Между нами

–Ну и где мы ходим? – голос, прорвавшийся через тяжёлую пелену мыслей, нельзя было спутать ни с чем. Этот голос доставал всегда и всюду, и спрятаться было нельзя – да и к чему? Выйди из-под власти голоса, найди такой уголок, где вроде бы никого нет, и с удивлением услышишь его снова, но уже он будет насмешлив.  

А всё от того, что с начала людских времён этот голос есть в каждом. У кого-то молчит, у кого-то едва слышно шепчет, а у кого-то…  

Но я не отношусь к людям, хотя завязана с ними напрямую. Мне этот голос знаком, я не гоню его и не боюсь – в конце концов, бояться бесплотного голоса бессмысленно, когда знаешь того, кто этот голос и являет.  

Вот там да – уже можно бояться.  

–Где-где…– бурчу, но так, чтобы не было сильно слышно. Очень хочется ответить в рифму, тем более что рифма не так далека от факта, но спохватываюсь: сегодня ведь четверг! А Люцифер не любит четверг, и даром, что его нет поблизости – лишний раз бесить даже его голос, далёкий, но всё равно отчётливый, не хочется.  

Мне он, конечно, ничего не сделает, но у него, кроме меня, есть свои демоны и своё воинство, а я не могу за них ручаться – вдруг кто из них сглупит и попадётся с каким-нибудь бредовым предложением или проступком ему под взбешённость от моих шуток?  

Нет, не надо, лучше не надо. Никто никогда не думает обо мне, о моём комфорте, но уподобляться я не стану.  

Не в четверг. Люцифер ненавидит четверги…  

Не знаю, откуда это у него, но спрашивать не стану. Это его право выбирать, что или кого ему ненавидеть. Мне говорили, впрочем, когда-то давно, что Великий Пожар Небес, расколовший ангелов на мятежников и верных, был в четверг, но я не думаю, что Люцифер позволил бы себе скорбеть об этом и сегодня. В конце концов, разве не этот пожар сделал его тем, кто он есть?  

–Так всё же – где? – интересуется Люцифер. Его голос набирает силу. Я знаю что это значит – он ищет мой след. Ну ищи-ищи, посмотрим, что сильнее – твоя сила или моя, данная ни Подземным Царством, ни Царством Небесным, а чем-то большим и меньшим одновременно.  

–Я в пути, – отзываюсь честно. Я всегда держусь честно. Молчание о некоторых вещах – это не ложь, это просто молчание – высшая форма разговора и понимания. Умолчать – это не солгать. Так что ко мне вопросов быть не должно.  

–И где же проходит твой путь? – Люцифер интересуется искренне. Или опять играет, изображая искренность. Если честно, я не понимаю, когда одно сменяется другим, едва ли и он это понимает уже.  

Но я не спрошу.  

–Повсюду!  

И опять я не лгу. Просто если посмотреть по сторонам, то иначе как «повсюду» мой путь и не описать. Представьте себе бесконечный вращающийся вертикальный тоннель, сложенный из людских тел, замков, домов, камня разбитых статуй, сожженного и ещё не рождённого дерева, бесконечный, яркий, словно лоскутное шитьё бездарности и гениальности облепило весь твой путь…  

Это повсюду. И я повсюду. Я в прошлом, в будущем и настоящем – для меня нет эпох. Это пути, недоступные демонам и ангелам, отвергнутые Владыкой и чужие для Люцифера. Мой тоннель вращается, он изгибается вертикалями жизни, словно волнами идёт он по мирозданию, и я могу выйти в любой момент.  

Надо только не пропустить.  

Можно было бы идти обычными путями, можно было бы воспользоваться милостью Люцифера, но мне привычные мои дороги…  

–И как скоро ты будешь? – Люцифер не настаивает, либо он уже примерно прикинул где я, либо он просто потерял интерес.  

–Мгновение.  

Самое главное, не уточнять – мгновение демоническое, ангельское или людское. Как известно – людское мгновение – самое долгое.  

Голос Люцифера гаснет, высвобождая мою голову от своего присутствия. Ну и хорошо! К Люциферу у меня, конечно, уважение, но его присутствие – это та ещё мука. Присутствие власти это всегда мука.  

Тоннель высвечивает пестротой и расступается занавесом, выпуская меня. Тихий бесшумный шаг и я выхожу в Людское Царство. Люцифер уже здесь и даже не один – с ним Азазель.  

Он мне, конечно, знаком. Мы славно работали вместе в начале времён. Азазель – один из мятежных ангелов, не раздумывал, бросаясь за своим другом Люцифером в пожар и в Подземное, проступившее из темноты Царство.  

Видеть его подле Люцифера неудивительно. Они были друзьями в небесном, здесь они Хозяин и его слуга – пусть самый верный, самый преданный, самый честный, но всё же слуга. Люцифер не отвернёт от себя Азазеля, ему нравится видеть, как он отличается от себя прежнего, как высоко он поднялся над прежним своим положением.  

Но это не моё дело.  

–Долго ходишь! – ответствует Азазель мне вместо тёплого привета.  

Мне обидно и я плюю на то, что сегодня четверг.  

–Если бы кто-то проложил полностью безопасные пути…  

Азазель бледнеет. Я уколола не его, я упрекнула Люцифера. Я напомнила ему, что все его пути так или иначе будут известны Владыке, ровно как и пути Владыки так или иначе будут известны Люциферу. Они связаны как отец и сын, как две части одной и той же силы.  

