надо! Есть у меня, Поликсюша, планчик «Б»…»  

Бабуся Поликсения только серенькими глазками захлопала, видя скорое преображение сестры и ту энергию, с какой она вновь схватилась за дело. «Так вот, слушай! – продолжала баба Люба. – Ясно, что без «черноты» в нашем «белом» бизнесе не обойтись, во всяком случае, в данном конкретном деле бедняжки Буслая (как же горемыка расстроился, сердешный! ). Кто-то из «черных» сильно Буслаю «козу заделал»! Снять эту «черную порчу» может только свой же «черный». А как снимем, наш черёд согласно колдовской книжице. Секёшь, мадам ведьмочка? » «Да, где ж мы этого «черного» для Буслая добудем? » – вставила Поликсения. «Не перебивай! – зло остановила её Любушка и снова заговорила по-деловому. – Есть у меня один «чёренький» на примете, старый знакомый. Да ты его тоже знаешь! Помнишь, женихались в молодости с Яшкой Драдулаем? » «Да, иди ты! Нешто цыган?!» – Поликсения махнула на Любушку пухленькой ручкой, как бы отгоняя навязчивое видение. «Он! – констатировала Любушка. – Драдулай твой(! ) теперь в «черных» ходит, силищи, я тебе скажу, неимоверной! » Любушка перешла на шепот: «Слыхала, он где-то в нашей тайге обитается в районе Гадючьей Горки, шаманит. Люди называют его «черный шаман» Драдул, сокращенно типа…» Окно, возле которого сидела Любушка, вдруг резко распахнулось, сильный порыв ветра сдернул занавесочки. Бабуськи пригнулись к столу, закрыли головы руками, как будто опасаясь, что сейчас начнется гроза или бомбежка. Но всё само собой успокоилось. Баба Люба торопливо закрыла ставни. «Видала? – она многозначительно указала глазами на окно. – Слышит! Имя нельзя произносить! » «Ну, и в чем же план «Б»? – с нескрываемым любопытством поинтересовалась Поликсения. «Ты забыла, дорогая моя Поликсюша, что любофф с цыганом крутила? – спросила немного с издевкой Любушка. – Не знаю, как он тебе, а ты ему оченно нравилась. Вспомни, по пятам за тобой таскался, племя цыганское, песни-романсы под гитару для тебя наяривал… Придется тебе к нему наведаться на поклон, сестрица! » «Что ты? Что ты? Опомнись! – замахала руками Поликсения. – Забудь! Даже не проси! Ни-за-что и ни-ког-да! Да, я, страсть как, боюсь его черномазого! » Любушка прикрыла Поликсении рот ладонью, останавливая словесный поток: «А, во за ЧТО и КОГДА! За – Буслая и прямо сейчас, сей момент! » Поликсения безвольно откинулась на спинку стула. Любушка подошла к сестре, прижала её головку к своей груди и уже умоляющим тоном заговорила тихо и мягко: «Поликсюнь, ну, кто, если не ты, а? Уверена, с твоим обаянием ты ЕГО скоренько уломаешь. Только действовать надо с подходом, нежненько. Пробудить, так сказать, былые чувства. А мужик – он и в шаманах мужик! » «Ой, боюсь! Ой, боюсь! Ой, ноженьки не несут, подгибаются! – запела Поликсения тоном бабки-плакальщицы на похоронах. – Ну, его в жо… этого Яшку! » При слове «Яшка» она получила от Любушки шлепок по губам: «Захлопнись! » Поликсения примолкла, со страхом глядя на окно. На этот раз обошлось, пронесло.  

А баба Люба уже собиралась в дальний путь искать «черного шамана». Она придирчиво осмотрела Поликсению. Подрумянила щечки, положила легкие голубые тени вокруг глаз (так повыразительнее будет! ), чуточку бледно-розовой естественной помады на губки. Затем взбила беленькие седые кудряшки, сверху нахлобучила шляпку, туго подвязав её бантом под подбородком (это, чтобы кудерьки не растрепались в полете! ). Любаша ещё раз оглядела Поликсению со всех сторон, покрутила вокруг оси. Вперилась в личико и подмазала губки более яркой помадой (так-то поэффектнее! ) «Вперед, моя очаровашка! » – указала Любушка на дверь.  

Бабуськи вышли. На улице их ждали Сёмыч, Урсу и Рыжий Ус. Все были заметно грустны из-за неудачи с Буслаевой лапой. С надеждой кинулись к бабуськам. Баба Люба жестом открытых ладоней остановила их и предварила готовые сорваться с губ вопросы «что делать и кто виноват? » «Мы по делам! Скоро будем! Не балуйте тут! » – строго велела она и все послушно закивали. «Урсуша, аппарат! » – приказала баба Люба. Урсу как заправский служака кинулся к метле, вытащил её на середину поляны. «Прошу, сестрица! – указала Любушка на метлу. – Вспомним молодость! » Поликсения попробовала посопротивляться, типа она сто лет метлу в руки не брала, но Любушка с силой бесцеремонно подтолкнула её к метелке и показала, как надо правильно садиться. Поликсения подчинилась, взгромоздилась верхом, обняла сзади Любушку за талию, крепко прижалась, слившись с сестрой в одно целое, зажмурила глазки. «Я – готова, Любаслазьсдуба! » – выкрикнула она отчаянно. «Чичас, только GPS настрою! От винта! Поехали! » – весело по-ведьмячьи взвыла баба Люба.  

Метла с бабуськами поднялась вертикально над землей, заложила крутой вираж над поляной с ошалевшими друзьями Буслая и взяла курс на Гадючью Горку согласно конечному пункту навигатора. Над зеленым морем тайги, расстилающимся внизу, понеслось разбитным дуэтом: «Маргарита! Ты же знаешь, как всё это было! Маргарита! Окно открыто, ничто не забыто!.. » Шальной полет с шальными бабуськами, что за прелесть!  

Ведьмочки благополучно приземлились на вершине Гадючьей Горы. Место, прямо скажу, было не из приятных. Сюда редко кто заглядывал, старались обходить стороной. Много чего про это место народ насочинял, навыдумывал, а может и нет. Слухи ходили, что ни одна заблудшая душа здесь сгинула. Как знать, может быть, может быть…  

Поликсения в своих кудряшках, рюшках и оборках смотрелась в этом «темном-претемном» царстве довольно нелепо. Их пока никто не встретил. Бабуськи стали спус-каться ниже к подножью горы. Поликсения притормозила и задала Любушке правомерный вопрос: «Интересно, почему горку Гадючьей назвали? » Любушка промолчала. Поликсения, внимательно глядя под ноги, продолжила спускаться.  

Добравшись до подножья горы, бабуськи стали искать вход в какую-нибудь пещерку, где предположительно мог жить искомый шаман Драдул. Странно, но ничего даже отдаленно напоминающего вход в жилище они не обнаружили. Следов пребывания человека тоже не было замечено. «Что за хрень? » – возмутилась нетерпеливая баба Люба. Вдруг на её метлу, которую баба Люба держала торчком, уселась огромная черная ворона, крылья блестели и отливали синевой. Птицу можно было бы назвать красивой, если бы она не была такой страшной из-за своих размеров и однобокого взгляда огромного черного глаза с демоническим отражением внутри. Ворона воззрилась на Поликсению, потом злобно каркнула, вякнула «Во, чудо в перьях! » и улетела, обгадив аппарат. «Вот, тварь тваренская! – растерянно крикнула баба Люба. – Этот-то крендель куда подевался? Позвать ЕГО что ли? » Она сложила руки рупором и тоненьким неуверенным голосом произнесла: «Драдул, шама-а-ан…» Никого, тишина. «Шама-а-ан Драду-у-ул, появись…» – повторила Любушка. Снова тихо. Она растерянно посмотрела на сестру. Вдруг Поликсения собралась с духом, зажмурилась и, срываясь на визг, крикнула: «Яшка, твою мать! Пляши, черноголовый! » От горы с грохотом отвалился огромный камень, обнаружив вход в пещеру. В пещере было темно, но в глубине что-то светилось.  

Вцепившись друг в друга, постоянно озираясь, бабуськи мелкими шажками двинулись внутрь. Несколько метров пришлось идти в кромешной тьме, потом слабо просветлело, и вскоре они вошли в освещенный круглый «зал». Бабуськи застыли в ожидании. Никто не появлялся, но дальше идти было некуда, и сестры стояли на одном месте. «За нами кто-то смотрит, – шепотом заговорщика сказала баба Люба и громко добавила – Ну, и где он твой черноголовый? » «Прячется цыганча! Всегда «сурпрызы» обожал! » – ответила ей Поликсения. «Помнишь, Полинушка! » – раздался откуда-то сверху красивый мужской голос и эхом покатился по пещерке.  

Это был точно Яшка, только он так называл Поликсению, когда она была ещё девушкой. Бабуси подняли одновременно головы. Над ними под высоким потолком пещеры висел колдун, горизонтально распластавшись под черным плащом, как огромная манта в океане. Колдун спустился вниз по зигзагообразной линии. Молчали, разглядывая друг друга, забыв даже поздороваться. Поликсения протянула руку, откинула черный капюшон с головы колдуна и погладила совершенно седые волосы и бороду. «Вовсе не черноголовый, Яшенька» – сказала она дрогнувшим голосом, готовая расплакаться. Колдун взял её руку в свои большие ладони, стал целовать, переходя от пальчика к пальчику. «Всю жизнь ждал тебя, Полинушка! Дождался! »  

Любаша не выдержала и взяла инициативу в свои руки: «После сю-сю-му-сю раз-водить будете… Давайте-ка к делу, други мои влюбленные! » «Не серчай, Любушка, не торопи! Дай наглядеться на мою ненаглядную! – густым, уж очень красивым, просто завораживающим баритоном заговорил Яшка. – Прости, что тогда в молодости на любовь твою не ответил. Её одну любил, мою Полинушку! » Поликсения с удивлением поверну-лась к Любаше и произнесла: «Оппа! Вона как! » Любаша потупилась, зарделась, спрятала глаза. «Дела давно минувших дней…» – уклончиво пробормотала она. Потом обратилась к колдуну, чтобы уйти от щекотливой темы: «Драдул, признайся, ты ведь в курсе Буслаевых страстей. Наверняка знаешь, что он порчен «черными». Я никак снять не могу эту хренову порчу, поможешь? » «Ежели Полинушка хорошенько попросит, то помогу! » – лукаво улыбнулся колдун и задорно подмигнул, совсем как когда-то Яшка-цыган. «Она попросит, обязательно попросит! Куда денется-то…» – настоятельно потребовала Любушка и дёрнула Поликсению за рукав платьица, оторвав кружевную оборочку. Поликсения насторожилась, как бы «заморозилась» и сказала бесцветным голосом без выражения и артикуляции: «ПрошупомогиЯков! »  

Однако, колдун не поторопился пообещать помощь, а стал допытываться: «Он кто тебе, за кого так «страстно» хлопочешь, Ксюша? » Поликсения насторожилась ещё больше. Ксюшей Яшка называл её, когда начинал злиться. «Чего он злится-то? » – думала Поликсения, не понимая колдуна, который вопросительно смотрел ей прямо в глаза. «Ну, кто, кто… Он – рысь, славный парень! – решила отчитаться Поликсения. – Он волков-мутантов турнул из тайги, лапы лишился за свои подвиги, бедняга! Ему бы лапочку на место пристебнуть, Яшенька! Сжалься, помоги! » «Да, понял я, понял, – всё ещё подпсиховывал колдун. – А не потому ль ты, Ксюша, так за него хлопочешь, что Буслаище – друг твоего дружка? Ась? » Яшка пронзительно впился на Поликсению своими цыганистыми пламенными очами. «Какого-такого дружка, ты что несёшь-то? » – тоже разозлилась Поликсения. Ситуацию просекла Любушка. Она громко рассмеялась: «Эх, ты! Ещё «черным шаманом» называешься, а не врубился, что Урсу – мой дружок, а сестрица здесь не при чем! Схлопотал позорчику! Цыган чёрный в трубу пёрд…, дым валит – тебе водить! » Надразнившись вволю, Любушка дернула Яшку за серебряную серьгу в ухе. Яшка беспомощно таращил черные очи на подружек своей юности далекой, которые хохотали, как несносные девчонки. «Ревнивец мой! » – Поликсения ласково погладила Яшку по курчавым седым волосам. «Да, как же я лопухнулся-то так, Полинушка! » – недоуменно бормотал он. Потом вдруг схватил Поликсению в охапку и закружил её в вихре вальса, оторвался от земли, умчался под купол пещеры, сделал круг и вылетел на крыльях своего черного плаща на улицу. Туда же, спотыкаясь, побежала Любушка.  

