Лесные зигзаги

Однажды в неустановленно-летнюю пору я из лесу вышел. Машин не было. Было мне лет 12-13 и держал я путь из жутко надоевшего и скучно- организованного пионерлагеря в самоволку домой. Покинул лагерь воспитательного содержания молодняка я без извещения надзирателей. Требовалось протопать, как я по карте наметил, километров 10-12 до посёлка Н*.  

Пели птички, натужно стрекотали за золотым сосняком ударные вертолёты, заходящие на посадку на недалёкий военный аэродром, бор насыщал раннего путника продолговатым «северным виноградом», свисавшим с жестких кустиков между прочих деревянистых сородичей с неизвестными терпко-сладковыми ягодками, в пищу не употребимыми. По краям желто-бурой лесной дороги цеплялись за штанины обрывки изогнутой над землёй ржавой колючки с попадавшимися осколками безвременных зеленых бутылок. Тогда разбрасывались не пивом, но тарой от бормотухи. Валяющийся сегодня по краям дорог, отсвечивающий в мокреце и под навесами папоротника, дутый пластик смотрится ещё более свалочно. И ещё более неуничтожим временем – только проминается. Да и полоски фольги от всяких бисквитов, потребляемых в лесу, тоже естественности подстилке из живых цветов не добавляет... Тогда же пластика в подлесках было значительно меньше.  

Вышел я на покатое двухполосное шоссе, извивающееся в смолящем стрелками стрекоз воздухе. По шоссе предстояло протопать еще километров десять. В конце намеченного пешего маршрута имелся посёлок, из которого до ж/д станции С* ходил автобус. Теперь-то, небось, уже не ходит... «Вдоль по дороге... » Потопал в направлении посёлка. Транспорта на этой дороге было немного. Погони ездовыми я не сильно опасался, но здесь мог ехать кто-нибудь в лагерь и видение одинокого подростка, явно отбывательного возраста в красно-серых кедах, синих джинсах, в ветровке и не поселкового вида могло насторожить. Мог попасться даже завхоз пионерлагеря и прочие нежелательные любопытствующие. Поэтому при приближающемся шуме я спускался в лес, а когда прошуршало так несколько легковушек подряд в разных направлениях (скорость у них приличная, а слыхать не издалека) так и вовсе сошел на тропинку вдоль шоссейки. Идти там мешали сосновые корни, прячущиеся под ковром старых иголок, но продвижение по лесу всегда безопаснее для одинокого путника. Если только путник не хочет прокатиться задарма.  

Был у меня компас и спички. Небольшой запас еды колбасой с хлебом в рюкзачке светлого хаки с кожаными ремешками. Особых цветастостей тогда не было – советская легкая промышленность придерживалась ригидности: «зачем нужен цветной рюкзак? ». Но и долговечность советских изделий была не в пример выше современных. При себе у парнишки имелось даже немного денег, не помню уж сколько. Да уже и не важно – цены поменялись. Тогда 50 рублей были большими деньгами. Ещё был складной нож. Хороший ножик, как сейчас помню. Широкий, с серой рукояткой хоть и плоской, но удобной. Нынче такие ножи считаются холодным оружием. А тогда – ничего, продавались.  

Температура была градусов 23 после вчерашнего дождя, превратившего лагерное футбольное поле в бассейн для лягушачьего поло. В самый раз для лёгкой прогулки. Сильно от дороги я не отходил, в осоку и развесистые папортники не лез и, пока тропинка не начала отходить в болото, чувстовал себя в лесу достаточно комфортно, сбивая с джинсовой же курточки ранних комаров, пешком пытавшихся добраться до голой шеи. Что такое у комаров с навигацией, что они предпочитают дойти до шеи по лацканам и воротнику? Этот вопрос надо будет изучить. Может быть провести опрос населения: "Почему это вы так делаете? Вам бабушка так завещала? " Тогда я о таких инсектологических загадках не помышлял.  

Так шло прогулочно пока дорожка не стала спускаться вниз, к неспешному болотному ручейку, ныряющему в круглую трубу, под нависающей шоссейкой. Пришлось выдираться сквозь кустарник на дорогу.  

