Надевая кипу

НАДЕВАЯ КИПУ  

Посвящается Владимиру Авцену автору замечательного рассказа «Мой первый празд-ник Пурим». Все имена и фамилии вымышлены, любые совпадения случайны.  

«Обычай прикрывать голову восходит к древнейшим временам. Наши мудрецы за-претили ходить нам с непокрытой головой, чтобы мы постоянно помнили о том, что над нами — Всевышний, что мы склоняемся перед Ним, покорно принимая на себя Его волю. Со временем ношение головного убора стало характерным признаком ев-рея — как мезуза на дверях еврейского дома, как празднование субботы, ношение К. и посещение миквы, особого ритуального бассейна. Все эти признаки принадлежат исключительно евреям и выделяют их из среды остальных народов». Семен Чарный «Еврейская верхушка». Журнал "Националь", №2/2004  

– А не сходить ли тебе сегодня в синагогу? – спросила Вера Степановна своего мужа, маячившего перед глазами, в то время как её голова была погружена в раздумья о внуках. – Дожил до седых волос, а ни разу там не был…  

– И что я там забыл?! – вскинулся Борис Николаевич, мужчина семидесяти пяти лет, месяц назад переехавший со своей семьёй на ПМЖ из украинского Днепропетровска в немецкий городишко Вупперталь. Иначе как «городишком» Борис Николаевич Вупперталь не называл, ибо всё его естество противилось сравнению родного миллионника с городом в каких-то жалких сто тысяч жителей. На самом деле в конце девяностых прошлого века, когда в Вуппертале объявилась семья Мучника, здесь проживало около 350000 человек – по меркам Германии довольно крупный город. Что касается седых волос, то Вера Степановна мужу явно польстила: давно-давно никакая растительность вообще не украшала его сияющую лысину, а вот насчёт синагоги сказала сущую правду…  

О своей национальности Борис Николаевич задумывался редко, а когда это случалось, то в сознании почему-то всякий раз всплывало воспоминание из далекого 1928 года. А тогда перепуганный пятилетний беспризорник стоял перед какими-то суровыми взрослыми, и одна самая строгая тётя внимательно рассматривала его лохмотья и зачем-то допытывалась, откуда в них мучная пыль. (Много позже он поймёт, что это была ко-миссия по борьбе молодой республики со страшными последствиями революции и гражданской войны – беспризорностью).  

– Не зна-ю, – честно сказал он и залился слезами.  

Не добившись желаемого ответа, тётенька перешла к основным вопросам.  

– Мама и папа имеются?  

– Нету.  

– Фамилию помнишь?  

– Не-а.  

– А звать хотя бы как?  

– Борух.  

– Из жидков, стало быть…  

– Да-а, голод национальности не выбирает, всех косит под одну гребенку, – произнёс единственный мужчина в этой грозной комиссии.  

– Борух – не годится… Будешь Борей! А фамилия… – тут тётенька устремила свои глаза в потолок, пытаясь найти там подсказку, затем перевела взгляд на лохмотья мальчика. – А фамилия твоя будет «Мучник»: и на жидовскую похожа, и тебе подходит. Ну а отчество, так и быть, мое возьмёшь. Теперь, значит, ты у нас Мучник Борис Николаевич, урождённый в день революции – 7 ноября 1923 года. Так и запишем.  

Члены комиссии одобрительно закивали головами. Мужчина отложил ручку, подул на печать и занёс руку, чтобы пригвоздить столь мудрое решение, как вдруг одна из жен-щин выскочила с предложением:  

– А может, раз у него такой день рождения, назовём его Вовой, как Ленина?  

– Тебе бы, Матрёна, всех этих цыганят, жидков и прочих нерусских именем нашего во-ждя называть! Ну какой он Вова?! Кудри вон до плеч, а в глазах, как у всех у них, луна утонуть может, – неожиданно для всех и для себя самой выдала поэтический пассаж строгая тётенька. – Нет уж, будет, как порешили!  