Она застала сестрицу в крепких объятиях колдуна. Они были молоды, Яшка Драдулай и его Полинушка, и…целовались. Любушка застыла, не спуская глаз с колдовского действа нечаянно нагрянувшей Любви. Молодая парочка с трудом завершила пылкий поцелуй. Опоздавший на сто с лишним лет. Яшка и Поликсения снова стали собой, но всё ещё прибывали под впечатление содеянного. Яшка, который вложил в этот спонтанный поцелуй всю накопившуюся страсть своей молодой безответной любви, блуждал затуманенным взором, Поликсения смущенно прятала счастливые глазки, вдруг чётко осознав, какая она была по молодости дура. Любушка думала: «Выпросила-таки, уговорила «черного»! «Заткнись! » – ответила ей Поликсения. «Молчу-молчу» – иронично промолчала Любаша, а вслух добавила – Ребят, давайте уже делом займемся! »  

Колдун пришел в себя: «Лапу принесли? » Сестры ахнули «Нет! » «Люба, не простительно для ведьмы такого масштаба! – строго заметил Яшка. – Ладно, слЁтаем, разберемся по месту. Полинушка, давай ко мне, родненькая! Прокачу с ветерком! » Поликсения забралась к Яшке на спину. Он пощекотал её, играючись, бабуся смеялась и визжала, как девчонка. Колдун раскинул крылья плаща и помчался, забирая высоко в небо. Любушка оседлала метлу и двинула за ними, стараясь не отставать. Она завидовала сестре и ревновала свою юношескую любовь Яшку-цыгана. Но это было так, слегонца, в основном, Любушка рада за всех.  

Прилетели на Базу к вечеру. Огорошили всех ещё больше, чем когда улетали. Особо впечатлил Яшка своим черным плащом с треугольным колпаком, надвинутым на глаза, сияющие тяжелым черным светом. «Египетская сила! – не удержался про себя Сёмыч. – Кого ж наши бабки приволокли? Так и упысаться недолго! » Колдун как раз поравнялся с Сёмычем. Он одарил его взглядом непроходимо черных глаз и, не открывая рта, сказал: «Не парься, дядя! А камень верни, геолог! » «Какой камень? – также беззвучно переспросил колдуна Сёмыч и начал оправдываться. – Не понял, не брал, не привлекался…». «Повторю для особо непонятливых – зеленый камень, змеевик называется. Ты его на моей горке прошлый сезон спёр, ну, или позаимствовал по незнанию. Верни, будь другом! » «Верну! » – кивнул Сёмыч, вспомнив самый красивый камушек из своей коллекции, только, будь он неладен! Попасть из-за зеленого булыжника в друзья к «черному колдуну» Сёмычу что-то не улыбалось.  

Короче, великий «черный шаман» Драдул снял крепкую порчу с горемычного Бус-лая и его многострадальной лапы. Потом была ещё одна лихоманная ночь по приживлению, где сошлись в симбиозе «белые» и «черные» силушки. Можете себе представить, что творилось в домике на Базе! Урсу стойко выдержал, уговаривая себя, что не такое ещё приходилось в тайге видеть да слышать. Правда, такого он не видел и не слышал ни разу. Для него всё закончилось благополучно, если не считать, что на заключительных аккордах он сам лично выдернул себе клок волос из угоревшей головы. Сёмыч поступил хитрее. Он ушел ночевать в эту ночь в стойбище Рыжего Уса. Прости, Буслай!  

Утром провожали Поликсению до дома, до хаты, как говорится. Конечно, обещались встречаться с сестрицей, плакали, обнимались, смеялись. Было всё, что бывает при проводах. Через тайгу до космодрома Поликсению повел колдун. Никто не возражал, понимали, да и попробовали бы возразить! На подходе к космодрому бабуся Поликсения и Яшка задержались в тайге. Они опять стали молодыми, влюбленными и целовались, целовались… «Ты позволишь навещать тебя иногда, Полинушка? » – нежно обнимая возлюбленную спросил Яшка. Она призадумалась, поманила пальчиком, кокетливо улыбаясь, а когда он наклонился, касаясь седым непослушным вихром её розовой щечки, прошептала на ухо: «Я буду ждать…». Поликсения выскользнула из объятий и вприпрыжку (! ) убежала к космолету. Сердце Яшки дрогнуло и укатилось в пятки, он забыл, что он великий «черный шаман» Драдул и колдун в седьмом поколении, сейчас он был простой влюбленный пацан, хоть и насквозь седой. «Да она – ведьма, почище меня! » – подумал Яшка беззлобно и тихо рассмеялся.  

Буслай быстро шёл на поправку. Он много и сытно жрал с особой любовью к свежему мяску, которым его в достатке обеспечивал Урсу. Утраченные за время болезни физические силы и вес восстанавливались с неимоверной скоростью. Пришпандоренная трудами всяко-разно колдунов отгрызанная лапа тоже реабилитировалась. Буслай не ленился и упорно учился владеть ею. На днях он вышел на пробную охоту. Буслай поймал птичку и очень радовался своей первой удаче. Птичку есть не стал, выпустил, пусть живет!  

Скоро наш герой начнет охотиться в полную силу, как прежде. Лапа иногда будет его беспокоить и напоминать о той смертельной схватке с волками, но, в принципе, закончилось-то всё хорошо! Буслай был жив и оставался легендарным таежным героем – красивым, гордым, независимым рысем, ну, почти рысем, если закрыть глаза на длинный хвост!  

Глава 17. Прибавление в семействе благородного Графа и Монро.  

Рады, рады, рады все! Дом полный счастья!  

Млада в гостя у сестры Монро. Монро узнает про Буслая.  

Хорошо то, что хорошо кончается… в этой главе  

Что-то за колдовскими делами мы совсем забыли про Монро, а ведь ей настал срок рожать детусей. Давайте посмотри, что происходит в доме у Клавочки.  

С раннего утра толстопузенькая Монро начала волноваться. Она осторожно выбралась из-под лапы Графа и пошла к Клавочке. Будить не стала, а просто легла на мягкий коврик рядом с кроватью, чтобы быть рядом с подружкой. Так ей хотелось, было спокойнее. Для Монро давно приготовили удобное местечко, где она должна была окотить своих детусек. Но она страсть как хотела, чтобы Клавочка была постоянно у неё на виду, в поле её зрения.  

Поспать у Монро не получалось. Ей ужасно хотелось забраться к Клавочке в постель, она еле сдерживала себя, по большей части от того, что не смогла бы запрыгнуть с довольно приличным пузцом. «Вот если бы Клавочка проснулась и сама забрала меня к себе…» – думала Монро. Но Клавочка спала крепко и в этот предрассветный час ничего не слышала и не подозревала. «Помурчать ей что ли в ухо? – начала прикидывать Монро. – Рядом с Клавочкой я могла бы сладко заснуть…» Она встала на задние лапки, но уткнулась носиком в мирно похрапывающий шнобель спящего с краю графа Григория. Стало понятно, что спеть мурлыкающую песенку Клавочке на ушко не удастся. От этого ещё сильнее захотелось разбудить подружку и прижаться к ней. Это желание приобрело масштабы всепоглощающей идеи-фикс. А на Григория Монро страшно разозлилась за то, что он (чёрт бы его побрал! ) разлегся на её (! ) законном месте рядом с Клавочкой и дрыхнет.  

Монро обиженно ушла из Клавочкиной спальни. Она посмотрела на Графа, который продолжал спать, развалившись поперёк их ложа. «Всем на меня насра…наплевать! – со злостью подумала Монро. – Вот Буслай бы себе такое ни за что не позволил! » Воспоминания о Буслае немного отвлекли её от занятия злиться на графьёв. Она забралась в приготовленную уютную коробку для родов. Там было пушисто и мягко. Монро улеглась кверху пузиком, заняв самое удобное положение, и стала думать о Бусе. Как он там? Они давно не виделись. Монро размечталась, что, когда родит детусей и приведет себя в соответствующую форму, обязательно любым путем организует свидание с Бус… Резкая боль пронзила низ пузика, Монро непроизвольно громко мякнула и выскочила из коробки.  

Граф даже не шевельнулся, неописуемая халатность по отношению к беременной супруге! Монро поспешила к Клавочке. Тут уж не до приличий и светских манер! Она с трудом поднялась на задние лапки и протяжно замяукала графу Григорию в расслабленное ото сна лицо. Тот, не открывая глаз, погладил Монро по голове и спросил совершенно сонным безразличным тоном: «Что случилось, лапочка? » «Рожаем мы! » – заорала Монро, пресекая вселенский эгоизм. Потом душераздирающим голосом замяукала уже от пронзившей её продолжительной боли. Однозначно, роды начались!  

Подскочили сразу все. Примчался Граф с бешенными глазами, схватил корчившуюся от боли Монро в крепкие объятия и совершенно перекрыл ей кислород, которого итак не хватало. Спасибо Клавочке, которая взяла весь процесс в свои руки. Точнее, она вырвала Монро из смертельных объятий очумевшего Графа и понесла её к коробочке для родов. Монро запротестовала, умоляя Клавочку позволить ей совершить важнейшее действо в её постельке. Зачем это нужно было Монро, она и сама не знала. Нужно и всё!  

Конечно, Клавочка разрешила. Уложила Монро на одеяло, начала гладить, сюсюкать родным успокаивающим голосом. Монро присмирела, тихонько урчала, ждала. Схватки участились. Монро больше не кричала, стойко переносила боль. Кричал Граф и жутко мешал. Клавочка выдворила мужиков из спальни строго и беспрекословно.  

Григорию пришлось взять Графа на руки, чтобы хоть как-то ослабить его метания и стенания. Граф с силой месил лапками махровый халат Григория и не замечал или просто не забивал себе голову тем, что выдергивает из халата длинные нитки и приводит красивую вещь в негодность. «Гриша, друг! – без остановки стонал Граф. – Представить не можешь, как трудно рожать! Дико страшно и больно, Гриша! Когда это только кончится, Гриша? Когда закончится этот ужас?! Выдержу ли я всё это, Гриша?!» Граф посмотрел на Григория совершенно измученными глазами с расширенными зрачками, как от действительно сильной боли. «Я думаю, ты выдержишь, дорогой, ты справишься! Ты же сильный, ты умеешь рожать! » – произнес Григорий уверенно, но не без иронии. Граф не заметил подковырки и вытащил ещё одну петлю, зацепившись когтем. Он улыбнулся уверенности Григория.  

Григорий встал и с Графом на руках направился к заветной двери, за которой совершалось таинство. «Посмотрим только одним глазочком, что там…» – шепотом сказал Григорий. «Нет, нет, нельзя, – испуганно зашептал Граф, – мы спалимся, Гриша, Клавочка нас заругает! » Но Григорий уже приоткрыл дверь и оба с любопытством заглянули в щель. В этот самый момент раздался тонюсенький писк. Это родился первый детуся!  

Граф сорвался с рук Григория, больно отпихнувшись от его груди задними лапами. Он разодрал-таки любимый халат Григория до огромной дыры и оставил кровавые царапины на благородном теле графа-хозяина. За спиной Граф услышал возглас Григория: «Блин! Что ж ты, падла, делаешь-то?! «Роженица» хренов! » Откуда у этого образованного, интеллигентного человека созрела такая заковыристая фразочка, совершенно неграфского формата? Из каких дальних закрытых тигулей памяти он вытащил такие непотребные слова? Не ясно! Выкрикнул Григорий это довольно громко и теперь жутко переживал, что про него подумают, особенно Клавочка. Хорошо ещё, что пинка не врезал ненормальному Графу-кошаку.  

