Ненаблюдаемый наблюдатель

— Как поживаешь?  

Тишина и ночь. В стекловолоконных кабелях и глазах мониторах, течёт виртуальная жизнь. Электричеством. Впрочем, где она не виртуальна? Где не электрическая? Можно только догадываться и ошибаться. И с другой стороны экрана, всё то же самое. Электромагнитные волны, импульсы, ток. Приливы, отливы. И что-то ещё. Что — то ещё, что можно обесточить. Завершить работу. Пара манипуляций и всё. « Зе инг». И станет черно как ночь. Как эта ночь за окном. Как в квадрате Малевича. Каждый увидит своё. В своем собственном внутри…  

На миг, ему показалось, будто он разгадал, что нарисовал художник. Что, тот имел в виду: «Похоже на чёрное зеркало, – думал он, – смотря в него, я могу видеть себя. Аудит.. Только внутри, не снаружи. Мысли, которые возникают в голове. Гениально, и просто. Одной картиной нарисовать всё. Великий художник. Нарисовать невидимые, звучащие мысли, на чёрном полотне. Для каждого. Их собственные».  

— Как поживаешь? — снова перечитав вопрос, он явно услышал её интонацию.  

Минут через двадцать, и полста грамм, он решил ей ответить. За того, который остался в другой реальности. Она, не знала об этом. И по проводам немыслимо, перепутанным, и искусно переплетённым, ей полетело то, что теперь уже другой, но с прежним именем, памятью, адресом и номером телефона, простучал по клавишам :  

— Нормально. Иногда жалею, что не трахнул тебя в зад, — соврал он ей. Отметив про себя, что тот прошлый, её не обманывал. Он вдруг увидел, как её лицо исказило удивление и негодование. Губы, тонкой полоской злости. Остатки её крови, из свежей раны. Крылья бровей, летящих в него хищной птицей. В глазах боль и месть, с отблесками костра. Костра, на том диком пляже, где она уже не согревала. Увидел себя, на вертеле её мыслей. Она его просто жарила, как блинчик. Как сосиску. И он сгорал, пока не понял, что он просто еда. Он обжёгся, потемнел, внутри и снаружи. Жир, вода, и что-то ещё, испарилось. Покрывшись загаром, он успел соскочить. И вот он, — сухой остаток… Ком.  

— Блядь, — пьяно подумал он, — ещё спрашивает! – но не стал этого писать.  

— Дуракк! Казёллллл! Мразь, — ответила она с ошибками. Её отравленная стрела взвизгнула, и воткнулась в сердце, не причинив ему вреда...  

Прошло минут двадцать. Он не стал, ей возражать. Он не торопился. Некуда было спешить. Янтарная жидкость из бутылки с красивой этикеткой, постепенно наполняла его собой, и странным, приятным спокойствием. Похожим на равнодушие. Он перестал выбирать для неё слова, и мысли. Он брал первые попавшиеся, без скидок, и рассрочек. Никаких кредитов. Только наличные. И сразу. Она стала до лампочки. Даже её существование.  

Он похоронил ещё тридцать минут своей жизни, не положив цветов. Растения не рвут своих...  

— А кто тебе мешал? — решила она зайти ему со спины, — он видел это, но продолжал молча и методично напиваться. Не оборачиваясь. Её фразы были хорошей закуской, для него. И в этом тихом пиршестве, мелькнуло ещё сорок минут их жизней. Ему нужно было делать хоть что-то, и он пил. Это было легче всего. Он бездумно листал электронные страницы, вперемешку с ветхими картинками своей памяти.  

— Может, приедешь и сделаешь, это наконец? Извращенец. )  

Через полчаса, он ответил ей на предыдущий вопрос:  

— Я думал, что у нас с тобой, выше пояса. Наверно, так и было. Только у тебя длилось недолго. Секунд пятнадцать. Из всех лет, что тебя знал. Жалких пятнадцать секунд. И..  

Пауза затянулась. Она не вытерпела и написала:  

— И, -?  

— Ну, продолжай!  

Потерев переносицу и глаза, невесело ухмыльнувшись, он продолжил:  

— По правде, я только кончил. Теперь перекуриваю малышка… Вискарь в бокале, луна на месте, блюз на пластинке, симпатичная задница на диване… Считаешь, мне надо, что то ещё? — он действительно закурил прямо за столом. Из всего написанного им, лишь это было правдой. И он подумал, что пора заканчивать. Их кино про любовь давно кончилось. Корешки у билетов оторваны. И надо подниматься, и двигать из кинотеатра в направлении горящей зелёной надписи «Выход»… Или хотя бы на свой диван. Он был намного ближе.  

— Хочешь сделать мне больно своими оскорблениями и враньём? Опять пьёшь? — написала она. И подумав немного добавила:  

— Дурак, я давала тебе шанс, начать сначала..)  