Пройдя без транспортных встреч еще километра полтора, услыхал я нагоняющее подвывающее рычание с утробным скрипом переключения скоростей. Так порыкивали грузовики, встретить в которых знакомых и любопытствующих было минимально вероятно. Поэтому я встал на обочине, дожидаясь, пока подвывающий колёсный зверь вынырнет из-за ближайшего поворота. Повороты на тех дорогах были примерно через каждые метров 300 – то вправо, то влево, чуть вниз, чуть вверх. Народ тогда считал, что это такая стратегическая хитрость: чтобы нельзя было накрыть едущий транспорт с самолёта одной пулемётной очередью. Так и называли эти вихляющие дороги – "стратегическими". Только недавно я выяснил, что ничего «стратегического» в тех изгибах задумано не было – карта низин и болот подсказывает такую извилистую прокладку по долгим, слабовыгнутым откосам песчано-подзолистых холмов.  

Через пару минут ожидания на подзасыпанной ошметками сосновой коры и шишками, мелкопылчатой обочине около заплывшего травкой кювета, за стволами показалось нечто рыкающее и длинное. И вылезло оно на дорогу, длиным, узким зеленоватым щипцом и ещё более длиным лесовозным прицепом, на который были водружены то ли три, то ли пять стволов груза. Колёсный тягач со скрипом повернулся анфас, показав круглые белые фары, бликанувшие в тени солнечными искорками, и неспешно, как и положено пожилому грузовику, покатился ко мне. Я вытянул руку, голосуя. По-моему водитель, виднеющийся за баранкой, даже не тормозил, только отпустил педаль газа – полотно тут шло слегка вверх и тягач останаливался сам, медленно докатив до пригорка и встав на нём, обдав меня запахом свежеспиленных сосен впереремешку с бензиново-маслянным теплом.  

Я догнал машину, забрался на подножку, уцепившись за стойку зеркала и заглянул внутрь, в спущенное правое окно, прямо на похрапывающего мужика, развалившегося на пассажирском сиденье. У посапывающего на лице под надвинутой серой кепкой было написано крупными буквами «Пиво Пью». От него даже попахивало им, пробиваясь сквозь рабочую щетину, ковбойку, дух масла и легонько замызаганную атмосферу кабины. Худой, загорелый до покраснения, водитель лет сорока на рожу, с парой металличиеских зубов, в подобной же ковбойке смотрел на меня карими глазами:  

– Тебе куда, пацан? – спросил водитель сквозь дрожание кабины и порёвывание с шелестом на холостых оборотах двигателя. – Мы только до С* и до вечера обратно.  

«До С*»? Да о таком и мечтать было трудно! На автобус тратиться не надо. Ждать, стрематься, что кто-то заметит. Конечно. Я бы поехал даже на грузе, который был обвязан на «рогатом» прицепе.  

– Мне в С* и надо. Как раз подходит. Только... – я с сомнением взглянул на узкую полосу свободного сиденья со спинкой между ногой спящего и рычагом переключения передач. – Места же нет.  

– Да лезь прямо через него. – Ободрил меня приветливый водитель, предложив неожиданное решение вопроса. – Только я его пропридержу, а ты рукоятку-то нажми и потихоньку. Он и не заметит.  

Так я и сделал, протиснувшись между отжатой дверцей и предерживаемым за плечо товарищем водителя. Спящий даже одного глаза не открыл в отметку ящеричьего переползания мелкого меня через него. Угнездившсь боком слева от спящего в сидении, я перегнулся через его грудь и захлопнул дверцу. Спящий только голову на мой бок перекинул. Может быть ему так было привычно по семейной жизни? Изнутри кабина выглядела ещё допотопнее, чем снаружи, но меня тогда жёлтый цвет оббивки, позеленевший от старости, совсем не волновал. Левая дверь, сбоку от водителя была так и вообще тёмно-бежевой, в гастрономической – с колосками и резанными хлебами – клеёнке.  

– Сел? – Спросил водитель и, не дожидаясь ответа, вжал педаль газа, положив руку со смутно виднеющимися перстнями наколок на рычаг переключения скоростей. – Тады, гля, поехали!  

И мы поехали. Грузовик зафыркал, взревел носом, заморосив этим дрожанием перпективу очередного «стратегического» поворота и, рыкнув коробкой передач, тронулся. Ход водитель набрал довольно быстро и, судя по дрожащей белой стрелке спидометра, «догнал» километров до сорока в час. На этом набор скорости был придержан, потому что водитель, между скупыми выяснениями того, «куда пацана несёт, да откуда» пояснил, что больше пока никак, тут «повороты эти егучие» да с такой-то дурой за спиной. «Эт осторожно крутить надо» сказал он. Вообще водитель, рука которого, поросшая редким волосом поверх пары «перстней» не отрывалась от головки рычага передач, любопытства проявлял минимально, что, выражаясь куртуазно, импонировало. «А, так ты из лагеря. Ну ды. Из лагеря грех не съегаться» «А из С* куда? А, в город. Ну да, правильно. Не, мы обратно... » Никаких дурацких «выяснений»: «почему один», да «почему без мамки-папки», да «далеко», да «низзя»...  