Мужчина облегчённо уронил затёкшую руку с печатью на протокол…  

Представитель детского дома, промолчавшая всё заседание, подошла к новоиспеченному Боре и, взяв его за руку, вышла с ним на улицу. По пути к его новому месту жительства вдруг остановилась, погладила мальчика по головке и негромко сказала:  

– Запомни, Борух, были у тебя и мама, и папа. Имя свое, которое они тебе дали, тоже не забывай…  

Потом в детском доме женщина иногда, когда они оставались наедине, обращалась к мальчику:  

– Привет, Борух-Боря! Как поживаешь?  

По окончании семилетки направили Борю в ремесленное училище при Днепропетровском трубном заводе учиться на токаря. Год трудился на заводе, а потом – война. На следующий день после объявления войны комсомольца Мучника призвали в ряды Красной Армии. Воевал в пехоте, выходил со своей частью из окружения, был контужен, ранен при освобождении Днепропетровска. Комиссован после восьми месяцев госпиталя. В июне 44-го вернулся на родной завод, на котором проработает аж до пен-сии. Через три года после окончания войны поступил в механический техникум, где встретил свою будущую жену Веру, такую же сироту, как и он сам. После рождения сына Игоря им дали однокомнатную квартиру, в которой они прожили всю жизнь до самого отъезда на ПМЖ в Германию в 1998 году.  

Когда Игорьку было лет десять, он спросил у отца:  

– Папа, а мы кто по нации?  

– Я еврей, мама украинка, а ты сам решишь, когда подрастешь.  

– Не морочь ребёнку голову, – вклинилась супруга. Советские мы, и ты советский.  

– А разве есть такая национальность?!  

– В нашей семье есть, – подытожила дискуссию Вера. Больше к вопросу о национальности в семье Бориса Николаевича не возвращались.  

После выхода на пенсию глава семейства все свободное время посвящал внукам Вита-лику и Славику.  

Перестройка, а затем и развал СССР никак не повлияли на размеренную жизнь Бориса Николаевича. По утрам он все так же ездил к сыну в другой конец города, забирал вну-ков и отводил одного в детский сад, другого в школу. Возвращался к сыну, но не домой, а в гараж, где пилил, строгал, паял, одним словом, рукодельничал. Забирал внуков, приводил домой, пару часов занимался с ними. Сын после работы отвозил отца на своем видавшем виды «жигулёнке» домой, где его ждала супруга в предвкушении очередной серии «Санта- Барбары». И так изо дня в день.  

Когда в НИИ, где работали сын с невесткой Тамарой, начались задержки зарплаты, до-ходившие порой до полугода, а то и более, сын с невесткой стали поговаривать о переезде в Израиль.  

– Что мне там делать?! Языка не знаю, законов не знаю, какой с меня еврей? Здесь у меня какая-никакая пенсия… Не… Вам надо, вы и езжайте в свой Израиль! – вспылил однажды Борис Николаевич.  

Невестка ему:  

– Папа, знаешь, есть такой анекдот?  

Сидит еврей на вокзале, плачет: «Не хочу в Израиль, не хочу в Израиль! » Ему говорят: «Не хочешь – не едь! » – «Да жена и тёща замучили: «Поехали, да поехали! » – «Ну так пусть едут, а ты оставайся! » – «Ага, оставайся! Я ж в семье единственный еврей! »  

Так это, папа, анекдот про нас. Ты ж у нас единственный в семье…  

Несколько лет отбивался от родственников Борис Николаевич. Он держал оборону, когда Тамару сократили на работе, когда сын, не дожидаясь участи своей жены в ставшем вдруг никому ненужным НИИ, занялся частным извозом.  

Известие, что старший внук связался с плохой компанией, зародили сомнение в душу. Бориса Николаевича. Он уже сам с нетерпением ждал очередной стычки с домочадца-ми, в конце которой он сдаст свои редуты. Обдумывал, как бы поделикатней это сделать и не выглядеть в глазах родственников человеком, потерявшим веру в свои идеалы.  

Долго ждать не пришлось. На дне рождения Веры Степановны в преддверии нового 1997 года Борис Николаевич находился в прекрасном расположении духа после очередного проигрыша в шахматы младшему внуку.  

– Дедушка! Ты нарочно поддался, это не честно! – возмущался Славик.  

На что Борис Николаевич «удручённо» отвечал:  

– Ну что ты, внучек, просто я рискнул и думал, что ты не увидишь мою ловушку, а ты все узрел и правильно прочитал позицию…  

И вдруг Тамара сказала:  

– Папа! Мы тут подумали. Ну не хотите вы ехать на историческую родину… – А как насчёт Германии?  

