я ангел

Я ангел.  

Небо в ладошках. Яркое солнышко слепит прищуренные глазки, а теплый ветерок нежно гладит по кудрявой головке. Как здорово! Как все-таки здорово она придумала, забраться сюда, под самое небо! Шаг вправо, шаг влево – это совсем не возможно. Лишь два шага вперед и один, совсем малюсенький назад, и то для того что бы поплотнее, приложиться ступней к горячей металлической ленточке. Узенькая металлическая ленточка – это оцинкованный конек, венчающий двускатную крышу, вот именно по этой крыше я и гуляю в данный момент. Говорят, лишь кошкам доступны прогулки по крышам: – « врут, никаких кошек здесь не наблюдается. Да и куда этим кошкам до меня? Глупые«.  

Еще пару метров и я доберусь до конца крыши. Доберусь до фронтона, а там – вся улица как на ладони! Вернее, весь мир у моих ног! Чересчур импульсивна? Все может быть. Я так долго мечтала, вынашивала планы, хитрила, выспрашивала, и даже украла ключ от дверей чердака! Все это ради пару минут триумфа! Пару минут радости и страха, ради подвига и победы над самой собой. Победы над собой – лукавлю, скорее над теми людишками, которые стайкой напуганных ворон стоят и глазеют на меня снизу. Глупые, им не понять какими маленькими и забавными смотрятся они сверху.  

Спокойно, дошла до фронтона и, взявшись рукой за металлический стержень, увенчанный давно поржавевшим петушком, посмотрела вниз. Увы! Ничего мега интересного я там не увидела. Возле озабоченно галдевшей толпы, остановилась пожарная машина. Было смешно смотреть, как тучный мужчина волчком крутился у пожарной лестницы. Лестница состояла всего лишь из трех коротеньких секций, и как они ее не пытались пристроить, достать выше чердачного окошечка у них не получалось. Совсем какая-то маленькая лесенка?! Смотреть на все эти бессмысленные телодвижения весьма забавно, ведь если бы я даже захотела спуститься вниз, то преодолеть расстояние от края фронтона до лестницы мне бы не удалось. Там еще метра полтора-два. Ни понимая казус происходящего, тучный пожарный принялся кудахтать в рупор: « В общем, не бойся детка, мы сейчас тебя спасем и далее в том же роде». Становилось не интересно, и я приняла решение убираться восвояси, пока эти странные дядьки меня не угробили. Но! Но не тут-то было! Уже на развороте, боковым зрением увидела Его. Ловко прыгнув на лестницу, и быстренько перебирая конечностями, прямо навстречу мне, летело милое создание. От удивления перехватило дыхание, чуть не оступившись, я, покрепче вцепилась за флюгер и замерла в ожидании чуда. Крепкие мужские руки жестко вцепились в поржавевшее железо, я прекрасно понимала, что бы дотянуться сюда, ему понадобилось встать на последнюю ступеньку лестницы. Полное безрассудство с его стороны, но все, же чертовски приятно, когда ради тебя рискует жизнью такой красавчик! За руками последовал черный кудрявый чуб, и веселые кари глаза.  

– Эй! Эй, там наверху! – Он как-то странно пошарил руками, наверно держаться за обрамление фронтона, весьма неудобно, и немного подтянувшись, что б лучше видеть, вдруг спросил. – Ты Ангел?  

– Что к чему? – Понять было сложно, и брякнула первое, что пришло на ум.  

– Ты похожа на Ангела! – Не унимался спаситель, прищурив глазки, он как-то странно мне улыбался. – Может у тебя и крылья есть?  

От подобного взгляда стало как-то неловко. Вдруг вспомнилось, что на мне всего лишь сарафанчик, юбочка которого беззастенчево развивалась от малейшего ветерка. И пока паренек соображал, какой из известных ему комплементов произнести, я, повернувшись на сто восемьдесят градусов, рванула восвояси.  

Только находясь в комнате, стоя у огромного платяного шкафа и глядя на свое отражение в его зеркале, поняла, что все позади. Исполнилась мечта идиота, вернее идиотки, теперь последует не минуемое возмездие, но честно признаться сейчас меня волновало не это. Пристально разглядывая свое отражение в зеркале, я еще, и еще раз, убеждалась в правоте его слов.  