По ходу прохождения непростых поворотов и дальше километра три неспешного взрёвывания со скоростью 30 км/ч, водила фразы строил лаконичные, успев объяснить, что «Серёга-то обратно поведёт», потому что он сам уже «никакой» будет. Отчего водитель Коля будет «никакой» выяснилось на вьезде в «простор» относительно прямого участка шоссе, «центрального проспекта» по окрайке посёлка деревенского типа Н*, куда наш подрёвывающий носач вкатился на благопристойной крейсерской скорости около 40 км/ч. «Быстрее проскочим» сказал Коля, вытянув из-за моего левого бока, из норы между сиденьями, флакон с покачивающимся в нём портвейном. Ловко вытянув прицепленную за штопор пробку рукой, придерживающей баранку, Коля приложился к бутылке. «В горле сохнет», объяснил он неизвестно кому. Я удивления от такого способа обновления гаснущих сил не проявлял. Трактористы, с которыми я катался по торфоучасткам и раньше, даже научившись «водить» ДТ-75 частенько «с чаем» катались. И покрепче.  

Мы прокатили посёлок Н* под рассказ взбодрившегося Коли о каких-то хозяйственных неурядицах, которые как-то перелетались с везомым грузом. Повторюсь – Коля не был из болтливых. Радио в машине или не было вовсе или оно было неисправным. Радиостанций, вещавших специально для водителей, по-моему, тогда ещё не было.  

На выезде из посёлка, где самым высоким зданием была силосная башня чуть в стороне от набора крыш с прутьями телевизионных антенн над одноэтажными домиками, Коля опять взбодрился портвейном. Дорогу же опять обступил высокий сосняк на холмиках. Над верхушками сосен промелькивали почти неслышимые из кабины «крокодилы» – слева, километрах в десяти от змеистой трассы, находился их аэродром. Начались мягкие повороты. Машин на дороге было очень мало – разок нас обогнала легковушка, пару раз навстречу прогремели подобные нашему грузовики, только обычные, поновее и без прицепов. На повороте так на пятом я заметил, что Коля не просто «срезает» изгибы, а ведёт нашего длинного зверя уверенно по синусоиде. Даже на ровных участках дороги. Мы были королями этой трассы.  

Толкунув Колю в бок я его разбудил. Водитель сказал «О, гля! Ну ни куя себе! » и прободрствовал километра три на всё той же «крейсерской» скорости в 40 км/ч. После чего мы опять стали королями, даже со съездами на шаркнувшую пару раз обочину. Как датый Коля вписывался по этой плавной синусоиде с прицепом в, хоть и гладкие, но заметные повороты, это для меня осталось загадкой до сих пор. По второму просыпанию – я пихнул Колю локтем под рёбра, после того как мы чудом избежали столкновения с едва заметным из центра кабины столбиком с белой дощечкой какого-то знака – Коля сказал длинную, прочувственную фразу на народном и стал тормозить, прижимаясь к правому кювету. Чуть в него не нырнув передним правым колесом.  

Сменщик Серега дрых как Илья Муромец, запихнув могучие ноги в штанах теряющегося цвета в нишу тыльника носатого капота. Внутри нашей кабины, кроме въевшейся намертво грязи, имелись какие-то полустёртые наклейки на широкой торпеде, некие прибамбасы над лобовым стеклом и оберег в виде крупного фото незабвенного товарища Сталина, вперёдсмотрящим, прижатым к лобовухе изнутри над торпедой. Тогда многие водители ездили с фоткой ИВС, военные так – повсеместно. Более современные руководители у водил не прижились. Однажды видел оберегом Клима Ворошилова – это был почти уникальный случай. Пару раз встречал усатого Будёного. Почему фото зоркого Сталина считали лучший обороной от дорожных «приключений» теперь, наверное, и не узнать.  

Коля остановил машину, глядя на уходящую метров на пятсот вперёд прямую дорогу, поверх рук на руле, в тени придорожного осинника и задумался.  