Когда на войне, его, присыпанного землёй после бомбёжки, откопали и извлекли на свет божий, то какое-то мгновение он не мог понять, почему всё вокруг серо, отчего боевые товарищи беззвучно открывают рты, и сам он не слышит собственного голоса. Потом он вдруг пришёл в себя, и мир обрёл привычные краски и звуки…  

Нечто подобное Борис Николаевич испытал, услышав предложение невестки. Придя в себя, он глубоко вздохнул и разразился гневной тирадой:  

– Как вы могли мне предложить такое? Я уже в душе был согласен на переезд в Израиль! Но в Германию?! В эту страну, против которой я вместе со своим народом воевал и победил, выжил, в конце концов, для того чтобы родить сына, восстановить наш город и завод, на котором проработал всю жизнь. Бросить нэньку Украину, ради того, чтобы жить на подачки побеждённых?! Да мне внуки не простят такого предательства!  

– Вот как раз внуки, папа, будут тебе благодарны, что ты дал возможность жить им в нормальных условиях, получить европейское образование, они тысячу раз скажут тебе спасибо, что их дальнейшая жизнь пройдёт без таких катаклизмов, как у вас с мамой, да и у нас тоже, – подал голос сын.  

– Но почему в Германию?! Чем вам Израиль не угодил? И последний вопрос. Нас что, кто-то зовёт туда?  

– Вы помните Немировских из второго подъезда? – снова подключилась невестка.  

– Конечно, помню, правда, давненько их не встречал.  

– И не встретите, потому как они уже год в Германии живут. Мне их соседка рассказала. Германия с 92-го приглашает на ПМЖ лиц еврейской национальности со всех республик бывшего Союза.  

– То-то я думаю, зачем он меня пару лет назад спросил еврей ли я…  

– И что вы ему ответили?  

– Сказал, что есть такой пункт в моём паспорте, но я не хочу с ним это обсуждать…  

Державшая все эти годы нейтралитет, и сейчас молча наблюдавшая за этой стычкой Вера Степановна вставила вдруг своё веское слово, после которого присутствующие поняли: «войне» конец, и пора подписывать мирный договор, а точнее, паковать че-моданы. А сказала она всего на всего три слова:  

– Гэрмания, – цэ Европа!  

При подписании «виртуального» мирного договора Борис Николаевич выторговал для себя особые условия, против которых противоборствующая сторона не возражала.  

– Заниматься оформлением документов на выезд я не буду. Также не горю особым желанием принимать участие в продаже квартир и имущества.  

На том и порешили.  

Через год после описываемых событий семейство Мучник получило разрешение на выезд.  

В лагере для иммигрантов прожили три недели, и, получив направление на постоянное место жительства в город Вупперталь. Местная еврейская община, на взгляд Бориса Николаевича, встретила их не очень приветливо. Оказалось, что членом общины, со-гласно еврейским законам, может быть только сам глава семейства, остальные домочадцы входили в разряд «друзей общины». Борис Николаевич возмутился.  

– Мы одна семья, – заявил он своим близким, – и в знак протеста – в общину я ни ногой!  

И вот теперь супруга Бориса Николаевича наступила ему, как говорится, на больную мозоль. Задетый её словами, он вышел на улицу продышаться.  

«А ведь права Степановна, – неожиданно для себя мысленно согласился он с женой, – действительно дожил до преклонных лет, а в синагоге ни разу не был…»  

Борис Николаевич своего еврейства не стеснялся и относился к этому вопросу философски: лишь бы человек был хороший, а какой он национальности, дело десятое. Гуляя со старшим внуком у себя в Днепропетровске по улице Шолом-Алейхема, он спокойно проходил мимо синагоги – она была ему неинтересна…  

– Скучаешь? – окликнул его земляк Ефим Григорьевич, бывший сосед по общежитию для эмигрантов, а нынешний – по дому.  

– Да вот вышел подышать… Слушай, Фима, ты ведь в синагогу ходишь?  

– Да, и что?  

– Стыдно признаться, но я ни разу в жизни там не был.  

– Так в чём дело? Давай сегодня и сходим.  