А Граф ворвался в спальню и кинулся к рожающей Монро. Клавочка заправски выловила возбужденного Графа с траектории его полета на постель и потрепала за ухо. Граф как-то сразу сник, обмяк. С рук Клавочки ему открылся вид на масенькое голенькое существо с закрытыми глазками. Граф прижался к Клавочке и начал тереться об её подбородок, пристраиваясь провести на руках хозяйки энное количество времени. Монро снова засуетилась и заохала, в смысле замяукала. Клавочка непочтительно бросила Графа на пол и кинулась к Монро. Снова запищало, появился второй детуся. Граф пробрался за постель в изголовье и наблюдал молча, целиком поглощенный происходившим на его глазах процессом. Внизу живота у него было холодно, а сердце почти не билось. Граф пребывал в состоянии анабиоза. Возможно, это и спасло его от мозговой горячки, а остальных от безумных выходок Графа.  

На очереди были ещё третий и четвертый детуси. Роды состоялись! Четверо тараканообразных детуськи ползали вокруг счастливой, но обессиленной Монро. Она подняла глаза кверху, туда, где в головах стоял её Граф, и вытянула в его направлении белую лапку. Монро слабо улыбалась и ждала, что Граф с дружеским участием возьмет её лапку в свою и будет с нежностью целовать и лизать в благодарность за четверых замечательных деток. Она не дождалась никаких порывов со стороны Графа, соответствующих торжественному моменту. Граф не мог оказать своей Душечке знаков любви и обожания по причине того, что провалился в обморок. Он безвольно висел на когтях, зацепившись ими за подушку, с откинутой назад и в сторону башкой, закатившимися глазами и высунутым набок языком. «Граф помер! » – заорала Монро. Клавочка рванулась к Графу, повыдергивала когти из подушки, подняла безжизненного котауся на руки, начала с силой дуть ему в нос. Граф открыл глаза, еле слышно сказал: «Как тяжко рожать, Клавдия! » «А, то! » – поддакнула ему Клавочка. Она передала Графа на руки подоспевшему Григорию и велела отнести его в коробочку для родов. «Пусть поспит, умаялся! » Григорий уложил Графа на мягкую постилку в коробочку и Граф заснул, произнеся напоследок: «Всем спаси…»  

Клавочка вернулась к Монро и начала хлопотать над детусями, которых уже успела вылизать молодая мамаша. Она аккуратненько распределила невесомые телки детусек по сосочкам с молочком и те, подчиняясь первому рефлексу, стали наслаждаться теплым сладким лакомством. «Как он? » – тревожно спросила Монро. «Родил! » – в два голоса ответили Клавочка и Григорий. Все засмеялись.  

Вскоре примчалась Шарлиз и засюсюкала над мимишками. Кто они были по полу, мальчишки или девчонки, пока было не ясно. Все они были серенькие, как Граф. Монро была довольна, что нарожала Графу отпрысков, похожих исключительно на него. Это будет приятно Его графскому достоинству, когда он отойдет от родов.  

Граф проспал часа три. За это время выспались и Монро, и маськи-детуси. Граф явился с охапкой шикарных цветов. Он запрыгнул в постель и начал заглаживать допущенную оплошность с неуместным обмороком. Граф нежно ластился к Душечке. Оба мурчали, издавая невероятно переливчатые звуки от счастья. Затем Граф немного помыл своих малышей, познакомившись с ними таким своеобразным путем. Детуси пищали, ползали, спали, ели, снова пищали и т. д. Граф и Монро были от них в восторге. Радость и восхищение с ними разделяли и Клавочка с графом Григорием. В домике звучала исключительно уменьшительно-ласкательная речь, как принято в воспитанных графских семьях. На радость Григорию никто не попенял ему за выходку со жлобским, даже каким-то зековским, сленгом. Возможно, просто не заметили, а может, не стали акцентировать внимание на позорненьком инциденте на фоне несоизмеримо важных событий. Короче, про-ехали!  

Славненькие детуськи стали быстро подрастать, как водится. У них уже открылись глазки. Пока ещё мягкая пушистенькая шерстка покрыла упитанные комочки. Граф был горд и важен. Все, как один, были его сугубо графским отродьем, вот так-то! Скоро стало возможным определить пол малышей. Клавочка выглядела двух мальчиков и двух девочек. Невероятно удачное сочетание! Можно было подбирать имена. Тут вышла загвоздочка. Монро отвечала за имена девчушек, а Граф подбирал клички мальчишкам. Возились долго, придуманные с вечера имена, утром казались некрасивыми, банальными или просто неуместными для их детусей. Например, однажды Монро сообщила Графу, что хочет назвать девчонок Джессика и Жюли (? ) Граф молчал, удивленно приподняв бровь. «Что за проститутские имечки подобрали моим благородным дочерям! » – подумал он. Свои мысли он не стал озвучивать Монро, а коротко сказал: «Нет! » Естественно Монро обиделась и ушла плакать в сад. Сам же Граф ужасно мучился, подбирая имена пацанам, и никак не мог найти нужный вариант. Назревал скандал.  

На помощь пришли Клавочка с Григорием. Они посовещались и предложили молодым родителям имена для детусек согласно историческим привязанностям графа Григория. Для мальчиков он предложил Григорий и Алексей (по именам самых известных братьев из графского рода Орловых – своих выдающихся пра-пра-пра-пра-прадедов), для девочек – Фредерика и Августа («выдержки» из длинного девичьего имени Великой Императрицы Екатерины, чья судьба была тесно сплетена с судьбой братьев Орловых). Родители думали целую ночь и на утро согласились. Монро нашла в именах своих девочек много оригинального и необычного. Удивительно, но событие с именами поразительным образом стало известно всему поселку и произвело настоящий фурор. О детусях котауси с необыкновенными именами не сообщили только самые ленивые или задрипанные телевизионные каналы. Монро с Графом пригласили даже на популярное ток-шоу одного очч-чень известного ведущего но они отказались. Уперся Граф, не желающий светиться на дешевых пошлых передачках ни за какие коврижки. Он был выше этого! Монро, конечно, расстроилась, ей так хотелось блеснуть перед тысячами зрителей. Но умалять графское достоинство муженька она не стала. Просто покрутилась перед зеркалом, изображая звезду, и нашла себя очень даже привлекательной. Признаюсь, в отсутствии Графа, пока он не видел, Монро всё же соблазнилась и дала несколько небольших интервью сверх настырным корреспондентам самых успешных и читаемых «глянцев» и, конечно, позволила сфоткать себя в самом выгодном свете. Эти фотки с шикарной молодой мамочкой Монро с детусями и увидел Шуст, который тайно полистывал журнальчики определенной направленности в каком-нибудь закрытом местечке садика. Он подпрыгнул от удивления и помчался показать журнал с Монро своей Младе, совершенно забыв, что это его маленькая тайна. Так вся семейка бабуси Поликсении узнала про историю Монро. Конечно Млада тут же засобиралась к сестричке, а Шуст, совершивший непростительную глупость с журнальчиком, не мог ничего возразить, во всяком случае сейчас по свежим следам. Ну, об этом чуть позже, а сейчас вернемся в графский домик.  

С рождением милейших детусек семейная жизнь графьёв и их обворожительных спутниц приобрела качественно новый оттенок. Целыми днями и вечерами все с радостью и вдохновением обсуждали успехи малышей, которые росли и зрели буквально на глазах. Домашние обожали прелестных масек. Веселый шум, улыбки и смех стали нормой жизни в замечательной семье. Монро и Граф были бесконечно счастливы!  

Беда подкралась, как всегда, незаметно. Хотя, ещё вопрос, была ли это беда? Скорее, то, что случилось можно было бы назвать никому ненужной сейчас проблемой. Так что же стряслось? Однажды утром Монро поневоле проснулась раньше всех. Дело в том, что Граф повадился во сне забрасывать на неё свои задние лапы. Ну, во-первых, при этом он каждый раз будил её, а во-вторых, Монро переживала за малюток, которых немудрено было придавить лапищей-то. Монро вздрогнула от резкого толчка и навалившейся тяжести правой графской лапы. Спросоня сердце у неё колотилось и, простите, разбирала злость. Монро не смогла больше заснуть. Она выбралась из-под лапени Графа, показавшейся ей двутавровой балкой (не меньше! ), случайно свалившейся на неё. Монро с негодованием посмотрела на мирно спящего Графа и… непроизвольно расплылась в улыбке. Надо было видеть эту идиллическую картину! Граф блаженно спал с тремя малышами, которые заснули в местах, где их сморил сон – Августа устроилась серой меховой шапочкой на папочкиной голове, Фредерика опоясала дымчатым шарфиком шею Графа, Григория младшего сам папа обнимал лапкой. Детуся и папка уткнулись друг другу в носики и сладко сопели в две дуды. Все вместе котауси сливались в одну милейшую серебристую кучку. Только Алексей (Лека, как любовно называла его Монро) спал отдельно. Во сне он был явно на охоте, дрожа от возбуждения усами, попискивая и дергая лапками. Монро внимательно присмотрелась к сыну. Он очевидно был крупнее других детусей, так как обладал завидным аппетитом. Лека никогда не отвлекался во время еды, как это делали его сестры и брат Григ (тоже сокращенное имя, придуманное Монро). Поглощение калорийной пищи было для Леки очень серьёзным занятием. Вообще-то, он отличался ото всех детусей и своим характером. Лека редко принимал участие в лёгких никчемных суетливых игрищах. Зато обожал игры энергичные с элементами захватывающей охоты и, всегда побеждал!  

Монро не удержалась и наклонилась, чтобы лизнуть маленького Леку, пока он спит и позволяет, да так и застыла столбняком. Она явно увидела порыжевшую на серой головке между ушками шерстку. Там же в этом рыжем пятне прослеживались три темно-коричневых пятнышка. Такое же местечко Монро с замиранием сердечка обнаружила на правом бедре Леки. Что это?! Монро боялась двигаться и трогать сынулю, как будто от этого на его тельце могли появиться новые улики. Да, да именно улики, подло указывающие на её любовную связь с Буслаем! Точняк, Лека начал превращаться в рысь!  

Сделав этот пугающий вывод, Монро съежилась и крепко зажмурила глаза. Монро не знала, что ей делать. От безысходности мысли сделались вялыми и тягучими. Она прилегла рядом с Лекой, притянула его к себе и заплакала, окропляя спинку сынули слезами. Но очень глубоко в душе у Монро теплилась радость, и сердечко сладко замирало. «Ну, каков сукин сын! – думала она о Буслае, вспоминая их единственную тайную, но очень страстную встречу – Перебил-таки графское семя! Вклинился, красавчик! Силён! »  

Лека отпихнул мамочку, сжимающую его в объятьях, высвободился и переполз на новое местечко. Монро поднялась и вышла на улицу. Навстречу ей через двор шла улыбающаяся Млада. Они приветственно замяукали и кинулись к друг другу. Радости двух сестричек не было предела! Монро прижала пальчик к губам, показывая Младе, чтобы та не шумела, и повела её в домик хвалиться своим драгоценным добром. Млада, не имея возможности ахать и охать вслух, молча закатывала глаза, выражая тем самым свое восхищение. Вдруг Лека открыл глазки и потянулся к мамочке. Она взяла его зубами за холочку и понесла на улицу. Там устроилась на лежачке и стала кормить сыночка. Она поманила Младу поближе и молча показала ей два предательских рыжих пятна с темными вкраплениями. Млада вылупила глаза и присела, вопросительно воззрившись на сестричку. Монро только скромно пожала плечами, чем ещё больше удивила и насторожила Младу. Не выдержав, Млада зашипела: «Это же Буслай! И ты прикидываешься, что не знаешь КАК?!» Лека отвалился, наевшись до отвала, пузко округлилось, он сладко сопел. Монро вернула его в уютную постельку и снова вышла на улицу. Она спешно пошла подальше в сад, уводя за собой обескураженную Младу.  

