Людмила

– Здравствуйте, батюшка... Моя дочь – очень непростой человек. – начала свое краткое вступление женщина, провожая отца Савву по коридору первого этажа областной больницы. – Она совершенно меня не слушает...  

Для священника это был далеко не первый визит в учреждение Минздрава. Приходилось ему не раз крестить умирающих младенцев в реанимации, продевая руку с каплями святой воды в маленькое окно барокамеры; приходилось исповедовать и причащать взрослых, а также отпевать тех, кого в церкви принято называть усопшими. Этот вызов, а точнее говоря «треба», произошел в один из ясных летних дней... Этажи той больницы, казалось, были бесконечными и почти безлюдными. Женщина, которую звали Любовь, продолжала рассказывать по пути о своей дочери Людмиле.  

– Понимаете, она привыкла всю жизнь чувствовать себя лидером. То ей не скажи, это... А теперь вот ударилась в эту вот моду... Сейчас сами все увидите.  

Честно говоря, у отца Саввы не было и представление о том, что речь идет об очень серьезном случае. Румяный и совсем моложавый внешний вид Любови, особенно когда она улыбалась при своем рассказе, говорил о том, что она человек вполне себе довольный жизнью, особо не беспокоящийся ни о чем, и в жизни личной счастливый. Чего еще пожелать! Судя по всему, речь шла о банальных вопросах из жанра «Отцы и дети», только в данном случае – «Дочки-матери». Психология.  

– Да, такие вопросы решать нам... не в первой – подумал батюшка про себя, тем более что у него за плечами был еще и Психолого-социальный институт. Дождавшись некоторой паузы, он задал вопрос: а сколько ей полных лет?  

– Недавно исполнилось двадцать пять. Я уже затрудняюсь... Она хочет быть самой лучшей, быть среди первых; хочет быть самой красивой, нравиться мужчинам. Но это же не так!...  

Тем временем, пройдя еще один этаж и освещенный одним только дневным светом коридор, они подошли к той самой палате. Свет из торцевого окна кое-как доходил до этой двери. Номер 237.  

– Заходите, батюшка. – любезно пропустила вперед священника Любовь.  

– Ну что ж, пойдемте-пойдемте. Кто это у нас тут живет?.. – почти по-детски начал было отец Савва.  

Палата была всего лишь на две кровати. На одной из них лежал кто-то, полностью накрывшись одеялом. На второй...  

Судя по всему, священник был совершенно не готов к такой встрече. Человек он был молодой, в своем новом ремесле еще не опытный, хотя, повидавший уже и человеческие слезы, горести, смерть и прочее. Профессия, а точнее служение священника – это вообще нечто похожее на профессию уборщика, все время убирающего за людьми их скорби, боль, грехи и слезы.  

На второй кровати лежал человек, лишь с трудом напоминающий женщину, тем более двадцатипятилетнюю. Это был почти что скелет, с трудом обтянутый бледной кожей. Одежда на нем едва держалась. Это и была Людмила.  

– Вот она... Полюбуйтесь – ничтоже сумняшеся, указала на нее рукой Любовь.  

В ответ на приветствие батюшки Людмила только шепотом произнесла какие-то слова, слегка смутившись и медленно поправив на себе одежду.  

– Лежите, лежите – успокаивающе сказал священник, показывая жестом: отдыхайте...  

Он и сам изменился и голосе и в лице от увиденного. Посмотрев на жизнерадостное лицо Любови, которая продолжала что-то лепетать про свою дочку, он не мог понять: как это может быть, ведь она ее мама? Это что-то из ряда вон... Но что-то надо делать. Взяв себя в руки, отец Савва разместил на больничной тумбочке религиозные принадлежности из своего церковного саквояжа – требник, крест, Евангелие, освященное масло – и предложил:  

– Давайте помолимся о здравии нашей Людмилы...  

Поговорить он решил с ней после. И это, наверное, было правильно. Нужно было собраться с мыслями, подумать о том, что спросить, что посоветовать. Но, Боже, думал он, как же это может быть?.. Как можно допустить своего ребенка (а для любой матери все дети ведь навсегда остаются детьми) до такого состояния? Ведь речь шла не о какой-то болезни... Девушка сама себя довела до полусмертного вида, которое по-медицински называется «анорексия». Мода? Простите великодушно – не соглашусь.  

После краткого молебна о здравии, он о чем-то решил побеседовать с Людмилой. Каждое слово ей давалось с трудом, это даже нельзя было назвать шепотом. Похоже, что у нее атрофировались не только мышцы, коих даже и видно не было, но и голосовые связки. Лицо уже утратило способность передавать какие-либо эмоции – радость, печаль, грусть, удивление. Ланиты ее, как говорят в церкви, т.  е., щеки, растягивались в неестественной улыбке, оголяя зубы. Это почти что походило на улыбку Гуинплена из романа Гюго «Человек, который смеется»... О чем говорил с ней священник, или только пытался поговорить, было не слышно. Во время исповеди отец Савва попросил ее маму выйти из палаты.  

– Все-таки, о том, что такое красота... женская красота, например, мужчинам виднее, чем женщинам – сказал батюшка, уже собираясь и укладывая свои вещи в чемоданчик.  

Надо сказать, что отец Савва всегда старался даже в своих проповедях говорить просто и понятно, на доступном для всех, что называется, языке. Чтобы ясно было всем: и заключенному в тюрьме, и солдату-призывнику на перроне вокзала, и даже ребенку в детском саду.  

– Все, что здесь говорят врачи – делайте, принимайте – продолжал батюшка, -- а голоданием, когда выпишитесь, себя более не мучьте. Это моя к Вам личная просьба. Когда поправитесь -- будете красотулькой! Духом не падайте! Дайте-ка мне Вашу руку!..  

– Спасибо... – едва слышно сказала Людмила.  

После той встречи отец Савва решил изучить для себя данную проблему, которая носит название «анорексия», и которая охватила, как стало ясно, огромное количество молодых девушек и женщин во всем мире. Сотни жизней, а это по статистике в 95%-х -- молодые женщины, довели себя до гибельной черты из-за так называемого веяния новой моды. Среди жертв анорексии – актрисы, модели... Иногда кто-то из них просто падал и умирал на подиуме, а в справке о смерти значилось: голод. И в связи с тем, что церковь обычно не отпевает добровольно расставшихся с жизнью людей, данная причина вполне может подходить к категории суицида.  

– Вы берегите ее. -- обратился он к Любови уже выйдя из палаты. Сказать в тот момент более он просто не мог ничего.  

В глазах служителя церкви все-таки остался вопрос: только ли сами девушки виноваты в этом своем пристрастии? Среда? Ее влияние? Об этом писал великий классик. Чувствуя себя свободным ото всего, в том числе и от веры, юное создание даже не замечает, что его поработила всего-то навсего такое словечко, как "мода".  

2018