– Да неудобно как-то. Там ведь по-особому надо себя вести, а я – полный профан.  

– Здесь больших знаний не требуется. Придёшь, сядешь в кресло, сделаешь умное лицо – и слушай речь раввина. Не забывай вслед за всеми повторять «амен», смотри не перепутай, «амен», а то ещё ляпнешь «аминь», – Ефим Григорьевич хохотнул.  

– Там что, молитва на русском?!  

– Размечтался, на иврите, конечно! Но там перед тобой будет книжка с переводом на русский, «Сидур» называется.  

– Ты, Фима, в Днепропетровске синагогу посещал?  

– Бывал… Впервые, когда жену хоронил.  

Смешинки в глазах Ефима Григорьевича погасли, но лишь на миг.  

– Когда внуки родились, на обрезание; когда они подросли, водил их в молодёжный центр, кстати, у нас тоже такой центр есть. Ты бы и своих внуков привел.  

– Во сколько молитва начинается?  

– Сегодня, в пятницу, – в шесть вечера, в субботу – в половину десятого утра, и после субботней молитвы обед, наш повар Гриша изумительно готовит. Давай пораньше приходи, чтобы до молитвы в библиотеку сходить – замечу тебе, там неплохой выбор, да и с земляками пообщаешься. Мне порой кажется, что все евреи Днепропетровска и Харькова выбрали себе ПМЖ именно в Вуппертале.  

– Не забудь адрес: АУЕ 82. На швебике до остановки Роберт -Даум-Плац, далее минут пять-семь пешком.  

Услышав слова об этом необычайном виде транспорта, Борис Николаевич вспомнил реакцию внука Славика, когда они впервые увидели швебебан*  

– Дедушка! Смотри, трамвай наоборот!  

– Почему наоборот?  

– Так колеса же на крыше!  

Надо отдать должное, тогда впервые Борис Николаевич признал, что и в Вуппертале есть очень хорошие вещи, каких нет в его любимом Днепропетровске…  

* Швебебан – парящая дорога. Одна из старейших монорельсовых дорог, вуппертальская подвесная дорога (Wuppertaler Schwebebahn) была открыта в 1901 году и больше нигде в мире не копировалась как модель общественного транспорта.  

– Что так рано вернулся?  

– Не ворчи, Степановна, лучше дай мне чистую белую рубашку. Решил я все-таки сходить в синагогу.  

Встретил на улице Фиму Ручайского, земляка с нашего этажа, он мне рассказал, что тем, кто посещает молитву, разрешают пользоваться библиотекой. Эти-ми словами Борис Николаевич хотел показать супруге истинную цель своего визита, а обещание «туда больше ни ногой», остаётся в силе, за редким исключением.  

– В синагогу! – сделав удивлённое лицо, воскликнула Вера Степановна, будто бы это не она час назад просила их земляка Фиму чем-нибудь отвлечь своего супруга от переживаний по поводу переезда в Германию.  

– Галстук повяжи и паспорт не забудь, а то могут и не записать в библиотеку.  

– Это лишнее, не на партсобрание...  

Перед походом в синагогу, прежде чем постучать в комнату, где с семейством старшей дочери проживал Фима, Борис Николаевич мысленно представил себе такую сцену. Дверь открывает Фима.  

– Решился, молодец и при параде, хвалю.  

– Да это всё Степановна: «Повяжи галстук, да повяжи галстук, – ответит он земляку.  

– Мудрая у тебя жинка, – скажет Фима.  

Дверь открыла дочь Римма.  

– Папа уже ушёл, он в магазин должен был проехать, а оттуда в синагогу. Он предупре-дил меня, что вы зайдете, просил напомнить адрес.  

– Спасибо, я помню, извините за беспокойство.  

Самое необычное зрелище в Вуппертале, это маршрут швебебана над рекой Вуппер. Сквозь прозрачную гладь этой неглубокой, но достаточно бурной реки, хорошо видны рыбьи косяки, что интересно, вдоль берега не заметишь ни одного рыбака. Видимо, горожане с любовью относятся к природе родного города. Так, любуясь рекой и размышляя об этой достопримечательности Вупперталя, Борис Николаевич проехал не-сколько лишних остановок. Посмотрев на часы, он занервничал: видимо, не суждено ему побывать сегодня в синагоге, но судьба подарила шанс в виде моложавой русско-язычной супружеской пары. – Не волнуйтесь, мужчина, не так много вы и проехали, сейчас пересядете на обратное направление и на четвертой остановке выходите. Вы, по всей вероятности, спешите в синагогу? Молитва вот-вот начнётся, – объяснила дама.  