Там в зарослях ирисов Монро прильнула к сестре и замяукала: «Я не знаю, что делать! Скоро Граф и все-все заметят! Что же будет? » Млада, которая только что хотела выругать непутевую ветреницу, вдруг сникла от жалости. «Первое, надо рассказать всё Клавунчику! » – рассудительно начала она. «А, второе?.. » – протяжно замяукала Монро. «Иди разбуди Клавочку. Пока мужики спят, мы всё спокойно обсудим нашим девичьим междусобойчиком» – посоветовала Млада и подпихнула Монро к домику.  

Вскоре Монро вернулась, за ней, шаркая непослушными ногами в домашних тапочках, зевая на ходу, шла Клавочка. Она обрадовалась Младе, с любовью гладила её по белоснежной шерстке, хвалила, что та нашла время посетить сестричку, потом спросила, видя напряженный взгляд Монро: «А что собственно случилось, девочки? » Монро не у-пела рта открыть, чтобы постепенно ввести подругу в курс дела, как Млада уже выкрикнула: «Монро подгульнула с Буслаем! Алексей – Буслаев сын, пятнистый рыська! Так-то, дорогая Клавочка, не уследили! » Монро зарыдала. Клавочка, чувствуя, что именно она не уследила, лихорадочно соображала, что предпринять. «Так, успокоились, успокоились… – начала она аутотренинг, глубоко вздыхая и задерживая дыхание, – пока никто ничего не заметил и, возможно, не скоро заметит. Давайте решать проблему по мере её поступления. Не будем суетиться, а подготовимся к предстоящему объяснению конкретно». Она взяла Монро на ручки, стала гладить, успокаивая: «Дорогая, тебе не стоит волноваться, молочко может пропасть» «Да, да, Монрошечка! – поддакнула Млада и зачем-то добавила. – Иначе, чем ты будешь кормить Буслаева бугая? » Клавочка выразительно глянула на Младу и та потупилась. Монро опять захлюпала. Посидели молча. Монро вроде немного успокоилась на теплых Клавочкиных коленках. «У твоего-то рыся тоже не всё путем! » – выдала Млада. Ей не терпелось рассказать убойную таежную историю. Такое состояние у девушек называется «вода в одном месте не держится», сейчас Млада пребывала именно в этом состоянии. Клавочка и Монро уставились на Младу. И она, задыхаясь, быстро начала рассказывать и про волков-мутантов, и про жуткую битву в тайге, и про победоносное шествие «рыжих» в симбиозе с большекошачьими, и про великого полководца Буслая, и про белку-Иуду, заманившую беднягу Буслая в волчью стаю, потом добавила про отгрызанную лапу, колдовские выкрутасы и закончила выздоровлением Буслая, пока ещё неполным, но уже вот-вот… «Я немедленно еду к нему! » – заявила Монро, спрыгнув с Клавочкиных коленей. Подружки онемели. Первой очнулась Клавочка. Она укоризненно посмотрела на Младу и выразительно спросила сквозь зубы: «Ну, зачем ты, бестолковая?!» Млада, которая почувствовала неописуемое облегчение после того, как выплеснула на подружек долго томившуюся внутри новость, вдруг поняла, что завернула куда-то не туда. «А я что? Я ничего…» – начала оправдываться она, прекрасно понимая, что это её никак не оправдывает.  

Взгляд Монро был устремлен вдаль в голубое небо, мыслями она уже была в Таежных далях. Она четко решила для себя, что не встретиться с измученным невзгодами Буслаем она не может. Кроме того, она привезет ему новость о родившемся сыне, его пятнистом маленьком рыське. Буслай имеет полное право знать об этом! Очень не правильно скрывать этот радостный факт от Буси, мужественный воин не заслуживает противной мерзкой лжи. Решено!  

Монро почувствовала, как Клавочка дотронулась до её спинки. «Не делай глупостей, милая моя! Думай о детусях и о любимом Графе! Не бросай их, прощу тебя! » – проникновенно стала убеждать Монро Клавочка. «Мы обе просим тебя, дорогая сестричка! – присоединилась Млада. – Я себе не прощу, что все тебе рассказала про Буслая! Какая же я эгоистка и дура! » Млада зарыдала навзрыд. Тут-то и появился Граф.  

Граф подошел гордой походкой. Увидел Младу, сразу подрасстроился и напрягся. Внезапное появление женушки Шуста – друга Буслая, не предвещало для него ничего хо-рошего. Согласитесь, он был прав! В глубине души Граф ещё чаял надежду, что сестра приехала поздравить любимую сестру с рождением детусек, но, заметив слезы, покрасневшие глазки и носик у Млады, эта хрупкая надежда развеялась, как дым. Он кивком головы поприветствовал Младу, не произнеся ни слова. Она ответила тем же, пряча глаза.  

Все три подруги молчали, как юные пионерки (есть такое выражение, пошло оно в Советском Союзе от Ульяна Ильича). Клавочка суетливо задвигалась и обратилась к нерасцветающей Монро: «Милая, не пора кормить детусей? Пошли? » Она попыталась увлечь Монро в домик. «Да, да, пойдемте отсюда, я хочу пообщаться с чудесными племяшами» – заворковала Млада. Все посмотрели на Графа слишком виновато и растеряно. Граф пришпилил подружек тяжелым подозрительным взглядом и произнес: «Не надо бес-покоиться, детуси ещё спят. А вот, к примеру, ЧТО здесь происходит, мне очень хотелось бы знать! Я не буду, милые дамы, проводить допрос с пристрастием, но вы мне сейчас всё расскажите сами! Ясно?!» Последние слова Граф рявкнул, уже весь окутанный самыми жуткими подозрениями. Клавочка с тесно прижавшейся к ней Младой стали невнятно что-то говорить, то ли оправдываясь, то ли пытаясь как можно сильнее запутать и отвлечь Графа. Из их сумбурной речи, которую подружки произносили очень тихо, очень быстро и одновременно, Граф уловил только отдельные слова типа «как бы не так», «а вот это попробуйте», «ну, уж зачем так-то уж», «да, ладно, плавали, знаем», «при хорошей жене…», «дурной пример заразителен», «семь бед – один ответ» и ещё много всякой белиберды, которую Граф при всем желании не смог бы никогда собрать воедино.  

Монро, которая даже при появлении Графа не отвела взгляда от голубых просторов неба и продолжала мечтательно следить за появившемся легким белым облачком, похожим на чайку, вдруг сказала: «Странно, почему котауси не летают? » Она повернулась к Графу, посмотрела красивейшими янтарными глазками ему прямо в изумленные широко открытые серые глаза и продолжила: «Я спрашиваю, любезный Граф, почему котауси не летают так, как птицы? Кажется, вот так бы раскинула лапки и полетела…(Монро показала, как бы она раскинула свои прелестные лапки и помахала ими, как птичка)…далеко-далеко к своему ненаглядному Бу…! » Граф упал на газон без признаков жизни.  

Монро опомнилась и крикнула: «Девочки, я убила его! » Девочки всеми кинулись к Графу. «Что-то он слишком часто стал опрокидываться…» – недоуменно произнесла Клавочка, поднимая Графа на руки. «Слабенький какой…» – причитала Млада, шествуя сбоку. Она обернулась к Монро, завершающей процессию: «Ну, и зачем ты ему это выдала? Ещё хуже меня… Две клуши тупые – мы с тобой, Монрошечка! » Монро ответила решительным голосом: «Не хочу, и не буду врать! Пусть Граф все узнает сейчас и лично от меня! А к Буслаю обязательно полечу… скоро… только детки подрастут…»  

Из домика навстречу летел Григорий. Он перехватил из рук Клавочки Графа и удивленно сказал: «Опять рожал? Заклинило беднягу! » Клавочка промолчала. Графа о-качали веерными обдуваниями и обрызгиваниями холодной водичкой. Он попросил принести деток, исполнили графскую волю. Резвые детуси вернули Графу способность улыбаться и немного разговаривать. Он не вспоминал события в саду, которые довели его до обморока. Граф веселился и забавлялся со своими крошками и к вечеру поднялся, плотно поужинал и бодро вышел провожать улетающую домой Младу, передавая всем, кого знает, приветы. Он снова был настоящий Граф и соблюдал положенный этикет. Монро не начинала разговор, берегла Графа. Сейчас она находила, что слишком изощренно и гадко пыталась поставить Графа в известность о двойном отцовстве, проявившемся в сыночке Алексее. Монро было стыдно и мерзко на себя. Она жалась, ни на кого не смотрела, и всё время пыталась уснуть, скрутившись тугим калачиком и закрыв виноватую мордочку лап-кой. Монро удалось заснуть, погрузиться в туманный сонный мир без сновидений.  

Клавочка разбудила Монро покормить детусей. Она с радостью приняла всю четверку проголодавшихся малышей, поочередно намывая их длинным язычком. Случайно подняв глазки, она поймала на себе грустный, до боли в сердце печальный и, очень влюбленный взгляд Графа. «Иди сюда, – позвала она шепотом, – смотри, какие они лапики! » Граф подчинился, подошел, резко наклонился и начал с неимоверной страстью целовать Монро, шепча: «Душечка, моя Душечка! Прости, прости меня! » Монро хотела спросить, за что простить-то? Ведь это она во всем виновата! Но, от покрывающих её славную мордочку графских поцелуев она не могла произнести ни слова. Слёзы катились из её прелестных глазок, разжигая у Граф новые приступы нежности, страсти и вины, что он, наглец, довел любимую до плачущего состояния. Они помирились и снова были счастливы! А надолго ли, посмотрим…  

Глава 18. Ох, уж, эта ЛЮБОВЬ!  

Монро к Буслаю, Буслай за Монро! Им не жить друг без друга!  

Жизнь в графском гнездышке потекла своим чередом, пока Шарлиз не запросилась к папке. Она цеплялась и приставала ко всем и, наконец-то, выпросила. Монро не видела смысла упираться больше положенного и согласилась с доводами дочурки в пользу таежного папочки. Были у неё по этому поводу и свои корыстные цели. Монро не отбросила мысль повидаться с Буслаем, похвалиться сыночком-полурыськом. Она затаилась на время и выжидала удобного момента. И он, этот момент, вскоре подвернулся.  

С вечера на семейном совете единогласно проголосовали «ЗА» отправку Шарлиз на Таёжную. По косточкам разобрали ситуацию, взвесили все плюсы и минусы. Шарлиз с небрежной ухмылкой наблюдала за принятием важнейшего решения. На грубость не нарывалась, терпела, молчала. Неугомонная дикарочка Шарлиз прекрасно знала, что, если даже всё, ну просто всё-всё, будет против неё, она всё равно удерет к папочке, без тайги ей не жить! А пока она ухмылялась и думала: «Пусть потешатся, пообсуждают, повозражают друг другу и примут, типа, единственно верное решение! Я его давно уже приняла, дорогая моя семейка! » «Ты что всё время ухмыляешься? – спросила Монро у Шарлиз. – Поучаствуй в обсуждении поактивнее, что ли! » Монро спросила это так для видимости, на самом деле она аккуратненько и, как ей казалось, незаметненько лоббировала поездку доченьки в Таёжные дали. Короче, положительное решение было принято, и в самое ближайшее время Шарлиз могла мчаться на встречу с любимым папочкой. Она была счастлива!  

Вы спросите, почему не сразу, не на следующий день? А-а-а, тут у хитрули Монро был свой интересец. Она уже всё придумала, набросала планчик, так сказать. Монро хотела пристроиться к Шарлиз, но тайно от Графа, поэтому ей нужно было подгадать случай. Случай случился, как нельзя более удобный. В воскресный день власти поселка решили провести праздник для жителей с их питомцами. Программа была запланирована офигенная! Пропустить такой праздник было бы грех. Детуси, конечно, запросились. Да и кто бы осмелился им возразить! Клавочка и Григорий уже готовили наряды. Граф тоже предвкушал семейный выход с красавицей Монро и четырьмя милейшими детусями. Предпраздничная суета царила в домике. Монро улыбалась и участвовала в общей семейной подготовке к предстоящему празднику, но думала сквозь свою загадочную улыбку совсем о другом. Всё тщательно подрасчитав, она начала ненавязчиво подстрекать Шарлиз лететь на Таежную завтра в воскресенье. Ей необходимо было добиться, чтобы дочурка объявила об этом сама и, как бы поставила остальных домашних перед фактом. Монро удалось провернуть это дельце. В самый разгар шумных обсуждений по поводу праздника, Шарлиз заявила, что завтра утром летит к папке. «Постой, постой, дорогая! А как же праздник? » – запротестовал Граф. «Да, приснился он мне этот праздник! Скучно! А в тайге сейчас самый класс! Лечу и точка! » – отпарировала Шарлиз. Граф неуверенно посмотрел на Монро и произнес извиняющимся тоном: «Но мы же не сможем тебя проводить…» Монро пожала плечиками и тайком сделала Графу знак выйти.  

