Ностальгические записки

После первого, на втором кольце, я вернулся в своё давнее имение в Ааафие, с охотничьими угодьями и старинным домом. Погода была серая, бесцветная, ветер только вот тихо шуршал травою и это придавало пейзажу некоторую жизненность, но эта жизнь была как с фотографии, как с выцветшей картинки. Жизнь смерть. Остановился у ворот. Тревожно было, и я глазами стал искать модуль. Модуль завис прямо над домом, чуть не царапал черепицу. Я на него посмотрел и отогнал повыше в атмосферу, заодно произвёл протоколированное обновление всех домашних систем, а он скрылся за облаками. Как тоскливо стало всё вокруг, словно я побеспокоил то, что давно должно было исчезнуть, должно было так и оставаться элементом ландшафта, мёртвой сценой, воспоминанием или неясной картиной в отдалении.  

Ворота механические заклинило и сколько я ни сверлил передатчик взглядом ничего не открывалось, только гудение какое-то и звук, как будто метал об метал ударяется.  

Пришлось через дверцу входить. Во дворе всё заросло такой же серой травой. Добравшись до двери, увидел все стены в трещинах. Вошёл.  

Темно и пыль всюду летает. Попробовал вызвать к работе цикл автоматической очистки: хоть бы что, отвечает мол: "Оперативные схемы устарели. " Обнови, будь любезен. Запрашиваю тогда статус обновления, говорит: "Критическая ошибка. "  

В общем, плюнул я на это дело, и пошёл прямиком наверх, к себе в кабинет.  

Ковровое покрытие, зелёное, потемнело. Деревянные панели на стенах копотью какой-то покрылись. Книги разбросаны, а на втором этаже окно разбито. "Мародёры! Уж я вам покажу! " И точно: повытаскивали всё серебро, подсвечники все, вилки с ножами, картины со стен поснимали. Смотрю я, а ведь не всё ещё унесли! Видно было, что недавно только здесь побывали, значит ещё вернутся. Ну я вас дождусь, голубчики!  

Пошёл в кабинет... и так и остался в дверном проёме стоять. Рабочий блок весь распотрошили, а ведь там все мои письма были! Все Элизочкины фотографии были! Ну всё, говорю сам себе, попадитесь мне только, пожалеете, что на свет родились! И так я тогда расстроился, что мысли начались совсем нелицеприятные. Ухожу быстрей оттуда. По дороге вижу на рояле старый снимок, с серебрянным покрытием. На нём мы с детьми сидим, улыбаемся. Даже я сам улыбаюсь. Вспоминаю как мы по вечерам вот так вот сидели, у камина грелись, когда из лесу возвращались: все красные, в снегу все, хохочем, радуемся. А где всё это теперь? Умерло всё. В серую траву всё превратилось, в пыль на книгах превратилось. Вот так и несётся мёртвой песней над серыми полями с высокой травой. Глупо всё это. Бессмысленно.  

Ночь стоит совершенно чёрная, как бы сама зовёт совершить беззаконие. Всё черно, только вдалеке огни какие-то оранжевые мерцают. Сижу у окошка, карабин вычищаю и поглядываю в сторону леса, а рядом одна свечка ещё теплится, а то без неё и в комнате темно будет. И повсюду темно будет. Я нарочно кресло к окошку приставил и шторку задернул, чтобы меня с улицы нельзя было приметить, а я чтобы мог всё осматривать. Вдруг гляжу: они тут как тут! Я тогда быстро свечку погасил и, переведя глаза в режим ночного наблюдения, стал всматриваться. Один... два... три. Троих насчитал. Крадутся, по сторонам озираются: маски дыхательные ещё зачем-то нацепили. Жду. Ну всё – заходят... "Щёлк! " – карабин звонко смыкается и лязгает. Какое-то время сижу в полной тишине, вокруг ничего, и только у моих глаз ободки синим светятся. Наконец, слышу шаги. Ну теперь я к вам сам иду!  

Первый, кто мне попался был мальчик, лет двадцати, наверное. Он стал с фонариком обходить коридоры, а в кладовочку-то мою, не сообразил заглянуть. Уж как он плакал, скулил прямо, всё просил, чтоб отпустили, только я ему рот крепко зажал. Потом раз! И шея у него громко так хрустнула. Погодя, остальные стали его искать. Зовут по имени, а он не отзывается. Очень уж долго они так кричали, мне невмоготу стало, и я к ним навстречу, прямиком по лестнице спустился. Они увидели, что у меня ружьё и как будто обмерли. Глаза круглые, сами напряглись: бежать приготовились. "Беги давай! " – это один другому кричит. Но я стрелок хороший, помню, как с двухсот стадий косулю на бегу подстрелил. Так вот, он только с места дёрнулся, как я уже карабин вскинул и... "Баххх! "  

Лежит на полу, от конвульсий дёргается, а кровь такая бурая и течёт так медленно. В этой кровавой луже, я, как в зеркале, увидел своё отражение. Подхожу ближе: хрипит, дышит ещё. Я его ножкой аккуратно так придавил. Он замолчал.  

Второго уж и след простыл. Ну ничего, далеко всё равно не убежит!  

Выбегаю на улицу. Свежо, прохладно даже, и ветер дует.  

Начинаю бежать, постепенно разгоняюсь. Ноги перевожу во вторую схему. Дыхание мерное. Теперь в два счёта догоню. Карабин бросаю по дороге. Пиджак расстёгиваю и тоже отбрасываю. Бежать так свободно стало. Ветер чёрный, влажный всё дует, свистит. Дыхание мерное. Запускаю сканирование с модуля. Обнаружил! Приближаюсь! Уже настиг почти! Одним броском на него прыгаю и валю на землю. Дыхание мерное.  

Он встать пытается. Я ему ножкой прямо в коленный сустав: стонет. Странно высоко как-то стонет. Снимаю маску и глазам не верю: девочка! Девочка маленькая совсем, ей наверное и восемнадцати нет. Беру её на руки и несу обратно в дом. На стол её положил. На белую скатерть. Во всем обмундировании так ее и оставил лежать. Везде вокруг стулья расставил, свечи. Она всё хнычет, тоже отпустить просит. Вот это и есть ты, дитя нового времени? Как будто даже и не человек вовсе, а зверушка какая-то, грязная, оборванная, с дикими глазами. В кладовке беру гвозди и молоток. Когда возвращаюсь, она прямо из себя выходит: кричит, отбивается. Пришлось слегка её усмирить.  

Держу руки, на глазок примеряю куда забивать. Заношу молоток и чувствую, словно бы я жрец в храме и совершаю жертвоприношение. Я сам соорудил алтарь. То алтарь вселенской ностальгии, вселенской тоски моей. Девочка смотрит жалобно, слёзы из глаз катятся.  

А я головой качаю, и сам чувствую как ком к горлу подступает. Перевожу взгляд на мой семейный фотопортрет.  

Утро раннее.  

Утро серое.  

Утро мёртвое.  

Утро страшное.