– Я вообще-то хотел в библиотеку записаться, – слегка смущаясь, сказал он, а про себя подумал: «Хорошая женщина. Интересно, а как она догадалась, куда я путь держу? »  

– В библиотеку?.. Теперь это так называется? – ехидно сказал сопровождающий милую даму мужчина.  

На хамство Борис Николаевич не стал отвечать, он лишь с укоризной посмотрел не на мужчину, а на даму, размышляя: «Что же ты, милочка, так мужа воспитала? ».  

Как и опасался, на молитву он опоздал. Подходя к молельному залу, медленно, чтобы не скрипнула дверь, приоткрыл её и, увидев свободное место слева в крайнем ряду, на цыпочках, не дыша, подошёл к креслу и со вздохом облегчения уселся.  

В глазах повернувшей к нему женщины было столько презрения, будто бы Борис Николаевич ворвался в женское отделение бани, да ещё имел наглость сделать это без очереди.  

Только сейчас он обратил внимание, что все мужчины сидят в правой части зала, а женщины, соответственно, слева.  

Смущённый Борис Николаевич перешёл в мужскую половину и сел в первое попавшееся место в первом ряду.  

Читая молитву, раввин периодически поглядывал в зал. Вдруг его взгляд уткнулся в сидящего с непокрытой головой Бориса Николаевича. От увиденного раввин запнулся и перевел свой взгляд на задние ряды, где сидел габай (староста) синагоги Владимир Хараш. В сверкающих глазах раввина тот прочитал: «Немедленно устраните это кощунство, мужчина без кипы в молельном зале – позор для нашей синагоги, да что там сина-гоги, для всех евреев мира! »  

Борис Николаевич тоже проследил, куда устремлён взгляд священнослужителя.  

Габай привстал со своего кресла и, видя, что нарушитель смотрит в его сторону, слегка похлопал себя по голове, говоря этим жестом: «кипу, кипу надень! »  

«Ага! Так, наверное, приветствуют присутствующих в молельном зале», – решил Борис Николаевич, и тоже похлопал себя по лысине.  

Габай глазами показал ему на сидящих рядом мужчин, а потом на раввина. Наверно и раввина надо поприветствовать этим жестом» – подумал Борис Николаевич, развернулся в его сторону и повторил свою манипуляцию с головой.  

Увидев такое безобразие, раввин совершил не менее кощунственный поступок, а именно прервал молитву, приподнял двумя пальцами краешек кипы и что-то сказал на немецком языке.  

В это время, словно почуяв неладное, в зал заглянул председатель общины Леонид Гольдберг. Мгновенно оценив ситуацию, протянул руку к коробке, стоящей возле две-ри, схватил кипу, быстрым шагом подошёл к Борису Николаевичу и нахлобучил ее на его покрасневшую голову, слегка потрепав пожилого мужчину по плечу. Мол, не волнуйтесь, с кем ни бывает. Все облегчённо вздохнули. Раввин сказал «амен» и продолжил молитву.  

Сидевший рядом с Борисом Николаевичем мужчина протянул ему свой молитвенник и пальцем указал, где в данный момент читают. Какое там чтение! Борис Николаевич готов был сквозь землю провалиться от только что произошедшего конфуза. Одно только успокаивало, никто из окружающих не насмехался, не подначивал. В голове его крутились мысли, что скажут домочадцы о его фиаско при первом и, возможно, по-следнем в своей жизни походе в синагогу. Может, им не говорить об этом? Надо бы с Фимой посоветоваться, интересно, а где он? Так рассуждая о последствиях неприятно-го инцидента, Борис Николаевич стал незаметно, как ему казалось, крутить головой в поисках своего земляка. Фима сладко дремал, прислонившись головой к стене.  

«Хорошо, что он спал и не видел моего позора», – подумал Борис Николаевич и немного успокоился.  