Монро увела Граф подальше в сад. «Расстроился, бедненький! – она погладила Графа по голове. – Это называется между двух огней – и того не хочется обидеть, и этому нельзя сделать больно (задумчиво произнесла Монро, осторожно поглядывая на растерявшегося Графа). Милый, а, если мы сделаем так! Ты пойдешь с детусями на праздник, нельзя же их обездолить, они так этого ждали, а я провожу Шарлиз, не хотелось бы её обижать… ну, ты понимаешь… она уже настроилась, да и переходный возраст… » «А, как же ты, моя прелесть? – забеспокоился Граф. – Ты не попадешь на праздник? Это не справедливо, любовь моя! » «Ну, что ты, милый! Не переживай за меня. Придется смириться. Так будет правильнее всего. Главное, чтобы детки были довольны! » – поспешно ответила Монро.  

Они направились в дом. Действительно, все детуси как-то обрадовались мудрому решению родителей. Только стоумовая Клавочка подозрительно изучала Монро и, улучив момент, спросила у неё в лоб: «Ты что задумала, дорогуша? » Монро тяжело вздохнула, сложила лапки в мольбе и состроила подружке коронный беспроигрышный взгляд. Клавочка сдалась, но вид у неё был крайне недовольный. «Прикроешь меня, Клавунчик? Мне нужен всего-то часик, я обернусь тудема-сюдема… никто ничего не заметит, а? » «Знай, – строго сказала Клавочка, – я это не одобряю, но… прикрою! Верёвки из меня вьешь, бесстыдница! » Монро набросилась на подружку с благодарственными поцелуями, зашептала ей на ухо: «Милый Клавунчик! Ты же понимаешь, я не за этим, ну… понимаешь? Я то-ечко на него взгляну вот столечко (Монро показала маленький кусочек пальчика) и всё… Клянусь! » «Про сынулю расскажешь? » – спросила Клавочка с любопытством. Монро пожала плечами: «Пока не знаю… как получится по обстановке…» Девушки вернулись в домик.  

Утром семья разделилась на две части. Монро и Шарлиз после теплых прощаний и нежных слов отправились на космодром, а шумная ватага детусей под патронажем графьёв и Клавочки устремились на главную площадь поселка, где уже звучала веселая громкая музыка. Граф был грустен и молчалив. Клавочка тормошила его, призывая уделить побольше внимания прыгающим, скачущим, резвящимся по полной программе детуськам. Видя счастливые мордочки своих малышей Граф наконец растаял, смеялся, забавлялся вместе со всеми и отсутствие в общей компании любимой Монро отошло на задний план.  

Перед самым вылетом, когда всех пригласили на посадку, Монро сообщила Шарлиз, что тоже летит! Сначала доча вылупила на мамочку удивленные глазки, потом обняла её и потащила к трапу. «Ну, и правильно! – весело воскликнула она. – Пошел это старый Граф…» «Шарлиз! – строго оборвала её Монро. – Не смей так говорить о Графе, паршивка! » «Мам! Давай не ссориться из-за твоего ста…, в смысле, благородного Графа! Летим, мамуля, к папке! » – совсем по-взрослому ответила ей Шарлиз. Всю дорогу Монро внушала Шарлиз и себе, что Граф «хороший, заботливый, нежный, душевный, ласковый, любящий, тактичный и очень-очень благородный» и то, что встреча с папой Буслаем ничего такого не означает. Она страшно надоела Шарлиз своими причитаниями. К концу полета дочка, измученная мамочкиными стенаниями, поддерживала разговор односложными угрюмыми «угу, угу, да-да» и с радостью кинулась на выход после приземления.  

Отправились на Базу вдвоем, Урсу почему-то никого не встречал, как обычно. На Базе было слишком спокойно и тихо. Домик был заперт. Шарлиз покрутилась по территории и никого не нашла. «Ну, что, пошли к «рыжим», – предложила она, – может папка у них, и Урсу куда-то запропастился, странно…» Двинулись в тайгу. Шарлиз, радуясь встрече с тайгой, подпрыгивала и резвилась. Монро, сделав два неуверенных шажка нежными лапками, вскрикнула от боли и остановилась, прошипев: «Ненавижу! Дерьмо! » «Мамуль, мы так с тобой до ночи не доберемся, – нетерпеливо сказала Шарлиз, – давай-ка я слЁтаю одна, а ты жди нас на Базе. Я мигом! » Шарлиз шустро помчалась в чащу, не дав опомниться мамочке и что-то возразить. Монро вернулась на Базу, пристроилась на теп-ой завалинке ждать, думать, надо ли сейчас раскрывать Буслаю тайну его сына.  

Она задремала и подскочила от доносившегося из леса шума. Вытянув шейку и настроив ушки, Монро выглядывала, от кого исходит шум. Из тайги показались двое. Это были Урсу и баба Люба. Они весело смеялись. Баба Люба рассказывала что-то веселое, периодически сотрясая «веником» (так окрестила метлу несведущая Монро), Урсу заливался громким смехом. Они были так увлечены собой, что не сразу заметили Монро, а когда разглядели, баба Люба всплеснула руками и произнесла восхищенно: «Батюшки! Красота-то какая! » Урсу обрадовался встрече гораздо меньше, улыбка мгновенно убралась с его лица, и как он не пытался «сохранить мину», на лице читалось одно «принёс чёрт, жди беду, однако! » Монро спрыгнула с завалинки, чинно без тени смущения подошла, кивнула Урсу, одарив его гордым взглядом, потом представилась бабе Любе: «Монро! Я – мама Шарлиз, дочери Буслая! Вы не в курсе, где он? Хотелось бы повидаться, знаете ли…» Монро умышленно разговаривала, обращаясь к бабе Любе, и той самой пришлось перенаправлять её вопрос Урсу. Урсу тоже смотрел на бабу Любу и говорил с ней, отвечая при этом Монро: «Утром дальний стобиш рыжак шёл, ошено далёк, скоро не буд, однако» «О, о! Забуробил! – разозлилась баба Люба. – Пойдем, милая! Я тебя молочком покормлю! » Она взяла Монро на руки и понесла в дом. Монро прижалась к приятной бабуське и заурчала. Баба Люба оглянулась на Урсу и восхищенно сказала: «Урсуш, она мурлычет! Я её обожаю! » Монро победоносно посмотрела на Урсу и высунула язык.  

В домике, уплетая жирненькое молочко прямо из мисочки на столе, Монро поведала бабе Любе, что она должна скоренько встретиться с Бусей, убедиться, что он здоров и снова отчалить домой к маленьким и мужу (! ). Она полизала бабе Любе руки в благодарность за чудодейственное спасение папы своей старшей дочери. Потом кисуля разместилась у бабуси на коленях и, они долго разговаривали обо всём. Баба Люба была в восторге от Монро, в некоторых душещипательных местах её жизненной истории она даже прослезилась.  

Вернулась Шарлиз и подтвердила, что папка уперся к дальним «рыжим» и когда вернется не известно, скорее всего, утром. Монро расстроилась, даже всплакнула, но делать было нечего, ей надо было возвращаться домой. Стали прощаться. Обнялись и почмокались с Шарлиз. Баба Люба расстроилась не меньше Монро за её несостоявшуюся встречу с Буслаем. Она уверила кисулю, что у Буси всё в норме по части здоровьичка, не один, чай, за ним смотрят и заботятся. Радовался один Урсу, что «бел баба-кошак» проваливает не солоно хлебавши. Теперь он смотрел на Монро победоносным взглядом, не свойственным его скромной и доброй натуре, и даже показал язык надменной блондинке в придачу. Ну, не сложились у них отношения! Баба Люба отвезла Монро на космодром на своей замечательной метле, дабы не терзать и не ранить благородные изнеженные лапочки. Так несуразно завершилась поездка Монро на Таёжную.  

На борту космолета Монро дала волю чувствам. Она расплакалась от неудачи, грустно глядя на кучи белоснежных облаков за стеклом иллюминатора. К ней начал приставать сосед-котаусь с заднего кресла, когда заметил, что Монро плачет. Он высунулся из-за спинки кресла Монро и начал её доставать. Да что случилось, да от чего мы плачем, да зачем тереть такие прелестные глазки и носик и прочая сентиментальная хрень? В другое время Монро обязательно обратила бы на него свое внимание. Котаусь был действительно хорош, необычного окраса, с ухоженной лоснящейся шерстью и красивой круглой мордой. Ей бы польстило внимание такого красавчика, к тому же намного моложе её. Но не теперь! Монро грубо отшила ухажера, выместив на нем всё за свою неудачу. «Пошел на фиг, тварь приставучая! – зашипела она на крайне изумленного котауся. – Чучундра мохнорылая! » «Ну, уж, это вы зря! » – попытался возразить кот-красавец, защищая свою непревзойденную внешность и нарвался на ещё большую грубость: «Заткнись, чмо вонючее! Ещё раз сунешься, яйца оторву! » Красавчик отпрянул от кресла Монро, как от чумы. Он прижался к хозяину, который в это время спал и затравленно смотрел на спинку кресла впереди, в котором пребывали красивейшая фурия, так жестоко обидевшая его. «Позволь-те вам не позволить разговаривать со мной в таком безобразном тоне! – возражал про себя красавчик очаровательнейшей обидчице. – От чучундры и чма слышу, если уж на то пошло! Оторвёт она! Кто тебе дасть-то! » Красавчик разошелся не на шутку, но как только кресло Монро слегка скрипнуло, он весь сжался, перебрался к хозяину и буквально влип к нему в колени.  

К концу полёта Монро очухалась от переживаний и ей стало невыносимо стыдно за свою идиотскую выходку. Она решила загладить неприятный инцидент с котом-красавчиком. Уже в зале космодрома Монро догнала котауся, понуро шагавшего за хозяином. При виде красотки-чумички он прижался к его ноге и с опаской наблюдал за Монро. «В чем дело, милочка? » – улыбаясь, обратился солидный дядька к Монро. «Можно нам тет-а-тет? » – Монро указала пальчиком на себя, затем на красавчика. Котусь икнул, открыл было рот, но не смог ничего сказать, только ещё раз икнул. «Ну, пожалуйста! » – произнес дядька и отошел, однако, вместе с красавчиком, который прицепился когтями к его спасительной брючине. Монро склонилась над перепуганным, ставшим сразу страшненьким красавчиком и, прижав лапку к сердцу, произнесла совершенно лилейным голоском: «Вы простите меня великодушно! Не знаю, что на меня нашло? (Монро сделала наивные глазки, повела ими слева направо, подняла вверх, мелко заморгав ресничками). Наверное, в меня вселился этот…ну, как его…» «Бес? » – тихо подсказал красавчик. «Именно! – констатировала Монро и неожиданно резко дотронулась пальчиком до тюпочки красавчика. – Так вы на меня не в обиде? Мир? » «Й-йёз, ытыз! Я-я, натюрлихь! » – неожиданно, даже для себя, выдал красавчик, собрав в кучу все свои «глубокие» познания в иностранных языках. «Ну, вот и ладненько! – улыбнулась очаровашка Монро. – Бай-бай! » Она махнула лапкой и двинулась по залу коронной походкой, выписывая попочкой траекторию сложнейшей математической функции. Дядька, хозяин котауся, безмолвно с отвисшей челюстью рухнул в кресло. «Что это было? » – спросил он через некоторое время. «Наваждение…» – зачарованно ответил красавчик.  

