Рождество

– Извини, я заснул, – встрепенулся Тимофей на больничном стуле, – Который час?  

– Половина пятого. Тима, тебе надо ехать домой, а я здесь с Анюткой посижу, – сказала Галина, взяв за руку свою десятилетнюю дочь, лежащую в коме на больничной койке, – Я совсем не хочу спать, а ты езжай, езжай…  

– Нет, нет, я останусь с вами.  

Тимофей вздохнул, поёрзал на жёстком стуле и, опустив голову, обхватил её руками.  

Стояла пустая, колючая тишина. Лишь только пикал аппарат искусственного дыхания, да тикали дешёвые часы на стене. Иногда через окно доносились приглушенные звуки петард и фейерверков.  

– Ты знаешь, Галь, ни к месту сейчас это, но мне приснился такой необычный сон, – задумчиво произнёс мужчина, – Чёрт его знает, как фильм какой-то, но что-то в этом есть… Хочешь расскажу?  

– Расскажи, – грустно пролепетала женщина, поглаживая Анну по щеке.  

– Как будто далёкое будущее. Вся планета наша – одна страна. Но население разделено на две половины. Те, кому дана вечная жизнь и те, кто эту жизнь дают…  

– Это как?..  

– Да вроде во сне всё понятно было, а теперь попробуй объясни, – почесал голову Тимофей, – Какое-то устройство позволяло «переносить» всю информацию из мозга старого человека в мозг молодого, и таким образом «душа» может жить вечно, всё время переселяясь из одного тела в другое…  

– Да, да, кажется, был такой фильм, – Галина повернулась к своему мужу.  

– Но это не главное, – продолжил её муж, – Одна часть населения как бы была материалом: пленные молодые люди, которых выращивали для богатых… для «переноса души»… А богатые, элита, чтобы не перенаселить планету, тоже были ограничены. Каждая семья должна была выбрать – или супруги остаются смертными, но им разрешается вырастить ребёнка, или же один из них может жить вечно, но детей заводить запрещается…  

– Боже, да по тебе Голливуд плачет! – Галина слегка улыбнулась в первый за несколько дней, с тех пор, как произошла трагедия, – Как только такое может поместиться в один сон? Ну а сам-то ты кто был?  

– Я? – Тимофей поднял брови, – Ну, как же, главное действующее лицо – один из заключённых… Но я сумел выбраться из заточения, притворился «богатым» и встретил девушку, которая была очень похожа на тебя…  

– Правда? – второй раз улыбнулась женщина, – А вдруг эта девушка оказалась двухсотлетней старухой в теле молодой девушки? Или даже… двухсотлетним стариком!  

– Нет, нет, – Тимофей тоже улыбнулся, – Это была обычная, хорошая девушка, и деньги её нисколько не испортили… Она не собиралась жить вечно, у неё была десятилетняя дочь…  

Вновь воцарилась тишина. Тимофей придвинул стул к постели и, взяв в руки ладошку Анны, прильнул к ней губами.  

– Ну а что было дальше? – тихо спросила Галина.  

– Дальше? Дальше… – как будто выйдя из забытья, Тимофей аккуратно опустил руку дочери на постель и мутно посмотрел на свою жену, – Кажется, мы нашли способ, как восстановить справедливость и освободить всех пленных, но… я проснулся.  

– Это хорошо, – вздохнула женщина, – А то уж слишком всё как-то не по-человечески получается – почему одним можно жить вечно, а других убивают молодыми ради тех, особенных?.. Чушь какая-то… И потом – если бы у меня был выбор, я, конечно же, выбрала бы ребёнка, а не вечную жизнь! А вот Анютке… Анютке так сейчас было бы кстати новое тело…  

И Галина вновь принялась рыдать, уронив голову на не живое и не мёртвое искалеченное тело её дочери.  

– Ну хватит, хватит, – муж нежно обхватил свою жену за плечи, – Анька справится, не нужно ей другого тела, она у нас сильная… И мы должны быть сильными…  

– Зачем ты рассказал мне эту ахинею?! – заливаясь слезами, женщина крепко обняла мужа и опустила голову ему на грудь.  

– Прости, прости меня, – виновато пролепетал Тимофей, – это всего лишь сон…  

Часы на стене показали пять часов утра.  

В палату зашла медсестра и, извиняясь, принялась что-то проверять на показаниях приборов. Родители Анны встали со стульев и подошли к окну.  

Сквозь полоски закрытых жалюзи виднелись огни ночной праздничной Москвы. Холодало. После тёплой не зимней погоды, наконец, шёл небольшой мелкий снежок, и небольшая новогодняя ёлочка во дворе больницы начала покрываться белым пушком.  

Подойдя к родителям девочки, медсестра сказала несколько слов о состоянии их ребёнка, но главное было одно: «без изменений».  

Вернувшись к неподвижно лежащей девочке, Тимофей и Галина стиснули друг другу руки.  

– Как она ждала этого Нового года, бедняжка, – прошептала мать, вытирая свои покрасневшие, запавшие глаза, – Словно шестилетняя мечтала о подарках под ёлкой…  

– А ты помнишь, когда Аньке было лет семь, в январе она притащила домой дворового котёнка? – внезапно спросил мужчина.  

