Мама, здесь так красиво.

В тот день мне не хотелось ничего. Я бродил по влажной и морозной Москве, разглядывая новогодние декорации, удивлялся встреченным глазам и обрывкам фраз. Этот город внушал мне то-ли гордость, то-ли отвращение к Родине. Мысли волнами наполняли мое растянутое сердце и к заходу солнца наступил полный штиль. Я был в Москве, как всегда, проездом домой. Аэропорт Домодедово встречал, по привычке, временным синим забором, грязью тротуаров и мутными от пота зеленоватыми стенами- окнами. Истеричная офицерша службы безопасности кричала : «мужчина… заходим на сканер… руки выше…что у вас в правом кармане… идите…следующий…мужчина… я вам говорю… не стоим, проходим». Несколько процедур проверок и я снова ненавидел нелепый аэропорт и ощущал стыд за нашу страну. Дальше я уже не удивлялся, режим отторжения реальности был включен. В туалете работали два крана из шести, а кнопка смыва унитаза была заклеена грязным скотчем, во всем аэропорту был заблокирован интернет, а мой рейс внутренних авиалиний отправлялся, почему то, из международного гейта.  

Я устроился на свободном месте в зоне ожидания с целью доесть оставшиеся в рюкзаке бутерброды. Уложил куртку и рюкзак на соседнее место и достал белый пакет с едой. Мимо текли разнопородные люди. Они заходили в светящиеся тщеславием и искусственными запахами магазины и что-то заинтересованно высматривали. Кафе были полны сытыми жизнью посетителями. Иногда я ловил на себе взгляды дам, чувствующих свое классовое превосходство и цену. Время тянулось ознобом от начавшейся простуды, и моя усталость сделала мой ум медленным и невосприимчивым. Когда объявили посадку, на улице стало совсем темно и заморосил мелкий дождик. Я щелкнул ремнем безопасности, закрыл глаза и начал слушать как дрожит равномерно гудящая турбина справа от меня. Я сидел возле окна и видел её край и конец крыла, на котором располагался сигнальный огонь. Молоденькая, неопытная, стюардесса вышла в проход и начала жестами показывать действия на случай экстренных ситуаций. За занавеской, читала в микрофон, зазубренный текст другая борт-проводница. Текст был знаком, но только вот перевод на английский был весьма оригинален и произнесен по свойски. Звуки голоса выплевывались и жевались динамиками. Звуки и слова «Рр», «Зэ», «интырнэшынал», были произнесены по воронежски, и я уже порадовался, что эта частица родного говора подёгтила мировую транспортную индустрию. Сразу за моей спиной сидели два голоса – детский и взрослый женский.  

– Мама, а что сказала тётя?  

– Тетя повторила на английском языке, все что рассказала про ремень безопасности.  

– Мама, а я не угадала что это английский, наша учительница совсем по-другому говорит.  

– Зайка, каждый человек произносит слова по-разному.  

Самолет начал разгон по полосе.  

– Мама, а как мы будем взлетать?  

– Сейчас самолет наберет скорость и плавненько оторвется от земли, и мы полетим.  

Самолет в облаке мокрой пыли приподнялся над землей. Свет погасили, и я смотрел в темноту салона, а в иллюминаторе была серая мгла облаков.  

– Мама, мы наклонились  

– Да зайка, так пилот выходит на траекторию полета, ему надо немного повернуть.  

Я не мог не удивиться, насколько простые и емкие слова находила мама для объяснения мира своему ребенку.  

– Зайка, смотри мы поднялись выше облаков.  

В иллюминаторе показалась бледно-голубая полоска неба, над облаками происходил, невидимый с низу закат.  

–Мама, они как вата пушистые, а мы все поднимаемся и поднимаемся!  

Девочка комментировала гул самолета, взлетающего еще выше и вновь увязшего в облаках. Крылатая машина превозмогла заросли серой ваты и вырвалась в чистоту...  

В окно ворвался всепоглощающий космический вид. Оранжево-розовые пряди облаков, похожих на гриву большой лошади неподвижно висели в светло-бирюзовом стекле небосвода. В сумерках цвета казались сюрреалистичными и какими-то ласкающими, теплоту внутри меня.  

– Зайка, мы выше всех облаков. Посмотри, мы никогда такого больше не увидим.  

Возможно мама хотела сказать, что «ни где с земли такого не видно», но в её фразу естественным образом встроились слова «никогда» и «больше». Я, вдруг осознал, что мы, возможно никогда не вернемся на землю. Я сидел, влипший в стекло. Это объяснение укрыло меня с головой одеялом ярких моментов ощущения присутствия. Я вглядывался в угли угасающего пейзажа и ощущал мягкость глазами, умом, сердцем, я был дома. Я все понял про пилотов в этот миг, почему они считают небо своим. Я думал: «что еще может сказать мама своему ребенку, чтобы тот на всю оставшуюся жизнь носил в себе этот небесный закат», я был восхищен.  

– Мам... здесь так... красиво…  

Девочка медленно произнесла слова и замолчала. Мы молчали, пока не включился свет. Мама с ребенком отвлеклись на обсуждение приближающейся стюардессы с тумбочкой еды, а я все был поглощен небом. Я слышал, как меня окликнули и спросили: «вам сэндвич с курицей или с сыром? ». Я повернул голову в салон и молоденькая стюардесса, увидев мои глаза, молча вручила мне еду, не дождавшись ответа.  

На посадке мы аплодировали пилоту в темноте втроем: мама, ребенок и я, среди потряхивающихся грузов, пристегнутых ремнями в пассажирских креслах. Мне хотелось высказать свое восхищение этой женщине, создающей прекрасный и необъятный мир своей дочери, но потом, потерял их из виду в толпе.