А Монро легко и непринужденно шагала домой. Шаловливая улыбка блуждала у неё на мордочке. Она была довольна собой, похулиганила и отлично! «Вот так-то вам всем! » – победно заявила она вслух. Подо всеми она имела в виду Буслая. Домой Монро явилась в приподнятом настроении, но в последний момент всё-таки напустила на себя немного грусти. Скоро прибыли и домашние с праздника. Детуси были возбужденные, неимоверно довольные и, конечно, усталые. Граф сразу кинулся к Монро, всё ли в порядке у Душечки, проводившей дочурку в Таежные дали? Клавочка не спускала с подружки настороженных глаз. Монро подмигнула ей незаметно, типа всё под контролем, подробности позже. Поужинали и Монро с Графом пошли укладывать детусек. Маленькие просто валились с ног, заснули мгновенно. «Грустишь, Душечка моя? Ну, будет, будет, – Граф ласково обнял кисулю, прижал к себе, – Шарлиз там будет хорошо. Ты же знаешь, тайга – это её стихия! Опять же рядышком с папочкой! » Как ни старался Граф, слово «папочка» он произнес с издёвкой. «Гра-аф! Ай-ай-ай! – укоризненно погрозила пальчиком Монро. – Пошли к нашим деткам, дорогой! »  

Они подошли к семейной лежаночке с детусями. Разметавшись в самых невероятных позах, детки дрыхли, подрыгивая лапками. Во сне они продолжали бегать и веселиться. Граф склонился к малышам. «Посмотри, Душечка! Какие они сладенькие! Это просто праздник какой-то! И все в меня, серенькие, благородненькие…» – завел Граф умильную песню. Вдруг Монро увидела, что Лека перевернулся и, как будто назло, выставил напоказ свою главную улику – рыжее пятно на бедре в коричневых крапушках. Монро схватила Клавочкину ажурную шаль с кресла и набросила на Алексея. Граф удивленно взглянул на неё. «Мне кажется, он замерз, – быстро сказала Монро, – дрожит весь. Давай укладываться, дорогой. Я что-то устала».  

Граф быстро захрапел, прогулка возымела своё благотворное действие и на него. Монро выползла из лежачка. Слегка пихнула Клавочку и неслышной кошачьей походкой двинулась из домика в сад, за ней босиком на цыпочках шла Клавочка. В голубых ирисах Монро поведала подружке о своем неудачном путешествии. «Хорошо-то как! – не удержалась Клавочка и заработала недружественный взгляд Монро. – И что теперь? » Клавочку разбирало любопытство. «Буду думать! » – ответила Монро, чем очень расстроила Клавочку, которая поняла, что упрямая подружака не собирается отказываться от навязчивой идеи встретиться с Буслаем. «Что ж тебя заклинило-то? – думала Клавочка, глядя на подругу, а вслух сказала – Пошли спать. Похолодало».  

Подружки направились к домику к своим благоверным под теплый бочок. Каждая думала о своём – Клавочка о том, как уберечь подругу от необдуманных греховных вывертов, а Монро о том, как побыстрее снова сгойкать на Таежную и устроить с Буслаем рандеву. Вдруг из кустов послышался тихий зов: «Монро! » Девушки застыли. «Ты тоже слышала? » – засуетилась и затрепетала Монро. «Нет, ничего! » – соврала Клавочка. Она подхватила Монро на руки и быстро зашагала по дорожке, унося кисулю от опасного места. «Стоять! » – приказал властный голос Буслая. Клавочка застыла, Монро вырвалась из её рук и вольной птицей полетела, перемахивая через куртины душистых цветов, на манящий зов. На фоне красивейшего куста розовой гортензии в свете золотисто-голубой луны вырисовывалась мощная фигура Буслая.  

Они слились в единое целое, Монро и Буслай. И никакая Клавочка, да вообще никакая сила на свете не могла сейчас оторвать их друг от друга. Они любили друг друга без памяти, без страха за будущее, без вины за настоящее. Они были вместе, и всё остальное перестало существовать! Это была фантастика! Это был океан без дна! Это был Космос! Это была ЛЮБОВЬ!  

Как Буслай оказался в саду у Клавочки – отдельная история? Послушайте. Это интересно.  

Вернемся на несколько часиков назад в Таёжные дали. Стоило Монро попращаться с дочкой и бабой Любой, которая любезно оттартала её на космодром на своём аппарате, из тайги вернулся Буслай. Он подпрыгнул от радости, увидев на пороге домика Шарлиз. Его любимица вернулась, и они снова вместе, ура! Шарлиз показалась Буслаю растерянной и виноватой. Зато Урсу был на удивление веселый и радостный. Не успел Буслай спросить у доченьки в чем дело, как охотник старик затарабарил на своем языке, то ли жалуясь, то ли ругаясь на кого-то: «Баба твой языка Урсу сунул, однако! Такой засран! » «Что, опять?! – воскликнул Буслай, подумав, что Урсу опять приснился очередной вещий сон с охальницей белкой в главной роли, которая показала язык охотнику явно не к добру. – Да-а, Урсу, сильно ты белок достал! » «Какой белк? – сердито опроверг Урсу домыслы Буслая. – Твой бела баба-кошак язык совал Урсу прям нос! Был тута, командал, Любуша муркал, одноко» «Что?! – Буслай не поверил своим ушам, ему показалось, или он не правильно расшифровал речь Урсу. – Монро была здесь?!» «Был, был, однако, тута чичас. – подтвердил Урсу и опять начал о своём жутко обидном для него. – Морда крутя-вертя, тьфу, дрянь баба! Язык…» «Урсу, ё-моё! Учись уже говорить по-нашему! Блин, ни чё не могу понять! – заорал Буслай на старика и тут же перекинулся на бабу Любу. – Любовь, обеспечь как-то обучение малограмотным! Он со своим выкрученным языком мне все мозги вывернул! » «Хорошо, хорошо, Бусенька, не волнуйся, – попробовала успокоить Буслая баба Люба, – прямо сейчас и начнем» Она торопливо запихала Урсу в дом с глаз долой от разгневанного котяры, пока тот не узнал, что Монро была на Базе, да сплыла.  

Буслай уставился на Шарлиз, которая поведала папке правду, рискуя получить пендюлей за мамку: «Папуль, мамочка была здесь. Мы с ней вместе прилетели. Нам Урсу сказал, что ты к дальним «рыжим» отправился с ночевкой». Урсу, наблюдавший за сценой из окна, начал отрицательно махать руками. На самом деле он сбрехнул про ночевку специально, чтобы выпроводить неприятную «бабу-кошак» побыстрее. Глаза Буслая стали наливаться злобой, он всё понял. Урсу спрятался за занавеску. «Папуль, мамочка не могла ждать, ей надо было успеть на следующий рейс. Зато, она передала тебе привет, большой! » – попыталась выправить положение Шарлиз. Буслай молча развернулся от дочери и огромными прыжками погнал к космодрому. Он уже не слышал оправданий Урсу, который возбужденно пытался объяснить, как его незаслуженно обижала «баба-кошак». Он кричал вдогонку Буслаю: «Язык Урсу сунул! Плохой люти твой баба! » «Что ж ты этим языком озадачился-то? – подумал Буслай на бегу. – Тут судьбы рушатся, а он – язык! Сунь его себе в задницу! »  

Буслай ворвался на космодром, подскочил на пропускной пункт. Узнал, что космолет отбыл полчаса назад, а следующий рейс через пятнадцать минут. Ага, ещё не всё потеряно! На этом рейсе он и отправится вдогонку за Монро. Буслай метнулся к проходу в зал. На посту стоял новый незнакомый дежурный. Буслай поискал глазами своего, вернее Сёмычего дружка, его не было. «Я пройду! » – сказал он новому и нетерпеливо пошатал заграждение. Дежурный поставил недопитую чашку с кофе и внимательно окинул запыхавшегося Буслая взглядом примерного служаки, добросовестно исполняющего свои должностные обязанности. «Документики показываем, – заученно произнес он, – разрешеньице на пролёт. Будьте любезны! » Буслай вдруг понял, что он вляпался. Этот не пропустит. А Сёмыча под рукой не было. Дежурный выжидательно смотрел пустым строгим взглядом, и Буслай осознал совершенно чётко, что тут даже Сёмыч не помог бы со всеми его связями и умением договариваться с кем надо. Вырисовывалась совсем нерадостная картина, он не увидит свою Монро сегодня. Ужас! У Буслая засосало под ложечкой. А дежурный продолжал вопросительно, а теперь уже и подозрительно, смотреть. Буслай рискнул: «Да, тут вот ваш пацан, весёлый такой, смеётся всё – он мне друг хороший, кореш… учились вместе, в смысле, служили… в смысле плавали… с парашютами… морпехи… погранцы… десантура… краповые эти… береты… Да, свой я, понимаешь?! Пропусти, а! Ну, забыл я эти хреновы документики! » «А этот кореш твой, ну, который весёлый наш, он что, пропускал тебя без документов? » – спросил въедливый дежурный и уж совсем подозрительно присмотрелся к Буслаю. Буслай понял, что сейчас спалит Сёмычего друга и быстро возразил: «Нет, никогда! » «Вот видишь, а я, почему должен нарушать? » – обиделся дежурный. Буслай развернулся и медленно пошел с космодрома, а что ему ещё оставалось.  

На Базу он приволокся совершенно несчастный, лег под елью и закрыл глаза. Вздыхал тяжело и горько. Баба Люба, увидев такое, чуть не расплакалась, а Шарлиз не выдержала и пустила слезу, уткнувшись папке в шею. Как-то всё стало сразу нерадостным, пасмурным. Баба Люба молча погрозила Урсу кулаком, села на метлу и умчалась. Урсу погнался за своей рассерженной Любушкой, но споткнулся, упал и, лёжа в травке, начал поливать трёхэтажным матом на чудесном русском без акцента и без единой помарки. Буслай грустно поглядел на него, можешь, когда захочешь, и отвернулся.  

Баба Люба вернулась не одна, она приволокла «черного шамана» колдуна Драдула или попросту Яшку-цыгана. В дороге Любушка всё объяснила Яшке, и тот уже знал, что делать. Он подошел к Буслаю, пожали руки-лапы. «Садись, по пути перетрём! » – скомандовал он и развернул плащ-самолет. Потом пригляделся к Шарлиз, которая восхищенно пялилась на красивого дядьку в черном, сказал «Какая прелесть! » и взмыл с Буслаем в небо.  