Он прочёл, и усмехнулся: « Давала, конечно. Список не мал. Какая расточительность! » Ошибок в тексте, на его взгляд, будто не было. Но одна всё же одна была. Последнее предложение и было ошибкой.  

Пятнадцать минут в тишине. Он сходил поссать. Подставил голову под холодную воду. Вернулся за стол, и обнаружил, что луну похитили из его окна. А может луна, просто поскользнулась, упала, и закатившись куда- то, от беззвучного смеха. Он почему то вспомнил кольцо, поблёскивавшее в мягком свете софитов, синий бархат раскрытой коробочки — футляра в своих руках. Дрожащие пальцы. Сердце, потерявшее своё место. Её и себя за столиком в кафе. Официанток… Они ведь сразу видели, что всё кончится для него плохо. Несмотря на их вкусные пирожные, к которым он не притронулся. Быть может, тогда они думали, что он умрёт, от её «нет». Или от трёх эспрессо подряд. От выскочившего сердца, в конце концов. Прямо за столом, в их, недавно открывшемся кафе. А нахера, им такая реклама? Хотя с другой стороны? Это было бы романтично… И вскоре, кафе обросло бы бородатой легендой… Отбоя бы не было, от клиентов.  

— Нет уж, поищите другого дурня, — почесав бороду, ответил он, не понятно кому и зачем. Кислая усмешка на пьяном лице, застыла на некоторое время, с трезвой мыслью, : «Где же были мои глаза тогда? Где были мозги? До этого кафе. Всё это время»…  

Его продолжительное молчание, наполнило её некоторым оптимизмом, и каплей вины. Она решила его немного подразнить:  

— Ты помнишь пироги из манки? Массаж? Каждому пальчику? — её кисти танцевали ему на клавиатуре. Но в этих красивых движениях, красивого тела, он видел только механику. Заученные движения. Годы тренировок.  

Он подлил себе на два пальчика. Запить прочитанную гадость. И подумал, что опустился до того, что пьёт один, без праздников. И они, пока не предвидятся.. И он нащёлкал ей на клавиатуре, заплетающимися буквами перемешав правду с ложью:  

— Ты спрашивала как мои дела?! Да заебись мои дела! Знаешь почему? Они закончились! С тобой. Манкой манишь?.. Киска, ты может не в курсе, что все кошки ночью серы, а задницы, одинаковы? Нет разницы. Хотя нет, есть. Эта разница, моложе твоей лет на двадцать. Спит. Довольная. И мне сегодня, как то, не до твоего, пирожка.. И завтра тоже. Впрочем всегда, — он оттолкнул «мышку», и встал пошатываясь. Закурил, в наступавшее утро.  

— «Кошки — мышки, — разговаривал он сам с собой, глотая дым, — пиздец твоей игре. Киска». Оставив окно открытым, и забыв выключить компьютер, он лёг не раздеваясь...После, продрав глаза, он попытался синхронизировать свет за окном, и время дня. Получалось не очень.. Но его выручили часы монитора. Новое сообщение напомнило ему о ночном диалоге. Её последние строчки, висели покойницей на дереве. Он поморщился, напряг зрение и прочёл:  

— Ты злишься на меня до сих пор? Год прошёл! Ты злишься… Фу, какая гадость. Вот и вся твоя любовь. Ты доказал. Неужели я тебя любила?.. Ничтожество.  

Горлышко бутылки звякнуло о бокал, поддерживая её тост молчаливым согласием. Когда дрожь в руках и мозгах стала постепенно проходить, он мысленно чуть поправил её:  

— Не любила. Ты и не знаешь, что это такое. Не дано. Правда я и сам, уже не хочу знать, какого это. Тебя нет… ты кончилась как эта бутылка, — и он вылил её остатки в бокал. Потом в себя. И выдохнул дым новой сигареты. Наконец выключил компьютер.  

На улице светило солнце. Дышали занавески. Монитор чернел квадратом. Он задумчиво смотрел в него, в его потухшие пиксели размышляя: «Почему художникам не придёт в голову, нарисовать чёрный круг, или чёрную дыру. Слишком просто? Не купят? Или их и так уже достаточно? Эх, Малевич, Малевич… А может, ты просто спрятал дыру, за чёрным квадратом? И она, была нарисована изначально? А потом, ты просто бросился на эту амбразуру, накрыв её своим прямоугольником? »  

Через некоторое время, он потушил эту мысль, вместе с окурком. Вместо былого электричества, в нём струился ток виски. Потом, он потушил мир, включив свой чёрный квадрат, просто закрыв глаза. Никакой задницы на диване, кроме его собственной, не было. Ни близко, ни далеко. Потому что, в тот момент, задница была для него везде.