Молитва закончилась, все присутствующие мужчины стали пожимать друг другу руки, говоря при этом «шабат шалом! », то есть «мирной субботы! »  

Борис Николаевич бочком, бочком попытался выскользнуть из помещения, но его остановил Фима.  

– Ты куда? А кидуш?  

Борис Николаевич вопросительно взглянул на земляка, нет ли здесь очередной закавыки.  

– Все нормально, – успокоил его Фима, это такой обряд освящения над бокалом вина перед трапезой. Только кипу не снимай!  

«Значит, всё-таки не спал», – догадался Борис Николаевич…  

После кидуша, когда мужчины стали снимать с голов кипы и складывать их в коробку, к Борису Николаевичу подошёл председатель общины. – Оставьте себе на память, в следующий раз будете надевать при входе, – и снова слегка потрепал его по плечу…  

При выходе к Борису Николаевичу и Фиме присоединился староста синагоги Владимир Хараш. Познакомились, расспросили друг друга, кто откуда приехал.  

– Ты не переживай. Такое со всяким случиться может, – сказал габай. Семьдесят лет мы были оторваны от своей религии! Откуда нам знать, как вести себя в подобных ситуациях. В Москве было проще, у нас даже в годы войны синагога не закрывалась. Я сам, только выйдя на пенсию, стал туда ходить, хотя ещё и был партийным. Подавляющее большинство членов общины синагогу впервые посетили только здесь, в Вуппертале. Традиции и исполнение религиозных обрядов знают вообще несколько человек: наш раввин, председатель общины и ещё человек пять семь из местных. Недавно, правда, приехали две семьи бухарских евреев Ядгаровы и Некталовы, у них сыновья-школьники так бойко читаю на иврите и молитвы знают, что и раввину нашему не уступят.  

– Смотри, Борис Николаевич, видишь, впереди нас мужчина идёт.  

– Я его знаю, это Семён из нашего общежития, – вклинился в разговор Фима.  

– Вы посмотрите, что у него в руках, видите, сигарета. Он наверняка знает, что в шабат курить нельзя, а курит. Есть ещё много вещей, которые запрещено делать в шабат. У него ещё есть время исправить ситуацию и не нарушать законы субботы, а у нас с вами этого времени, к сожалению, не много.  

– А что ещё нельзя делать в субботу? – спросил Борис Николаевич своего нового знакомого.  

Габай посмотрел на часы и сказал:  

– Знаете! что, друзья, приходите завтра на утреннюю молитву, там и поговорим, – сказал Хараш и расстался с друзьями.  

Садясь в швебебан, Фима, улыбнулся и подняв назидательно палец в верх, сказал:  

– А знаешь, ведь транспортом в шабат еврею пользоваться нельзя!  

– А как же быть?  

– А вот завтра и узнаем…  

– Ну что, записался в библиотеку? – спросила Вера Степановна вернувшегося домой мужа.  

– Ты знаешь, сегодня она почему-то закрыта, – развел руками Борис Николаевич.  

– Ничего, в следующий раз запишешься…  

После некоторых раздумий, Борис Николаевич решил все же поведать своим домочадцам о перипетиях первого в своей жизни похода в синагогу. Естественно, он опустил некоторые подробности, чтобы не выглядеть в глазах родственников круглым идиотом. Семья добродушно посмеивалась над его рассказом.  

Вечером, сидя перед окном и наблюдая, как проносятся вагончики швебебана, Борис Николаевич размышлял о том, что нечто очень важное он в своей жизни таки упустил. Когда его, малолетнего беспризорника, из Боруха переименовали в Бориса, он, конечно, ничего изменить не мог. Но почему после войны, узнав о катастрофе евреев, он не пытался найти свои корни? Почему перед выездом в Германию на ПМЖ не обдумал свою жизнь и свое место среди соплеменников? «Почему, почему? » – спрашивал себя Борис Николаевич и не находил ответа. И вдруг ему припомнились слова габая про время, которого осталось мало.  

–Ну нет, – сказал он себе мысленно, – у меня ещё есть время всё наверстать! »  

Вера Степановна неслышно подошла к задумчивому мужу, положили руки ему на плечи и, будто подслушав его мысли, прошептала, ловко ввернув любимое словечко их старшего внука:  

– Не переживай, Борух – Боря. Прорвемся!