Яшка приземлился рядом с космодромом и начал скоренько инструктировать Буслая. «Главное, молчи, делай надменную морду, смотри сквозь и ничему не удивляйся, понял? – науськивал он Буслая. – Основное я беру на себя. Разрешаю иногда вставить глубокомысленно «да, уж» и всё, больше ни слова! » Яшка нацепил неизвестно откуда взявшиеся темные очки и гарнитуру в ухо, которая периодически шипела что-то невнятное. Он мгновенно превратился в секьюрити какого-то большого босса, роль которого должен был исполнить Буслай. Яшка придирчиво оглядел Буслая, задрал его подбородок повыше, чтобы придать котяре высокомерный вид. «Не сомневайся, милАй! Не такое актёрище Буслай прокидывал в своё время! Жаль роль у меня бессловесная! » – подумал Буслай про себя. «Да я и не сомневаюсь! – молча ответил Буслаю Яшка. – Вперёд, великий актёр Больших и Малых академических! Надуйся, надуйся, губёшки подраскатай почванливее, усы подрастопоршь поядрёнее! Ага, вот так! »  

Яшка в своем черном развивающимся плаще, держа руку на гарнитуре, постоянно поправляя её, и озираясь из-под очков по сторонам, уверенной размашистой походкой шествовал к пропускному пункту. За ним двигался Буслай, изображая большого авторитета, либо чиновника первого эшелона. Одним словом, номенклатура отпечаталась на морде Буслая во всей своей красе. «Он прибыл! – отчеканил Яшка, подойдя к дежурному. – Обеспечьте проход и пролёт на ближайший рейс в Советский Союз! » «Кто прибыл, кому обеспечить? » – виновато согнувшись, произнес дежурный. «Как кто?!! – рявкнул Яшка. – Вы тут, что себе думаете?! Вас что, не предупредили?!» Дежурный, который уменьшился до уровня стойки, отрицательно покачал головой. Яшка потрогал гарнитуру, она зашипела, и он, не глядя на дежурного, начал кому-то на той стороне высказывать претензии: «Распустились, вашу мать! Тут олабух какой-то (гневный взгляд на дежурного) головенкой трясет, типа не в курсе! А мне, что прикажешь делать? Мне надо доставить ЕГО во-время, понял? Передаю по буквам остолоп – В-О-В-Р-Е-М-Я! » Яшка мельком взглянул на ошарашенного дежурного, в глазах проскочили зеленые огоньки. Теперь дежурный зачарованно смотрел на Яшку и видел всё так, как было нужно Яшке. К стойке подплыл расфуфыренный Буслай. Яшка подобострастно склонился перед ним: «Прошу, Вольдемар Гедеонович! (Яшка жестом показал дежурному, чтобы тот открыл проход)! Не волнуйтесь, успеем! Всё под контролем! » Буслай прошел, оглянулся, посмотрел сквозь дежурного и глубокомысленно произнес: «Да, уж…» Не смог отказать себе в удовольствии сыграть хоть малюсенькую роль. Дежурный остался за стойкой с открытым ртом и мыслями, всё ли он сделал правильно, не обидел чем-нибудь самого Вольдемара Гедеоновича? А вдруг его накажут за то, что он не обеспечил должным образом? Кошмар! «Ты документики у котяры проверил? – оторвал его от размышлений подошедший напарник. – Подозрительный какой-то типчик! » «У какого котяры? » – не понял первый, который не совсем ещё отошел от гипноза. «Да здоровенный котище на рысь похожий! С ним ещё мужик в черном плаще. Они на посадку пошли» – напомнил напарник. «Котище? Да это САМ Вольдемар Гедеонович! Ты выражения выбирай, так и загреметь недолго! » – испугался первый дежурный, а напарник испугался за него. «Что-то с ним не так, – подумал напарник, – переработался, поди, инструкций перечитал. Жаль парня! Мозги, похоже, отскочили! » Вслух напарник сказал, дружески похлопав первого по плечу: «Ничего, сейчас свяжусь с Советской, пусть они на выходе повнимательнее к этой парочке присмотрятся! » «Не вздумай! – запротестовал первый. – ОН может не успеть! Мы итак ему не обеспечили надлежащим образом! Тогда нам точняк копец! » Первый дежурный смотрел на напарника полными ужаса глазами и готов был разрыдаться. «Хорошо, не буду, – согласился он, – может, и правда я чего-то не заметил в этом котяре Гедеоныче».  

По прилете в Советский Союз друзья решили разделиться. Встретиться договорились здесь же на космодроме через пару часиков. Яшка решил за время свидания Буслая с ненаглядной Монро слетать на Землепланету к своей зазнобушке Поликсении. «Тебе пару часов-то хватит, ретивый ты наш? » – подначил он Буслая. «Надеюсь» – ответил тот и помчался к домику Клавочки, где надеялся встретить Монро. Приближалась ночь и он торопился. С одной стороны хорошо, что ночь, по темноте пробраться незамеченным в заветный сад было проще, а с другой – Монро могла крепко уснуть и её не выкалупаешь по-том из семейного ложа. Действовать придется по обстановке в соответствии с предложенными обстоятельствами. Но увидеть Монро Буслаю нужно было всенепременно!  

Как мы уже знаем, влюбленные котауси встретились, всё сложилось, судьба благоволила к ним. Вернемся в садик, где в зарослях голубых ирисов Монро пребывала в объятиях Буслая. Надо было начинать разговор о сыночке, а Монро никак не могла решиться. Что выкинет Буслай, он такой сумасшедший, такой непредсказуемый! «Не хочу тебя оставлять! » – Буслай ещё сильнее зажал Монро. «А я ещё больше не хочу! » – капризно с шуткой произнесла Монро. «Но, детки… и опять же Граф…» – задумчиво начала Монро. «Не говори мне о нём! » – разозлился Буслай. «Злой Буська! – Монро шаловливо потрепала Буслая по щеке. – Как же Леко похож на тебя! » Буслай отстранился, недоуменно произнес: «Не понял…» «Бусь, я должна тебе сказать, что один из сынулей – твой! » – выпалила Монро. Буслай подскочил, смотрел на Монро и очень глупо улыбался, кривя рот. «Ты хочешь сказать, – зашептал он, -????? » Монро кивнула: «Его зовут Алексей или Леко, он точно твой, Бусенька, у него такие пятнышке вот здесь и здесь (Монро показала на себе где у Леко Буслаевские пятнышки), и характер и выражение мордочки! Он твой! » «А твой старикан вообще ослеп, не видит ничего? » – с издевкой вставил Буслай. Монро уклончиво пожала плечиками и вновь оказалась в крепких объятиях. Буслай покрыл её неистовыми поцелуями. «Я хочу его видеть, моего (!!! ) малыша! » – заявил Буслай громко и радостно. «Буся, нет, не сейчас! » – попробовала возразить Монро. «Попробуй меня остановить! » – упрямо пробасил Буслай и решительно двинулся к домику. «Буслай, не дури! – строго заявила Монро, встав у него на пути – Обо мне подумал, эгоист рысеобразный? » Буслай присмирел и тихо прошептал: «Ну, хоть одним глазком, дозволь». «Одним дозволю, – по-царски сказала Монро, – сейчас попробую его вынести» Она сменила гнев на милость, видя какой Буслай стал жалкий в своих отцовских чувствах. Монро побежала к домику. Оказывается, Клавочка терпеливо ждала её на крылечке, укутавшись в шаль и пребывая в дреме. Монро уговорила её аккуратненько вытащить Леку из постельки и вынести на смотрины. Клавочка с недовольным лицом пошла в домик, шипя на ходу «что ж ты вытворяешь-то, погубишь всех», и через минуту появилась снова с детусей на руках.  

Буслай приблизился, взглянул на спящий комочек. Да, это был ЕГО сын! Он сразу распознал в нем задатки дикого рыся. Он непроизвольно начал лизать малыша и тот завозился, заурчал, запищал, отыскивая мамочкину сисю. «Всё, всё, я ушла! » – заторопилась Клавочка. «Ещё чуть-чуть, Клавунчик! » – взмолился Буслай, предвидя неизбежное. Он склонился над малышом, нежно потерся об его мордочку своим большим носом, глубоко вздохнул и быстро ушел в сад. Монро поспешила за ним. «Мне пора» – грустно сказал Буслай, пряча наполненные слезами глаза. Монро сама плакала и еле сдерживалась, чтобы не зарыдать вовсю. «Как он тебе? » – спросила Монро осторожно. «Он – мой СЫН! Я люблю его! Отдашь мне ЕГО…потом, когда подрастет? » – шепотом спросил Буслай. «Конечно, также, как Шарлиз! Они – дети Тайги! » – ответила Монро. Они помолчали ещё немного, прижавшись друг к другу. Строить планы и предсказывать будущее не стали. Просто, ни Буслай, ни Монро не знали, как и что будет дальше. Они были счастливы одним днем, даже несколькими часами этого дня. Буслай резко отодвинулся, прыжками скрылся в зарослях, не оглянувшись ни разу.  

С Яшкой они встретились на космодроме, как и договаривались. Буслай был молчалив, смотрел в одну точку. Яшка тоже не расцветал, он всё тяжелее расставался со своей милой Полинушкой. Короче, обоим взгрустнулось. До утра было время, они сидели на лавочке и молчали каждый о своем. Первым рейсом друзья вылетели на Таежную, на удивление легко пройдя контроль. Зато на КПП Таёжной их ждала засада из суперответственных и дотошных дежурных. Яшке пришлось опять обратиться к колдовским чарам. Теперь уже оба дежурных кланялись в пояс важным пассажирам. Особенно старался неверующий напарник, причитая: «Прошу-с, уважаемый Вольдемар Гедеонович! Проход-с и пролёт-с соответственно обеспечен-с! Останетесь довольны-с! Заходите-с! Всегда будем рады-с! Успеете, однозначно-с! » Буслай топорщил усы, раздувал щеки и пузо, бил хвостом по бокам, в общем, строил из себя босса, авторитета и депутата самого высшего ранга одновременно. Яшка, поигрывая черными глазами с изумрудной искоркой, наслаждался своей колдовской силой.  

Друзья немного отвлеклись от мрачных дум о разлуке с любимыми и развеселились, вспоминая на борту космолета, свои проказы. Таежная встретила их шумом елей, сосен, кедров. Буслай вздохнул полной грудью чистый воздух, перенасыщенный озоном, и резво прыгнул на плечи колдуну. «Во, повадился! Борзый да?! Так и ходить по тайге разучишься! » – в шутку возмутился Яшка. Буслай тоже шутливо взгрел его хвостом. «От винта! » – заголосил Яшка, распахнул крылья плаща и черной птицей помчался на Базу.  

Глава 19. Заключительная  

Прошло немало времени.  

Жизнь текла, события сменяли одно другое…  

Сейчас можно было бы завершить книженцию какой-нибудь счастливенькой концовочкой, где все наши герои довольны и смеются. Но…  

Не люблю врать!  

Эту главу я напишу так, как на самом деле произошло в их жизни, полной приключений, судьбосплетений, невероятных выкрутасов и залихватских вывертов.  

Пожалуй, начну!  

Три года назад ушел из жизни граф Григорий Орлов. Клавочка болезненно перенесла потерю любимого человека. Ей очень не хватало его постоянной заботы, внимания, ласковых речей, которые, что уж тут скрывать, порой раздражали её. Первое время она замкнулась в себе, не хотела никого пускать в своё личное горе. Клавочка уединялась, запиралась в своей комнате, где давала волю чувствам, перебирая любимые книги графа, читая его пометки на полях. Она казнила себя за то, что не додала, как ей теперь казалось, графу Григорию женской любви и нежности. В такие минуты приступов совести она иногда доводила себя до исступления и до неудержимой истерики. Хорошо, что Монро и Граф всегда были рядом. Они выправляли положение своей безграничной любовью к хозяйке, оставались рядом даже тогда, когда Клавочка откровенно гнала их от себя и обижала. Благодаря такому надоедливому и приставучему участию, Клавочка постепенно вошла в норму и снова стала обаятельной и ласковой Клавочкой, какой её знали все домашние, по крайней мере, чисто внешне, если не считать нескольких седых волосков в её темных пышных локонах. Ничего страшного, ей это очень идет. Так считали все, особенно Сёмыч, который совершил неоднократную попытку утешить любимую Клавочку путем замены утраченного мужа. Тут уж Клавочка проявила чудеса неприступности. Она не стала морочить голову влюбленному в неё всю жизнь Сёмычу, серьезно и однозначно объяснилась с ним, и Семыч стал довольствоваться благородной ролью друга и защитника семьи.  