– А ты водить умеешь? – спросил, обращаясь к осевой стойке водитель Коля, нащупывая остатки общеукрепляющего средства между сидениями, обитыми кожзаменителем в дырочках.  

Я сказал, что я водил трактор. Это была чистая, как слеза некрещёного в октябрята младенца, правда. ДТ-75 водить нетрудно – две педали, два рычага. Его завести трудно, магнето раскручивать.  

– Тут ехать-то осталось, не куй рулить... – сказал Коля, хлебнув портвешка. – Я вишь, засыпаю, гля, этот... – он махнул осадком порвейна на беспробудного напарника. – Только в С* проснётся. Если я ему, гля, дверь открою. – Так это...  

Я сказал, что я это. Можно. Только я трактор водил, там руля нет, и ты мне, друг Коля, объясни, чего тут нажимать, чтобы оно поехало. Педаль тормоза я знал, чего там знать-то? А вот сцепление и газ и в какой последовательности их нажимать, этому у меня до того научиться было негде. И друг Коля, временно взбодрившись, показал. А потом мы, не выходя из кабины, поменялись местами и я встал за руль.  

Сначала-то я за руль красиво сел. Коля примостился к приятелю, я положил руку на рычаг скоростей. Впереди, в торпеде, справа от циферблатов скорости или масла, не помню уже, были ещё какие-то рукоятки, но Коля сказал, что этого мне знать необязательно – «тут ехать-то всего некуй делать». Там поселок будет, так там шоссе по стороне проходит, не куй делать. Ну, рулить это просто. Держишь вот эту скорость, больше не накручивай. И если скорость больше сорока, то ты, это, сбавляй на куй. А потому, открыл тайну степенности «крейсерского» движения Коля, что рыдван этот, железный, старый, его на пятидесяти уже бить начинает. А дорога-то вона какая! Дорога была не то чтобы «вона», но подновлять асфальт стоило бы. Ладно, сказал водитель Коля, сладко зевая, ты давай, трогай. Вон туда, сцепление вжал, и на газ, а потом и скорость менять можно. А как переезд будет, ты меня толкни. И Коля отрубился. Я же вжал и машина, немного удивившись, тронулась. Педали в полу ходили относительно легко, рычаг переключения скоростей немного застревал, но, приложивши усилие, покорёжиться с ним было можно. Тем более, что лихачить Коля сказал, что на куй оно надо. Была у меня мыслишка, как у любого пацана, набрать оборотов, но сначала надо было выбраться на прямой участок. Самая беда оказалась с рулевым колесом и с видимостью. Руль этот был тугой, как колодезный ворот. Пока выбирался с обочины к осевой, которая обозначалась «чисто по ощущению», было – ничего, но когда стал приближаться первый поворот, пришлось сильно думать. Это в тракторе, с его «шкафом» мотора впереди не сильно важно, чуть правее или чуть левее. На дороге полотно поуже простора поля будет. Из-за капота дрожащего носа прямо по курсу машины не видно из сидячего положения вообще ничего. Ни куя. Где-то там, вдали, над тюпкой кожуха, виднеется лес. И всё. Ближе щипец капота заслоняет. Относительно виден конус полотна, который от капота слева, над крылом с фарой. Я ещё не сообразил – не до того было, когда садился за руль, что друг Коля – взрослый мужик, и я ему где-то до груди. И если я сижу на его месте, мягком и даже уютном, то вижу я перед собой обод руля с обглоданными поперечинами, круглые показатели скорости и, кажется, оборотов, и слева – обочину полосы дороги, утекающей в противоположную вектору движения сторону. А ещё мне видно в лобовое стекло небо, в котором залиты переменной облачностью пушистые корабельные сосны и, в зеркало заднего вида, колеблющиеся хвостом бревна. Тоже не близко.  

Пришлось мне встать в рост, покинув уютное сиденье. Можно было бы, наверное, придумать что-то более удобное – сзади свешивался рукавом вроде бы ватник, но на это было уже некогда. Обзор сразу улучшился, хоть стоять было и неудобно – баранка в ЗИЛе широченная, я на этом рулевом колесе почти лежал. И к педали тормоза пришлось бы тянуться. И на приборы не взглянешь. Приходилось вставать на поворотах и садиться обратно на прямых отрезках дороги.  

