Ничто

"…никуда нам от себя не деться,  

а если деться — только в никуда".  

Омар Хайям  

– А ты нисколько не изменился.  

Собеседник усмехнулся и перевёл взгляд со снежной пустыни на Макса – "как и ты".  

Повисла пауза.  

– Не знаешь с чего начать?  

– Не знаю. Я столько лет прокручивал в голове нашу встречу. Были продуманы множество диалогов…  

– Но все они рассыпались при встрече, – собеседник печально улыбнулся. – Со мной тоже самое.  

– Что ты помнишь из своей жизни?  

Собеседник потупил взгляд в снег.  

– Последние пару сотен лет…  

– А дальше темнота.  

– А дальше темнота, – собеседник покачал головой. – Да. Никаких намёков на что-либо, на какие-либо события из жизни.  

– Это печально… – Макс не договорил.  

– Это страшно. Страшно не помнить своего прошлого. Особенно страшно осознавать это перед смертью.  

– Мне – нет. Мне было страшно очень-очень давно, когда я осознал, что не помню – кто я, чем занимался, с кем дружил, кого любил…  

– Любил ли, дружил ли? – собеседник предложил пройти вперёд. Двое развернулись и медленными шагами, скрипя свежим снегом, пошли к краю утёса.  

– Раньше небо было красивее.  

– Да, – ответил Макс. – Оно сияло огнями, – он улыбнулся.  

– А помнишь ли ты это сияние?  

Макс задумался и, когда собеседники подошли у краю утёса и остановились, произнёс:  

– Я просто знаю, что это было. Но не помню – как.  

– И нам уже никогда не увидеть этого сияния. Осталась единственная звезда, и та скоро умрёт.  

С утёса открылся вид на белый карлик, справа от которого застыла разрушенная планета с кольцами. Четверть её была оторвана и раздроблена на миллионы обломков, круживших рядом. Было видно белое ядро планеты.  

– Завораживающее зрелище.  

– Да, смерть всегда завораживает, – Ответил Макс.  

– Завораживает и пугает.  

– Мы прожили с тобой триллионы лет и видели миллиарды смертей. Что тебе запомнилось больше?  

– Гибель Земли, – собеседник посмотрел на Макса, – а тебе?  

– Гибель Вельтерры. – Макс усмехнулся. – Нам запомнилась гибель наших миров. Пожалуй, это единственное яркое событие, которое я помню из очень далёкого прошлого.  

Собеседник едва заметно покачал головой.  

– Скажи, если бы тебе выпал шанс прожить жизнь сначала, – собеседник замолчал и нахмурился, – ты… как бы ты прожил её?  

– Точно также, – Макс улыбнулся. – Я ничего не стал бы исправлять. А если бы такой шанс выпал тебе?  

– Я бы любым способом попытался себя убить.  

Макс понимающе закивал головой и уставился перед собой.  

– Я бы не выдержал ещё одного зрелища смерти своих родных людей, друзей. Смотреть, как они стареют, ветшают, умирают, а ты остаёшься один во всей вселенной.  

– Так ты все-таки что-то помнишь.  

– Не то, что я, действительно, хотел бы помнить, – собеседник отвернулся от Макса. – Так, любил ли ты на самом деле, Макс? Имел ли ты друзей?  

Макс приподнял брови и склонил голову на бок: "Я не знаю".  

– Ты сказал, что тебе "было страшно раньше", – собеседник снова повернулся к Максу, – чего же ты боишься теперь?  

– Я боюсь остаться в кромешной тьме. Один.  

– Скоро всё живое, что ещё осталось – погибнет. Ещё какое-то время и всё. Конец всему.  

– Я не живое.  

– Под живым я подразумевал и атомы.  

– В том то и дело, что атомы моего тела не распадаются. Они словно застыли в одной поре. Тогда, сто пятьдесят триллионов лет назад.  

Собеседник посмотрел на свою руку. Макс бросил взгляд на неё. Кисть руки была изуродована: мягкие ткани были усеяны впадинами, кожа шелушилась.  

– Давно это с тобой?  

– Уже где-то семнадцать миллионов лет.  

Макс вздрогнул от пробежавших по коже мурашек.  

– С каждым годом всё темнее.  

– И холоднее. – Добавил Максим. – Но нам не дано этого ощутить.  

– Так значит, ты будешь единственным человеком пережившим конец Вселенной.  

– Так себе достижение, – улыбнулся Макс. – Я буду болтаться нигде. Ничего не будет существовать кроме меня. Просто – ни-че-го. Пустота… Даже не знаю, можно ли это назвать пустотой.  

– А ты…  

– Я пытался, – усмехнулся Макс, – ничего не выходило из попыток убить себя.  

Макс глубоко вздохнул.  

– Я не буду видеть ничего, я не буду ничего чувствовать. Только страх одиночества – то, чего я больше всего боялся в своей жизни. И само одиночество.  

– И все же, может быть что-то изменится. – Собеседник сел на край утёса и свесил ноги. – Посмотри вокруг. Эта планета пустынна уже многие триллионы лет. Всё живое на ней погибло мгновенно. А ведь это был чудесный мир. Не такой как все. О котором никто не знал. Единственный мирок, существовавший на краю вселенной, до которого не могли добраться наши корабли. Вот это настоящее одиночество. Знать, что где-то там, в центре вселенной существуют другие формы жизни, но не иметь возможности добраться до них.  

– Как ты про него узнал?  

– Ты же мне его и показал.  

Макс сел рядом.  

– Мы можем ещё улететь отсюда.  

Макс покачал головой: "Не думаю, элементы ядер кораблей, на которых мы сюда прилетели, начали распадаться. Корабль не способен более взлететь. Мы будем сидеть на этой планете до конца Всего".  

– Ну что же, по крайней мере, нас двое. И нам есть о чем поговорить.  

Макс покачал головой и улыбнулся: "Да, нас двое".  

***  

Сорок триллионов лет с момента разговора. Одна сплошная темнота. Даже не темнота. Ничто, где нет ничего.