Вслед за своим хозяином вскоре покинул этот мир и Граф. Честно, всё время после смерти дорогого хозяина, он держался только на сознании того, что теперь он несёт ответственность за судьбу семьи. Граф перестарался в этой новой для него ипостаси Главы благородного семейства. Взвалил, так сказать, на себя непосильное. А ведь здоровье у Графа было не очень, да и годы подпирали, он был уже не молод. Граф мало спал, плохо ел, всё-то ему бедняге было некогда, не до этого, часто он откладывал на потом. Дети, Монро, Клавочка… Его закружили бесконечные заботы о них (ну, а кто, если не он! ). Он постоянно придумывал дальние походы, постоянные прогулки, энергичные игры, забавы, веселье, и сам принимал в них активное участие. Однажды Граф заболел и слёг. Монро и Клавочка заботились о нем и были уверены, что Граф скоро оклемается, вот-вот поднимется и в доме опять будут смех, шум, беготня, возня-бесня. Но Граф угасал с каждым днем. Клавочка притащила в дом самых лучших врачей. Вердикт консилиума был суров – Граф не встанет, надо готовиться к худшему. Накануне той страшной ночи, когда Графа не стало, Монро, изведясь до нельзя, всё-таки решилась признаться ему во всём. Она прилегла рядом на кровать и, обливаясь, слезами начала нелёгкий разговор. Граф, изобразив подобие улыбки на постаревшей худой мордочке, остановил её слабеющей лапкой. Еле слышным голосом он сказал: «Не надо, милая моя Душечка. Я всё знаю и знал всегда. Я раньше всех понял, что Алексей – сын Буслая. Я знал о каждой твоей встрече с Ним, чувствовал, когда ты и Он… не важно, теперь не важно… Ты всё равно МОЯ, МОЯ! » Граф заговорил, вернее, зашептал быстро, торопясь: «Душечка…Душечка… Мне надо успеть сказать тебе… Прости меня, милая… Душечка, я был безмерно счастлив с тобой, я любил тебя так!.. » Граф задохнулся и замолчал. Монро вскочила. Всё время она не могла взглянуть умирающему Графу в глаза. Она просто до боли в сердце слушала его признания и с ужа-сом пыталась понять, как Граф с этим жил долгое время! Монро вгляделась в измученную мордочку Графа, из глазика которого вылилась последняя слеза и застыла на впалой щеке. Граф слегка улыбался. Он умер. Монро не плакала, она положила свою белую головку Графу на грудь и затихла. Так и лежала с открытыми глазами, пока не зашла Клавочка. Она поняла всё сразу, взяла совершенно безвольную Монро на руки и вынесла из спальни. Настал ещё один сложный период в жизни подружек. Только теперь Клавочка внимательно следила и заботилась о Монро, а вместе они поддерживали друг друга. Выручали, как всегда, детуси. Они отвлекали от горестных дум и страшных мыслей.  

Это самая печальная страница в моей истории о жизни и приключениях котауси.  

А дальше? Дальше случилось вот что.  

И Клавунчику, и Монро стало не просто жить в домике, где всё напоминало о благородных Графьях. Они подумывали о переезде, но пока не решили куда. Разговоры и обсуждения происходили каждый вечер. Днем тоже говорили только об этом. Девушки созрели и были готовы отбыть хоть сейчас, оставалось решить куда. Помог Его Величество Случай.  

Однажды к Монро примчались Шуст и Млада. Во-первых, до них совершенно случайно дошли слухи о несчастиях в домике Клавочки. Во-вторых, у них была потрясающая новость, поделиться которой было нельзя. Млада поупрекала сестру, что та не нашла способ сообщить ей, родной кровинушке, о своем горе, но быстренько угомонилась, увидев затравленный, полный горьких слёз взгляд Монро. Ещё и Шуст больно придавил ей кончик хвоста, мол, кончай тарахтеть, не тот случай! Шуст быстренько перевёл стрелки на потрясающую новость. Оказывается, их бабуся уезжает жить на Таёжную к своему Драдулю. Утоптал-таки «черноголовый» свою Полинушку. Настигло счастье своих избранни-ов, а ведь чуть было не заплутало! Так уж бывает, так уж выходит – кто-то теряет, а кто-то находит! «А как же дом? » – в один голос спросили Клавочка и Монро. «Вот мы и подошли к самому главному! » – тоже в одновременно ответили Шуст с Младой. Потом Шуст продолжил: «Дом не может быть без хозяина? Не может! Бабуся предлагает возглавить его тебе Клавочка! » Торжественность момента была на лицо, воцарилось молчание. «А что, это – хорошая мысль! Что скажешь, Монро? » – очнулась Клавочка. Ей очень понравилась идея вернуться на свою любимую Землепланету. Бабуся угодила в точку, предложив ей свой милейший домик. Да и сама Клавочка будет абсолютно уместна в этом замечательном гнездышке со всеми липунами и липунчиками. Красота!  

Монро молчала под вопросительными взглядами. Она думала о том, что бабуся Поликсения, не взирая на возраст и обстоятельства, круто меняет свою жизнь ради любимого человека. Теперь Монро тоже свободна, и могла бы поступить идентично, помчаться на крыльях любви к Буслаю. Двое Его деток уже с ним в тайге. Первой упылила Шарлиз, Лека отправился следом, даже не выйдя толком из возраста котёнка-подростка. Заг-релось в попе и удрал к папе! За тремя графскими отпрысками вполне могут присмотреть Клавунчик и Шуст с Младой. В домике бабуси, то бишь теперь Клавочки, им будет чудесно в компании Младиных детусей. Монро бессознательно пригляделась к подозрительно округлившемуся животику сестры. Опять?! Она встретилась взглядом с Младой, та утвердительно кивнула. Теперь Монро поняла, почему Шуст всё время держит лапу на пузике Млады и любовно его поглаживает. Вот оно что! «Монрусь! » – слегка пихнула Клавочка Монро, и та отвлеклась от лирического отступления. «Летимте-ка на Землепланету! » – ответила Монро. Все захлопали в ладошки, а детуси запрыгали от радости. Вечером полетели!  

Бабуся встретила радостно, начмокала всех детусей-«графинчиков» поочередно. Шумно перезнакомились все со всеми и остались довольны встречей. Бабуся вкусно кормила, не уставала бегать и показывать будушей хозяйке Клавочке свои хоромы, закрома с вкусненьким для липунюшек, угощеньица для малышей. Роскошный сад сразил Клавунчика наповал. Она была в восторге! Компашка шустрых детусек шалила и резвилась на газоне, вызывая всеобщую радость и умиление.  

Вечером явился Яшка, немного напугав деток черными глазами и раскидистым плащом. Он быстренько показал им пару-тройку фокусов и навсегда завоевал их восхищение. После такого удивительного представления никто уже не боялся «чёрного» дядю. Детуськи таскались за Яшкой по пятам и канючили: «Покажи ещё, ну, покажи, дядь Яш! »  

Стали провожать бабусю в путь. Знали, что расставание не навечно, договорились почаще видеться, но всё равно всплакнули, женская часть, конечно. Вдруг Монро подскочила к Яшке и рухнула перед ним на колени. Он смотрел в янтарные глазки котуси, полные слёз, видел взгляд, проникающий в самые глубины его колдовской души, на умоляюще сложенные маленькие белые лапки, и чётко понимал, что все котауси-бабы – ведьмы!  

Он подставил ей крыло плаща, где уже ранее удобно разместилась бабуся. «Я быстренько, – крикнула Монро, – туда-обратно! Да, Яков Шаманыч? » Драдулай хохотнул, по всей видимости, соглашаясь с Монро и взмыл. Яшка плавно выполнил вираж и полетел к космодрому, где компашка переместилась в космолет, летевший в Таежные дали. На борту он осторожно посматривал на сидевшую рядом Полинушку с не сходящей с розовых губок улыбкой. Яшка, хоть и слыл первостатейным шаманом и колдуном, до конца побаивался, что строптивая Полинушка может что-нибудь отчибучить, в смысле передумать. Но, похоже, настроение его любимой было прекрасное, и отчибучивать в ближайшее время она не собиралась. На коленях у бабуси возлежала Монро, довольная своей решительной выходкой. Она неслась к Буслаю! А Яшка никак не мог забыть эти глаза цвета прозрачного янтаря и уже не понимал, кто из них кого шаманистее.  

Они встретились. Монро вела себя сдержанно, хотя и радостно. Зато дети, настоящая красавица Шарлиз и повзрослевший за несколько лет Леко, просто визжали и сигали вокруг мамочки. Буслай готов был припустить вместе с ними, но тоже осторожничал, как и Монро. Им было много о чем поговорить, и оба тормозили пока, смущались.  

Они провели незабываемую ночь Любви. Прямо в тайге, под звездным небом. Потом счастливые лежали, обнявшись, под елью, которая шумела и баюкала их. Надо было начинать разговор о главном. Буслай не стал тянуть кота за хвост и прямо спросил: «Милая, ты согласна жить со мной в тайге? » Он не надеялся ни на что, он даже был уверен на все сто, что Монро не согласится. Поэтому не особо удивился, когда Монро, помолчав, начала «вилять»: «Бусь, любимый, самый лучший! Бусь, понимаешь…» «Я с моими детьми-рыськами не можем без тайги! » – перебил её Буслай. Монро затаилась, сжалась у него на груди. Буслаю стало жалко свою беленькую малышку, ему показалось, что он непозволительно сурово разговаривает с ней. Он крепче прижал Монро к себе, лизнул ей лобик и добавил: «И без тебя я тоже не могу! » «Я могу, конечно, попробовать... Я так скучаю без тебя и наших деток…» – неуверенно сказала Монро и заплакала. «ЗдОрово! – обрадовался Буслай. – Вот увидишь, у нас получится! Я для тебя всё сделаю! Тебе здесь будет лучше, чем там! » Буслай разошелся, его понесло. Он обещал Монро всё – всё и выполнимое и совершенно невыполнимое.  

В полдень Монро улетела на Землепланету. В космолете она с нежностью вспоминала необыкновенно красивых деток, которых они произвели с Буслаем, и своего любимого Бусю. Монро не могла забыть ещё одну волшебную ночь их безграничной взаимной любви, и всё время мысленно погружалась в свои чУдные воспоминания. Но что-то тре-ожила её в этих воспоминаниях, неприятно скребло и напрягало. Наконец Монро докопалась до сути – она ненавидела тайгу, её запахи, звуки, шорохи… В страстных объятиях Буслая она забыла про это, отодвинула на задний план. Сейчас Монро ощутила, как она соскучилась по теплой постельке в ногах у Клавочки, по другим необходимым удобным бытовым мелочам, очень важным для неё. Она не сможет жить в тайге, как бы не старалась! Монро испугалась самой себя. Она же пообещала Буслаю, она обидит его. Он бросит её! Ужас! Монро даже мяукнула от страха, несколько пассажиров с удивлением посмотрели в её сторону. На днях она должна была завершить на Землепланете все дела и перебраться к Буслаю на Таежную. Монро совершенно запуталась.  

Дома Монро вывалила воз своих проблем на Младу и Клавочку. Вместе тасовали, мозговали, взвешивали «за» и «против». Крутили-вертели и всё же совместно решили в пользу Буслая, во всяком случае, до холодов было время, а там видно будет. Через несколько дней Монро улетела-таки в тайгу к любимому Буслаю. Вы бы видели его счастье! Буслай в своей радости превратился в абсолютного ребенка, который прыгал, скакал, мяу-ал, мурчал, хватал Монро и кружил её вокруг ёлок, осыпал душистыми лесными цветами. Буслай был счастлив! «Рыжие» устроили настоящий праздник по поводу возвращения Монро. Было шумно, весело. «Рыжая» братва гуляла и осыпала почестями своего легендарного друга. С уважением поздравляли Буслая и другие кланы таежных большекошачьих. Монро была на высоте! Она не ожидала такого, поистине всеобщего, признания её полновластной Царицей среди рысьих, Властительницей, Хозяйкой самого сильного, мудрого и непревзойденного воина Буслая. Монро очень гордилась этим!  

Монро проживет вместе с Буслаем в тайге без малого три счастливых месяца. Безграничная любовь Буслая, потакание её самым причудливым прихотям почти затмит какие-то неудобства, незначительные неприятности и переживания. От большой любви непременно должны были появиться малютки. Монро была уже шарообразной милашкой, когда Буслай сам предложил ей вернуться к Клавочке. Так и порешили, что Монро родит детусей под неусыпным вниманием и заботой Клавунчика. Так будет лучше. Монро при-несла счастливому папаше пятерых здоровеньких орущих «пятнистиков». Исключительно мальчики и все рысиного окраса. Буслая переполняла такая гордость, что он чуть не лопнул. Пожелаем маськам «Растите на славу! » и… к папке. В тайгу!  

Вот и подошла к концу моя книга. История двух любящих сердец котаусей Монро и Буслая завершается на этих страницах. Но в жизни она продолжается!  

И пусть будет так!  

Пусть живут, радуются и размножаются вольные, свободолюбивые и красивые рыси или полурыси, называйте их, как хотите, в таком же независимом, вольном и красивейшем крае по прозванию Тайга на великой планете Таежные Дали, что плывет в бесконечном Космосе в ближнем круге от Землепланеты! Уверяю Вас, это совсем недалеко, каких-нибудь полчаса на космолёте.  

Мир и Любовь их Дому!