– Помню, помню конечно, – ответила женщина, шмыгнув носом, – Малютка совсем был, чёрненький, такой беспомощный, грязный, всклокоченный… Как хорошо, что мы нашли ему хозяев.  

– Не жалеешь? – суховато спросил Тимофей после небольшой паузы.  

– О чём? – недоумевала Галя.  

– Ну, как, – замялся мужчина, – Можно было оставить его, не отдавать… Анька так плакала, так плакала… Как мне было её жалко…  

– Поплакала и перестала!.. И потом… Как будто ты не знаешь! – переменившись в лице, фыркнула женщина, – Я не переношу кошек! У меня на них аллергия!..  

– Нет у тебя никакой аллергии!.. – отрезал её супруг.  

– Нет, есть! Моральная непереносимость! И вообще… Слушай, зачем ты заговорил об этом? Ты меня в чём-то обвиняешь?! Я люблю свою дочь и всегда, всегда ей всё позволяю! Разве не так?  

– Ладно, не сердись! – растерялся Тимофей и сжал руку своей супруги, – Я просто так вспомнил эту историю…  

– Нет, не просто так! – отдёрнув руку, не унималась Галя, – Ты всегда, всегда меня в чём-то обвиняешь! Даже сейчас, когда наша дочь с самого Нового года лежит пластом в этой чёртовой палате, и никто ничего не может сделать!.. Ты ещё припомни мне, как я «искалечила» Анютку, когда она разлила те несчастные французские духи! «Надо было простить, надо было простить»! А если бы мы вообще…  

– Да мне кажется, ты до сих пор её не простила, раз всё ещё помнишь об этом! – вскричал мужчина, – Ещё бы, каких синяков ты ей наставила!.. Из-за такой-то ерунды, я ж тебе потом точно такие же купил!.. Надо было просто объяснить, она уже вполне взрослая была! И простить – самое главное! Простить!.. Прощать надо людей!..  

– Ты ещё скажи, чтобы я этого гада простила, эту сволочь недоделанную, – зашипела побагровевшая женщина, – Этого скота, из-за которого мы встретили Новый год в больничной палате у койки с нашей полумёртвой девочкой! Простила этого алкаша, который разъезжает на своей развалюхе и сбивает людей!..  

– Вообще-то экспертиза на алкоголь показала, что…  

– Да мне плевать, что она там показала! – огрызнулась Галина, – Я готова убить этого молокососа поганого за то, что он сделал… А ты… Ты – тряпка…  

Обмякшая женщина упала на стул и тихо зарыдала.  

– Зря ты так, Галь, зря, – подойдя к окну, Тимофей засунул руки в карманы и уткнулся в закрытые жалюзи, – Не надо держать зла на людей… Даже на тех, кто в чём-то виноват… Злом горю не поможешь… Хотя и добром, пожалуй, тоже…  

– Добром… Ты мне еще скажи, чтобы я поверила в чудо, – прохрипела Галина, – Что вот сейчас раз – и по мановению волшебной палочки наша дочь очнётся! Или как там ещё?.. Дед Мороз придёт и посохом постучит!.. А, нет! Рождественское чудо произойдёт! Кстати, седьмое января ведь уже! Самое время! Готовься к великому таинству!  

– Дура ты, – процедил мужчина, достал сигареты и направился к двери, – Может, Анька тебя слышит… Прими снотворное и проспись. Может, полегчает.  

Женщина зло посмотрела на своего мужа и ничего не ответила, садясь на постель к своей дочери и хватая её неподвижную руку.  

Засунув сигарету в рот, Тимофей открыл дверь и собирался уже выйти из палаты, как вдруг остановился и сказал:  

– Галь, а ведь ты всю дорогу шла с Анькой за руку! Всю дорогу!.. Да, да я вот сейчас вдруг вспомнил! От самой «Пятёрочки» ты держала её за руку!  

– Ну и что? – Галина вопросительно воззрилась на мужа.  

– Да то, что на пешеходном переходе ты её отпустила! – гаркнул тот, – Почему она шла сзади нас?! Так ведь не должно было быть!  

– Что?! – женщина побледнела и, вскочив с постели, вытаращила глаза на мужа, – Да как ты смеешь?! Как только твой гнусный язык повернулся такое ляпнуть! То есть, ты обвиняешь меня, меня в том, что случилось с моей дочерью?! Ты хочешь сказать, что если бы я держала её за руку на той проклятой «зебре», тот придурок пролетел мимо нас?! Да пошёл ты! Пошёл ты знаешь куда!  

– Сама иди! – рявкнул Тимофей, когда супруга бросилась на него с кулаками.  

– Да лучше бы ты, алкоголик хренов, довёз нас на машине! Нет, куда там! Тебе же уже с утра надо было дёрнуть, когда ещё даже ёлку не поставили!  

– Какой машине?! Там два шага идти!.. Если бы не твоя рассеянность, Анька бы сейчас Рождество встречала! – защищался мужчина, стараясь ухватить жену за руки.  