« Действительно, чем не Ангел? Тоненькая, еще детская фигурка. Беленькое личико с аккуратненьким, милым носиком. Пухленькие губки, уголки которых с рождения были чуть приподняты вверх. Смеялась ли она или плакала, по причине этих странных уголков, улыбка никогда не сходила с ее лица. Улыбка была удивительной, завораживающей, увенчанной двумя неглубокими ямочками на бледненьких щечках. Именно благодаря этой улыбке ей все и сходило с рук. Улыбнется, заплачет, захлопает огромными черными ресницами и, и любое, даже самое жестокое сердце растает, как лед под теплым весенним солнцем. Огромные серые глаза пристально рассматривали свое отражение, стриженные « под горшок» русые волосы, особого восторга у нее не вызывали. Впрочем, придираюсь, паренек точно подметил, сходство с изображением ангела, на теткиной иконе, потрясающее.  

« Ангел, да и только! Вот здорово! » – За пределами комнаты послышался странный шум, он нарастал с огромной скоростью, и, не успев принять решения: – « Куда бы поскорее спрятаться? » – Я, просто закрыв глаза, вщимилась между шкафом и стеной.  

– Так! Где эта бесстыдница! – Тетка в сопровождении соседей, снежным комом вкатилась в комнату. – Я так и знала! Здесь ее нет! – Развила руками и присев на табурет, запричитала. Так по-доброму, со слезами в голосе и наигранной злобой. – Ах, сиротка, сиротка. Не по злобе, без злого умысла все это она устроила. Мстит детская душа, нам взрослым за грехи наши. – Подолом фартука протерла слезинку, а затем вздохнув: – Нет ее здесь. Наверно наказания испугалась, вот и подалась в бега. Отдохну немного и съезжу к сестре, явно к родной матери убежала. Ну, ни чего, денек, другой помается и вернется.  

– Конечно, вернется! Еще бы ей не вернуться. Родная мать за подобные выходки против шерсти погладила б, а у тебя все жаль, сиротку. – Сосед без приглашения присел на табурет и, закурив, продолжил. – И с какого рожна ты ее сироткой называешь? При живой то матери, при живом то отце, при отчиме, да еще я знаю, куча братьев и сестер у нее имеется. Семья у нее огромная, все, слава Богу, живы, здоровы, а она у тебя почему-то сиротка.  

– Да ни чего ты не понимаешь, Макарыч! – Тетка вновь шумно вздохнула, и, глядя на ждущих объяснений соседей, начала свой рассказ: – Не все так просто, в нашей – то жизни. Видишь ли, как судьба распорядилась, нас в семье много народу было, до войны мы за рекой жили. Бедно жили, батрачить приходилось. Я старшая из сестер первая в город подалась, мне и пятнадцати не было, как один добрый поляк в няньки меня забрал. Какая из меня нянька, но ничего справилась. Платить не платили, зато кормили хорошо, и одежку паненки донашивала, симпатичной кралей была, признаюсь.  

– Ну, в этом мы не сомневаемся! – Засмеялись мужчины. – Ты и сейчас красотка, хоть куда, а глядя на твою племянницу, завистью заходимся. Это ж надо такой красавицей уродиться, что станом, что личиком! Ой, намаемся мы с ней Сонечка!  

