Цветы

Цветы.  

из сборника "Тотализатор человеческих душ"  

Как-то раз вечером я возвращался с работы. Сел в обычный для меня маршрутный автобус, в котором на этот раз не по обычаю было довольно просторно. Зашел, огляделся. Свободных мест не было. Я, собственно, редко езжу сидя – проехать-то всего три остановки. Автобус тронулся. Я люблю разглядывать лица людей, люблю всматриваться в эти короткие очерки вечернего настроения, которые мелькают в лицах, отражением еще одного сегодняшнего прожитого дня. В этот раз, к моему сожалению, всматриваться практически было не в кого. Напыщенные пожилые дамы в шубах, неприветливо отвернувшие лица в окно… Прокуренный хмельной мужичок-работяга после очередного рабочего дня… Пара юных девиц подруг, активно переписывались в ВК, и молодо смеялись над чем-то, присланным им, и вслепую пытавшиеся делится этим одна с другой, хотя в ответ ни одна не получала реакции, потому что взгляд каждой из них был намертво прикован к чату… Банальная расстановка вечерней трехостановчной поездки… Но как вдруг, неожиданно под самым носом, детский мальчишеский голос разрезал полную скучную тишину своей резвостью и свежестью.  

– А что быстрее сузуки или лада? – пытливо спрашивал мальчик маму.  

– Сузуки, – быстро, практически не задумываясь ответила мама на его вопрос.  

Мальчуган лет семи, весь светился какой-то радостью и живостью. Мама была славянской наружности, ее голову прикрывал платок, а на коленях лежал букет алых роз, завернутых в недорогую пленку. А сын ее был какой-то восточной внешности, и разобрать толком, кто был по национальности без подсказки я бы не смог, скорее он был похож на узбека или казаха. Черные глаза мальчугана живо бегали по окружению: он то смотрел за окно, то вопросительно на маму, иногда бросал короткий взгляд на меня. В его взгляде было что-то странноватое. Я не сразу понял, что у мальчиша был врожденный порок глазок: один глазик немного косил. Сейчас в этом возрасте в купе со всей его живостью это даже придавало какую-то миловидную магическую спесь его мальчуганскому облику. Когда он смотрел его в его глазах по-особенному появлялся какой-то блеск, что еще больше придавало очарование мальчишке, с уст которого не сходила улыбка ни на секунду.  

– А что быстрее сузуки или хонда, мам? – через минуту мальчик пытливо с неподдельным интересом задал второй вопрос.  

– Хонда, – также незатейливо, и мне показалось немного равнодушно, бросила ему в ответ мама.  

– А что тогда быстрее хонды? – немного подумав, спросил мальчик, и на его лице появилось какое-то загадочное сияние.  

Теперь мама на какое-то время задумалась.  

– Вертолёт, – как-то неоднозначно ответила она и улыбнувшись посмотрела на сына.  

– Он что быстрее всех? – последовал еще один серьезный детский вопрос.  

– Да, быстрее всех.  

И тут лицо мальчика выразило какое-то туманное задумчивое состояние, потому что, как я понял, он не ожидал такого ответа, что вертолет быстрее всех на свете. Так он замер на минуту, задумчиво глядя на маму как в пустоту. И вдруг не в продолжение темы он выпалил:  

– А можно я завтра к тебе на работу приду, мам? – как-то очень громко и настырно он спросил маму, что можно было подумать, что он делает это не впервые.  

– Нет! – ответила она ему.  

– Ну, мам! Мам! Мам! Можно?! Можно?! Можно?! – залился мальчуган. И в его голосе ощущалась несломимая надежда, что мама его все-таки возьмет на свою работу, но в тоже время, в голосе сквозили ноты неуверенности.  

– Да нет, я тебе сказала! – немного раздраженно ответила мама.  

– Ну почему?? Почему? – неожиданно глубоко расстроенным тоном, немного извиваясь на коленях у мамы от душевной пытки, простонал мальчик, что мне стало его безумно жалко и мое сердце сильно срезонировало в ответ. Я тут же вспомнил свое детство. Я тоже постоянно просил маму взять меня к ней работу, лишь бы побыть с ней рядом, лишь бы дышать воздухом рядом с ней, лишь бы она была со мной. Я рос без отца, а маму чаще всего видел по только вечерам, потому что она уходила на работу очень рано, когда я спал. Но чтобы увидеть ее утром, я часто просил её, чтобы она разбудила меня до ее ухода, чтобы я мог побыть с ней хоть немножко, но она почему-то никогда этого не делала, и мне было очень больно, когда я просыпался и бежал в мамину комнату, но мамы там уже не было. Вместо мамы была аккуратно наспех заправленная кровать и подушка с запахом ее парфюма. Я ложился головой на эту подушку, весь мой мир внутри мня сжимался, и я вдыхал этот запах мамы, который горечью и болью разливался по моему детскому сознанию. Мамы снова не было. Я никогда не мог надышаться ее вниманием, ее обществом – мне всегда её не хватало. Мои далекие детские годы выстрелили молнией в моем сознании в ответ на эту картину.  

– Тебе нечего там делать! – уже раздраженно и резко ответила мама.  

Дальше вопросов не последовало – мальчик понимал, что почему-то это серьезно злит маму. Он печально посмотрел ей в глаза. Детские немного косоватые искрящиеся глазки выражали неописуемую грусть и надежду, что мама все равно когда-то возьмет его с собой на работу, может не завтра, но завтра он обязательно спросит ее еще раз, и вдруг она подобреет. Мама положила ему руку на голову, прижала к животу и немного погладила.  

Тем временем автобус подъехал к моей остановке. И молодая мама стала готовиться к выходу. Она второпях небрежно взяла букет роз так, что сложилось мне показалось, что это для неё больше веник, чем какой-то знак внимания. Она встала и повернулась ко мне полностью лицом. До этого она сидела ко мне почти отвернувшись, и я не мог разглядеть ее. А тут. тут я узнал её. Это была девочка из моего прошлого. И мне стало невыносимо больно и печально от того, что я знал, почему она точно никогда не сможет взять своего сына на свою работу…  

Они вышли из автобуса. Я вышел след за ними. Был мороз, и она, потащив сына за руку, сунув букет в сумку, быстро скрылась из моего вида сумраке среди домов.  

Дорогие мамы, любите своих детей, ибо это цветы мироздания. Это Вселенная дала вам святые узы быть родителями ваших чад, пусть они даже никогда и не узнают своего папу, но ваша любовь может осветить им их путь и спасти их от мрака современного равнодушия. Берегите их сердца, ибо детские душевные раны остаются с детьми до конца жизни, пусть даже дети и привыкают к ним...