– Вот сам бы и держал её за обе руки, защитничек! – завопила та, брыкаясь.  

– У меня сумки были в руках, балда!  

– Убирайся! Убирайся отсюда вон!  

На крики и шум прибежал дежурный доктор и принялся разнимать нерадивую парочку:  

– Граждане, успокойтесь! Соблюдайте, пожалуйста, тишину, вы же в больнице!  

Врач обступил негодующую Галину, пытаясь её вразумить, а Тимофей ринулся к выходу из корпуса, нервно жуя сигарету и слыша за собой ругань своей благоверной.  

Выйдя на улицу, мужчина выплюнул испорченную сигарету и глубоко вдохнул свежего, холодноватого воздуха.  

Вытащив другую сигарету, он зажёг её и глубоко затянулся.  

На непокрытую залысину Тимофея падал снежок, став более густым. Он вытянул ладонь и подставил её падающему снегу. Большие снежинки мягко опускались на его дрожащую, разгорячённую руку и быстро таяли.  

– Вечная жизнь, вечная жизнь, самопожертвование, – забормотал мужчина, крепко сжав намокшую от снежинок ладонь в кулак и снова зажевав недокуренную сигарету, – Любовь, добро… Рождество! Праздники! Да гори оно всё огнём!  

Он подошёл к маленькой новогодней ёлке и стал срывать с неё шары, мишуру и другие украшения. Потом, совсем рассвирепев, Тимофей схватил её за ствол у основания и принялся ломать, раскачивая из стороны в сторону. Добившись своего, мужчина начал топтать сломанную ёлку ногами. Выбившись из сил, запыхавшийся, он опустился на колени и закричал, подняв голову в светлое, заснеженное небо:  

– Эй, ты там, как тебя!.. Мне плевать, слышишь ты меня или нет! Если вообще ты есть!.. Слушай, давай договоримся! Если это так важно, то ты забери лучше меня! Не надо убивать мою дочь! Мою Аньку! Она же ни в чём не виновата, малявка совсем! У неё же вся жизнь впереди! Хорошая, длинная жизнь, я в этом уверен! А я… Чего я… Ничтожество, трус, алкоголик… Моя жизнь ничего не стоит, может быть… Но я отдаю ещё свою любовь! Отдаю её тебе! Любовь к дочери, к жене, к Родине… к жизни! Это чего-то стоит, я уверен! Слышишь меня? Душу мою бери, тело, чего хочешь… Только… Только Аньку не трошь…  

Тимофей вдруг почувствовал резкую боль в сердце и бессильно опустился в снег. Тут к нему подбежала выскочившая из больничного корпуса жена.  

– Милый мой, родной, ты чего? – Галина подняла мужа, отряхнула снег и принялась расцеловывать всё его лицо, – Ну прости, Тима, прости меня, сорвалась, дура… Нервы не выдержали… Всё будет хорошо, не переживай!.. Анютка справится!.. Всё будет хорошо!  

– И ты меня прости, наговорил лишнего, – прошептал прослезившийся мужчина, поглаживая длинные, шелковистые каштановые волосы своей супруги, – Никто, никто не виноват, просто так случилось… Да, всё будет хорошо, я тоже верю.  

И пара, провожаемая танцами невесомых снежинок, медленно побрела обратно в корпус.  

– Я люблю тебя, – сказала Галина, остановившись у входа.  

– Я тоже тебя люблю, – ответил Тимофей, и супруги слились в жарком поцелуе.  

Внезапно часть небосвода озарилась от ярких вспышек большого салюта где-то вдалеке, и заснеженная тишина разбавилась раскатистым эхом от многочисленных взрывов.  

– Я всё поняла, – опустив глаза и взяв мужа за руку, прошептала женщина, – Нельзя быть слишком требовательными… к людям. Особенно к тем, кого любишь. Нельзя держать ни на кого зла, нужно прощать… Всех… И тогда жизнь будет длинной… Все родные и близкие будут жить вечно… Как в твоём сне… Но эта другая вечная жизнь… Любовь, добро, родная кровь, частичка души – всё будет жить вечно в детях… И в детях их детей…  

…Проснувшись в десять утра, Галина заёрзала на жестком больничном стуле и сонно пролепетала:  

– Боже, который час?.. Тима, ты спишь?  

Женщина посмотрела на спящего мужа на другом стуле, а потом на Анну… И вдруг сердце её бешено застучало: у девочки были открыты глаза! Она смотрела на свою мать ясным, осознанным взором! Как ещё слаб был этот взгляд, полный боли и страха после всего пережитого, но, в то же время, он был наполнен силой и счастьем!  

С радостным воплем мать бросилась к своей дочери, покрывая её порозовевшее личико бесчисленными поцелуями. Никогда ещё женщина не была так безмерно счастлива! Она кинулась будить своего мужа, чтобы тот скорее узнал, что его дочь жива!..  

…Но Тимофею уже не суждено было проснуться… Он отдал свою жизнь, своё тело, свою душу – не важно что – только чтобы его дочь была жива и здорова…