– Даст Бог, обойдется. Вот я до семнадцати лет в няньках, а потом за красоту мою, да за старание замуж меня хозяева выдали. В дом хороший, с достатком. В доме том одни мужики жили, отец овдовел рано, вот сына на мне и женил, что б в доме хозяйка толковая была. Меня к тому времени всему научили, готовила хорошо, шила, стирала, в общем, выдали, да и все. Повезло мне тогда, думала, муж богатый и не жадный, работать много не заставлял, все по хозяйству больше. Да и какое оно хозяйство в городе? Ребеночка ждали, любовь была, а тут война. Проклятая. Бомбили нас, а я рожала. Мальчик был. Да акушерка молодая попалась, не опытная. Испугалась взрывов, прятаться надо было, а не рожать. Но ребенку ведь не прикажешь, когда на свет появляться. В общем, в панике этой, она пуповину перерезала, близко очень, не завязать. Судьба у младенца видно такая, да и я заболела. Все не так пошло в этих родах, меня спасли, а его нет. Меньше суток прожил, кровинушка. – Она не плакала, только голову опустила пониже и, вздохнув, продолжала: – Война, тогда командовала, война. Тестя и мужа сама схоронила, здесь в Полесских лесах, партизанили мы. А Анечка наша, сестричка моя родная, еще перед самой войной замуж вышла. Удачно вышла, она не только красавица у нас была, но и школу закончила, в комсомол приняли ее, на хорошем счету была. Первый муж у нее не абы кто был, а директор местного хлеба комбината. Ученый человек, но с небольшим изъяном, у него на одной руке фаланги пальцев на станке обрезало. В общем, на войну его не взяли, в тылу остался, под немцами. Одному Богу известно, как ему удавалось снабжать мукой наш партизанский отряд. Без него бы не выжили. А когда меня с моими подругами в городе словили и эшелоном на Германию гнали, он нас спас. Долго мы у него в подвале жили, его дом немцы не так проверяли. Я им с Анечкой, жизнью обязана. В сорок четвертом, у них Лидочка родилась. А после войны, его объявили врагом народа и посадили. Раньше так было, никто особо не церемонился, ни проверял – прав ты или виноват. Осталась Анечка одна, на руках с грудным ребенком. Правда, недолго горевала, развелась, в партию вступила, за фронтовика замуж вышла. Мужик толковый попался, работящий, а жить в доме у Ани остались, не пропадать же добру. Хороший, добротный дом, целых четыре комнаты, с сараем, погребом, да и земли много, есть где развернуться. Сестра по партийной линии в гору пошла, организатор она от Бога, но вот попозже детишки у них появились, хлопот прибавилось. Лидочка, как старшая за няньку, да по хозяйству, во всем толк знает, труженица она еще та. – Тетка замерла, как будто вспомнив что-то не приятное, втянула голову в плечи: Муж работяга, это тебе не директор какой ни будь, достаток, конечно, не тот, а тут – трое по лавкам. Подросла старшая дочь, не столько помощница, сколько обуза, свои, родные дети всегда к телу ближе.  

– В этом ты права, Соня. Тут своих, родных детей, порой понять не возможно, что уж о чужих говорить. – Одна из соседок громко вздохнула, и не понятно стало, о себе она говорит или о Лидочке.  

– Дураку понятно, что с отчимом не сахар, но у нее, же родной отец есть? – Мужчина не унимался, все эти женские « сопли» ему были не понятны. – У дитя и мать есть, и отец, а воспитывать некому.  

– Уймись, Михалыч! Отец, отец то есть, да не про нашу честь! Хоть Лидочка и в него характером пошла, да ему не до ее воспитания. Хотя? – Тетка опять запнулась, ей совсем не хотелось ворошить чужое « грязное белье». Нужно ли, рассказывать посторонним о не мыслимых страстях в этой грешной семейке? Вряд ли, стоит смешить народ, повествуя о любви и предательстве, о ненависти и мести, о сожалении и соперничестве?  

– А я то, слышал, твоя сестричка не такая уж и дурра. – Михалыч не унимался, быв закадычным другом Сонькиного муженька, он не раз слышал о «веселой жизни» их ближайших родственников.  

– Побойся Бога! Не тебе судить! – Соседки, как воронье накинулись на неугомонного мужчину. Ни то, что бы им не интересна бала вся эта история, просто знали, начнешь давить, продолжения не услышишь.  

– Вы правы, бабоньки! Без пол литра не разберешься. – И уже встав со стула: стол накрывай, хозяюшка! Стресс снимать будем, от этого ни как не отделаешься. Это ж надо додуматься, по крыше двух этажного дома, как по ковровой дорожке прогуливаться. Полгорода на «уши» поставить, тетку до сердечного приступа довести, пожарным «учебную тревогу» устроить! И все ей как всегда с рук сойдет! Не вероятно, но факт! Мне лишь теперь понятно стало, какие таланты у твоей племяшки, вот мне бы такие! Я б таких дел натворил!  

– Ой, уймись же ты, «хрыч» старый, нашел чему завидовать! – Подталкивая в бок мужчину, соседки отправились к выходу.  

– Да я что? Понятное дело, воскресенье подпорчено, моя вина, не доглядела. Но вы уж соседушки не обессудьте! – Ахая и охая, тетка принялась извиняться, затем вдруг вспомнив: О Господи! У меня же с утра тесто поставлено! Печь давно пора. – И как то, совсем уставши, вот через часиков два-три ко мне собирайтесь. Ванечка с работы придет, пироги поспеют, на стол соберу « чего бог» послал, да и стресс снимать будем.  

– Ну, это совсем другое дело! – Народ заулыбался, как будто только и ждал приглашения, тем более и повод был, переволновались все не на шутку. К тому же, воскресенье – не грех.  