Встал, прошёл поворот, крутя этот резиновый руль охватившими его руками и помогая себе телом, сел обратно. Скорость я держал где-то на тридцати, сообразив, что разгоняться при таком «приседательном» раскладе точно не стоит. Хвост на поворотах не заносило, хоть и потряхивало. Вести фуру оказалось просто, даже нудно. Хотелось подразогнаться километров до пятидесяти. Эх, прогремлю! Всего-то перевести скорость на рычаге, да малость газануть... Но делать я этого в лесу не хотел. Когда по краям переминается лес, то не сильно заметно с какой скоростью ты едешь, если меньше шестидести в час. Потом уже начинаются изменения восприятия, а так... Проприседал я не помню сколько километров, но поворотов влево-вправо прошёл штук восемь-десять.  

Основные силы отнимало приседание с изменением ракурса обзора. Напоминало академическую греблю, но в лесу, с подозрением, что если просидеть «вход в зигзаг», то поворачивать придется по встречке. При том, что встречные водители держат скорость «взрослую» и не обязаны учитывать, что я тут занимаюсь утренней гимнастикой....  

Тот посёлок, где дорога шла «в стороне» по ольховнику, я проехал аж на 40 км/ч, но – стоя. Это мне сильно помогло, когда слева на дорогу выкатился миленький голубой колёсный трактор «Беларусь». Этот встречный трактор заставил меня, прилёгшего на руль, попотеть...  

Если кто не в курсе: у «Беларуся» неравноколейная схема колёс. Формально-то она равноколейная и передние, маленькие колёса отстоят от корпуса на ту же ширину разнесения, что и громадные задние, но это только на бумаге. На самом деле задние колёса «Беларуся» занимают фронтальную площадь, далеко выступающую за ширину габарита передних колёс. И вот навстречу мне не спеша едет эта «лягушка», а впечатление у меня такое, что левое крыло моего длинноносого зверя впиливается в это заднее колесо, подло наступающее на меня и торчащее за поперечный габарит трактора. А тормозить не хочется. А справа глубокий кювет с подступившим сплошной стеной ольховником, шлепающим листьями по скобе зеркала. Два приятеля-водителя спят беспробудно. Не знаю, как мы разминулись. Потом уже, я так прикинул, что прижимаясь к правой стороне дороги я нормально с ним расходился по ширине и наступающие «на меня» ребра колеса только казались, с моей «спортивной позиции», задевающими левое крыло моего «носача». Кажется, тракторист даже не заметил, что с водителем встречного грузовика что-то необычно. Может быть он тоже подновлял силы? Во всяком случае за спиной у меня он не останавливался – я бы заметил, потому что подозревал, что моё ученичество может немного удивлять...  

До переезда я не доехал, потому что машину пару раз крепко тряхнуло перед этим. Обочину я всё таки зацепил, утомившись в своими приседаниями. Коля заворочался на относительно ровном участке трассы, когда я гордо сидел за рулём. «Ни куя себе» сказал друг Коля, приподнялся и вовремя перехватил руль своей левой – впереди лес стал продвигаться вбок. Очередной поворот. Я уже стал привычно вставать. Друг Коля поглядел на дорогу, перевёл взгляд, как я уловил краем глаза, на моё приподнимание... Надо отдать должное его опыту – он сначала завернул ближе к обочине, легко пререборов моё недоумённое сопротивление рулём, и сев прямо, вжал тормоз, погасил скорость, остановился и только потом, помотав головой выдал мне, стоящему, как пьяный капитан на шхуне, легшей в дрейф, «ну ни куя себе я, гля, куею». На большее у Коли лексикона не хватило. Слазь, сказал Коля, с моего места. Мы где это, гля? Согнав меня с водительского места, Коля, продирая глаза на ходу, повёл дальше сам, косясь на меня недоверчиво. Похоже, он не очень помнил, почему так получилось, что я оказался на его месте.  

У меня, вжатого обратно на причмокивающего губами Серёгу, потребляющего любимое пиво даже во сне, было двойственное чувство. С одной стороны, меня здорово замурыжила эта «зарядка за рулём». С другой стороны мне хотелось довести наш тягач до переезда. Получалось, что я напортачил и Коля проснулся раньше. Как-то неправильно. Я пребывал в разломанных чувствах, утомлённо прикрыв глаза. Вид за окном с разных ракурсов мне надоел до чёртиков. Минут через двадцать Коля сказал свою коронную фразу. Подняв глаза я обнаружил, что лес кончился. Дорога выпрямилась и впереди показался переезд. С ментом, стоящим на обочине. Вот, думается мне сегодня, это было бы весело.