Ловкие, женские руки, нежно вымешивали тесто, а мысли, мысли тоненькими паутинками без спросу опускались на ее лицо. Все самое плохое, самое страшное, давно позади, война закончилась, раны затянулись и лишь воспоминания, и сны изредка тревожат душу. Откинув со лба прядь не послушных волос, обреченно вздохнула: « Лидочка, Лидочка-дочка, за что она так? Почему? К чему все эти беспечные выходки? » Вспомнилось, как больше часа стояла сегодня во дворе собственного дома с задранной вверх головой, боясь произнести слово, боясь пошевелиться, или даже вздохнуть. Старый, еще при Польше построенный дом, словно замер в предвкушении беды. Облезлые кирпичные стены, обветренные рамы не мытых окон, покрытая шершавым мхом, обветшалая кровля и она, юная и прекрасная, неизвестно «какого черта», бродившая по коньку крыши старой двухэтажки. Она все еще пыталась понять и оправдать поступки племянницы, но, увы, разум в сотый раз сравнивал ее с ее, же матерью. Соня вздохнула, обида на сестру все еще пощипывала сердце, не поэтому ли она забрала к себе на воспитание Лидочку? Нет, ребенок здесь ни причем, это все война, это она проклятая пробежала между сестрами. Хотя, война, всего лишь отмашка, слабый повод для оправдания предательства. Она малограмотная и ей сложно понять некоторые законы после военной жизни, но ведь она и не делила, ни когда эту жизнь на «до» и «после». Она не делила. Жила тихо, не высовываясь, делала что могла, а когда не знала что делать, делала, что обязана. Она, своими хрупкими, женскими руками творила свой маленький, особенный мир, потихоньку, аккуратно плело свое гнездышко, полноправными хозяевами которого были ее муж и Лидочка. А вот сестра, сестра была иной, грамотной, амбициозной. Может быть потому, что ни когда, ни кому не прислуживала, ни под кого не подстраивалась, ни боялась и не подчинялась. Ее жизнь сложилась иначе, совсем иначе, красавица-комсомолка вышла замуж по большой любви за «большого» человека, почти паненка. Да и во время войны особо не бедствовала, и после, когда арестовали мужа и « запахло жаренным». Быстро с ориентировалась, развелась с «врагом народа» и стала законной женой «солдата героя». И все- таки, Соня считала это предательством, она прекрасно помнила, сколько жизней спас этот человек, как рисковал, ведь именно его уму и смекалке она осталась жива. А еще она знала, как сильно он любил Анечку, так сильно, что вернувшись с «мест не столь отдаленных», не нашел ни чего лучшего, как построить дом напротив ее дома, их дома. Так и стоят они теперь, окна в окна, подразнивая друг друга. Так и живут в нем теперь две абсолютно чужие семьи, с одним общим прошлым, и Лидочкой. Время бежит и вот в обоих домах звучит детский смех, в обоих домах достаток и уют, в обоих домах их любят и ждут. А Она? Она как неприкаянная, между двух ненавидящих друг друга родителей, как между двух огней, и не нашлось ей места ни в одном из домов, полукровка, ни своя, ни чужая. « Предательство», Соня вздохнула и отправила пироги в духовку.  

Стало совсем тихо, сладкий запах пирогов мирно поплыл по комнате, за шторкой на кровати, смешно свернувшись калачиком и тихо посапывая, спала Лидочка. В окошко заглянули солнечные зайчики, один из них запутался в ее золотых кудряшках, другой нежно пощекотал носик. Она улыбнулась во сне, заворочалась и погладила плечи. « Как все-таки уютно под этими белыми, белыми крыльями! » – подумалось девушке, во сне она видела голубое-голубое небо и людей – маленьких, при маленьких.  

КОНЕЦ.  

Я – Ангел! Ну, конечно Ангел! Стоя перед зеркалом в подвенечном белом платье, она не могла оторвать от себя взгляд.  

– Хороша! Чертовски хороша, краля! – лишь только подтвердил ее мысли отчим. И не смотря на то, что был уже под «шефе», продолжал осыпать ее комплементами. – Посмотри, мать, какая шикарная краля, вся в тебя, и стать и носик!  

– Не говори глупостей. – Заглянувшая в комнату Анна не одобрила его восторга. – В такой наряд и пень одень, красавицей будет!  

Невеста не обращала внимание, на их разговоры, давно всем известно, что они с матерью не ладят. Та спит и видит, как сбагрить дочь замуж, ну что ж «сбылась мечта идиота». « Быстрей, быстрей бы на свободу, во взрослую жизнь, без контроля и упреков. Больше она сюда ни когда не вернется, ну если только не похвастаться своими достижениями. То, что они у нее будут, она ни капельки не сомневалась».  

С мужем ей повезло. Хотя, хотя это окружающие так думают, у нее были претенденты и получше и по богаче, но она, же без приданница. Это только в кино богатые на бедных женятся, и хотя в Советском союзе равенство, «без приданного особо так не хватают». Может все это ее домыслы? Сказать по правде, она слишком уж периборчивая, с танцев бывало домой идет, так по кавалеру под каждым фонарным столбом стоит. Правда, такого что б и красивый и богатый не нашлось, вот и остановила свой выбор на Иване. Паренек с далекой деревеньки, не богат, но красив как Бог и амбициозен, как в прочем и она. Вместе они далеко пойдут, вот увидите, за нами не заржавеет.  

Первые пару лет пролетели, как во сне. И сложно было сказать, что это был за сон. Им выдали земельный участок, и они принялись строить дом.  

Она мечтала, придумывала, рисовала, вот здесь будет кухня, а здесь зал, здесь наша спальня, а здесь детская. Еще обязательно большая веранда и ванна.  

– Ванна? Как ты себе это представляешь? Это ведь так дорого!  

– Ну, милый, как же без ванной комнаты? Я терпеть не могу общественную баню!  

– Согласен. – Он нежно целует молодую жену и убегает на работу.  

Работать приходится много и тяжело, но у него талант, в руках «все горит» за что не возьмется. Она ему, конечно, помогает, как может, но больше направляет и придумывает. « Она кладей гениальных идей, а он безропотный исполнитель».  

– Я голова, а ты шея. – Часто повторяет Иван, гордо встряхивая чубом. – Твое дело направлять, а мое творить! – Немного лукавит, собственные идеи сыпется как из «рога изобилия», на их воплощения и двадцать четыре часа в сутки мало. В дело идет все, и найденный на свалке металлолом и «плохо лежащий» на работе инструмент. Помощи из «вне» нет, вот и приходится крутиться, как белка в колесе, кому- то улыбнувшись попросить, кому то пообещать «отблагодарить», а что-то взять без спросу. В то далекое время все так жили, кто, конечно, хотел жить, а не существовать. На периферии тотальный дефицит, в столице, все значительно проще. Проще – это они знали не понаслышке, пока строили дом, снимали комнату у одних зажиточных людей, дети которых уже в то время учились в Столице. Красивые вещи – ткани, платки, бижутерия, буквально вскружили Лидочке голову: «вот о какой жизни она мечтала. Вот чего она достойна! Ей бы не месить грязь резиновыми сапогами, а в туфельках, да по асфальту. Но поздно, «поезд ушел», дом почти что построен, и ребенок вот-вот появится на свет. Не уже ли все потеряно? Поторопилась». Все чаще и чаще она ловила себя на подобных мыслях, чужая шикарная жизнь мешала по ночам ей спать, но такова у нее судьба: « всего и везде добиваться самой».  

– Ну, ничего, милая, осенью родишь, а к весне смотришь, тепличку построим. Свою собственную росадницу построили еще летом, получилось «толково по-людски», что-то подсмотрели, о чем-то прочитали, многое придумали сами, и, закупив семена огурцов, принялись ждать весну.  

Странно, происходящее ее не радовало, округлившаяся талия уродовала фигуру, а откровенные взгляды соседок, хищно смотревших на ее мужа, жестко щекотали нервы. «Зависть» – так она характеризовала происходящее и была права. Красавец муж буквально носил ее на руках, выполнял все ее капризы и терпел все ее причуды. Для деревенского парня привыкшего пахать как лошадь, жизнь в городе напоминала скорее приключения, чем действительность. Жена красавица, умница, а главное выдумщица, коих свет еще не видывал! ЕЕ любая идея, это золотая жила, вот уж кто мог без особого труда заработать себе на кусок хлеба. И все вроде бы ни чего, если б не одно маленькое «Но», научившись, буквально из воздуха делать деньги, она напрочь отказывалась делать то, что входило в прямые ее обязанности.  

С появлением ребенка, а позже и второго, дел прибавилось, но ее интересовали только деньги. Первый ковер, первая хрустальная ваза, у первых на улице цветной телевизор. Красивые шторы и скатерти, причудливая роспись на свежее выбеленных стенах. Всю эту красоту она создавала сама. Если бы она училась, то, наверное, смогла бы стать знаменитым художником или дизайнером, но учеба не для нее, она все желала делать по-своему. Шила, рисовала, мастерила, придумывала, что бы еще такое сделать своими руками, что бы потом продать и заработать денег.  

Расписные салфетки, вязанные крючком шали, рисованные на грубом сукне ковры, все это тогда было в большом дефиците, и прекрасно продавалось в деревнях, где народ не столь избалованный такого рода изысками.  

Она строила свое королевство, своими маленькими женскими ручками, тверда зная, что эта грубая, бабская жизнь, совсем не для нее. Отражение в зеркале по-прежнему напоминало молоденькую, хрупкую девушку, но в нутрии ее бурлил вулкан.  

Бабская жизнь совсем не похожая на тот рай, о котором она так мечтала, а ведь хотелось, очень хотелось. Стоя по утрам у зеркала и закручивая густые волосы в тугой пучок на затылке, она тихо вздыхала…  

Брала в руки черный карандаш и густо подводила глаза, слегка припудривала носик и швыряла пудреницу в комод. – К чему все это? Кому нужна ее красота у плиты или в душной теплице! Кровь в жилах медленно закипала, она уверенной походкой подлетала к порогу детской комнаты, что б поднять с постели еще спящих детей, но у самых дверей замирала, прислушиваясь к громкому мужскому храпу. Совсем забыла, что в месте с детьми в комнате поселились курсанты. Это их новый с Ваней проект, в просторной детской слишком много места для двоих маленьких детей, а денег по-прежнему не хватает. Вот и пустили на постой двое ребят, плата за проживание не велика, но лишние мужские руки в доме не помеха, тем более они расширяются, в плане теплиц. Работы, конечно, прибавилось, но раде гипюров и кремпленов она готова вкалывать вечно. Хотя, хотя вечно не стоит, она всегда делала только то, что интересно ей, а вот все остальное – да гори оно гарам.  

–----------------------------------------------------------------------------------------------------------  

Плотно занавешенные окна, совсем не пропускают свет. В комнате полумрак, и невозможно, понять день сейчас или ночь? Да и к чему? К чему эти робкие попытки разума воссоздать реальность? Она не цепляется за мир, это он почему-то крепко держит ее за ноги, мешая взлететь. А ведь пора, давно пора. Холодно… Одеяло бесстыже сползло на пол, поднять нет сил, серые ладони бесполезно мечутся по простыне – серые… Она подносит руки ближе к лицу, нет всего лишь показалось, все как всегда в порядке. Тоненькие, изящные пальчики слегка дрожат, миллионы мелких морщинок, с лихвой выдают ее возраст, но это мелочи, в темноте их не видно и можно себе представить и нежный бархат ее рук, и прелесть ее оголенных плеч, и красоту почти девичьего стана. Холодно… Ладони нежно ложатся на костлявые плечи, обнимая и лаская их, пытаются согреть. Холодно… Тело покрывается мелкой испариной, знобит… Ноги, предатели ноги, окоченели, поджав их под себя, она все еще пытается, согреется. Тщетно… Этого не может быть! Так не должно быть! Это не она, это не с нею происходит! Нет! Да включите же свет! Нет! Нет! Это не она… Игры разума, помутнение рассудка, глупость, дурь… Все что угодно, но только не с ней. Оказывается, никто не спрашивает здесь твоего разрешения, какая – то немыслимая сила без спросу выталкивает тебя из собственного тела и подвешивает, как воздушный шарик под самым потолком. И стало так легко, тепло и ясно, а там внизу, на не уютном диванчике, скорчившись маленьким калачиком, лежит твое бренное тело. Ей бы подлететь ближе, прислушаться – дышит- не дышит, но, но все как то безразлично. Пусто… На пожелтевшем небосводе, одна за одной гасли звезды. Рыжий рассвет заполнил комнату, Блеклый солнечный зайчик медленно пополз по спинке дивана, словно шаловливый ребенок пытаясь заглянуть в лицо спящему. Но, увы, в отраженье стеклянных глаз кто-то просто выключил свет, белые волосы стыдливо прикрывали плечи, а окоченевшее тело заботливо укутывали облезло серые крылья…