Впрочем, я ничего вроде бы и не сказала, одну лишь правду: Люцифер, призывая меня сегодня, просил, чтобы никто и никак не узнал о моём вмешательстве. Просил? Просил! А как можно не допустить расползающегося змеёй слуха, если бы я пошла его путями? Владыке бы донесли, и это при условии того, что на пути не попался бы архистратиг.  

Так что – с меня спросу нет!  

–Я рад, что ты соизволила явиться, – отвечает Люцифер. Он улыбается, но будь проклят тот, кто поверит в его улыбку. Там чернота беспамятства и ужас всей боли. Там нет искреннего дружелюбия.  

–Я всегда к твоим услугам, Светоносный.  

Я склоняю голову. Вроде бы мелкий жест, но он позволяет мне оценить обстановку. Впрочем, яснее мне не становится. Всё, что я успеваю увидеть – это всего лишь кусок Людского Царства. Причём не самая лучшая его часть.  

Обычный замок или поместье. Я таких навидалась в избытке, в таком избытке, что меня уже могло от них тошнить, если бы я, конечно, была бы к этому способна.  

–Иди сюда, – в голосе Люцифера всё прежнее спокойствие. Обманное спокойствие воды, которая за мгновения может стать буйством. Он приглашает и я переступаю за ним. Азазель тенью держится позади нас.  

И что я должна увидеть?  

Человека? Он стар. Но глаза его ясные, яркие, он смотрит вперёд, лёжа в полубреду, укрытый по самую грудь тяжёлым одеялом. Постель его роскошна, но ему нет до этого дела. он не замечает расшитых шёлком одеял и подушек, он не смотрит на них, он смотрит куда-то…  

Куда-то на нас.  

Ну что ж, и людям дано иной раз кое-что почуять. Особенно на пороге смерти. А этот человек умирал – это я, как специалист, могу утверждать с полной уверенностью.  

Человечек смотрит на нас, видя-не видя? Чувствуя, скорее всего. Он откидывает тяжёлое одеяло, высвобождая руку в шёлковом рукаве, увенчанную несколькими кольцами. Они блестят разными камнями и ещё…знаками.  

–Оккультист, мистик, алхимик, – сообщает Люцифер, когда я начинаю рассматривать посверкивающее на перстнях символы. Тайные общества, ложи…  

–Безработный? – сегодня четверг и с Люцифером шутить глупые шутки не стоит, но я не сдерживаюсь, хотя давно уже пора научиться сдержанности – сколько живы я тысячелетий? Пора. Пора!  

А я всё такая же дурная.  

–Ты забываешься! – шипит Азазель, но он сердится не на меня, а опасается реакции Люцифера. В другую минуту, уж я-то знаю, Азазель и сам бы пошутил что-то неуместное. Но сегодня, сейчас…  

А может быть Азазелю и известно побольше чем мне.  

–Оставь! – короткое, брошенное с лёгкой презрительной насмешкой остужает желание Азазеля высказать мне всё, что давно пора мне уже высказать. Азазель сникает, покоряется, умолкает.  

Люцифер уже обращается ко мне:  

–Сколько ему осталось?  

Я уже прикидываю. Я всегда с порога прикидываю, кому и сколько осталось, когда вхожу к людям – такая у меня деформация. Я смотрю в яркие глаза умирающего человечка, на его белые руки, на которых нехорошо проступили вены, прислушиваюсь к его дыханию, и, наконец, перехожу на своё, особое зрение.  

Мир выцветает, остаётся привычная мне серость посмертия. Серость поганая, на языке после неё остаётся лишь вкус пепла, но зато я вижу, кому и сколько осталось. Разумеется, когда речь идёт о смертных.  

–Два дня, – серость сметает краской реальности, я на мгновение слепну, но зрение привычное, не профессиональное, возвращается ко мне. – Исцеление невозможно, если тебя это интересовало. У него поражено сердце.  

–Сердце…– в Люцифере разочарованная ненависть. – Люди так зависят от сердца!  

Не верю, смотрю в изумлении на Азазеля – тот делает умную морду, мол, его слова Люцифера нисколько не удивляют, ну вот совсем не удивляют! Вот же позёр! Мне ты можешь не лгать, Азазель, я ж всё равно всё чую, и знаю, что ты также удивлён, как и я. Удивлён тем, что Люцифер разочарован в человеческой хрупкости.  

Хотя давно к ней привык.  

–Зависят, – я отвожу взгляд от Азазеля, который ещё чего-то пытается передо мной изображать, – можно держать в здравости ум и в покое желудок, можно сберечь дыхание, но сердце…  

Развожу руками. На то оно и сердце, чтобы дать людишкам смысл в их недолгом существовании.  

–Ты можешь ему помочь? – Люцифер обращает на меня внимание, но смотрит так, будто видит впервые.  

О, куда разговор пошёл! Хотя, удивлена ли я этим? Ни разу. Люцифер не позовёт меня посмотреть на терзания грешников или на суд. Тем более тайно. Он позовёт меня туда, куда ему действительно нужно. А если тайно, то не просто нужно, а очень нужно.  

–Я не могу его исцелить, – напоминаю я.  

Люцифер молчит, смотрит. Ну что – я всегда была дурной, знаю. Он же мне откровенно сказал, а я всё, как тревожная птица норовлю уточнить.  

Он не просит меня его исцелить. Он просит чтобы я его умертвила. Как и положено мне, Смерти, поступать с людишками.  

–Его срок и без того скоро придёт, – я напоминаю снова очевидное и снова спохватываюсь. Да что ж такое? Я скоро тоже начну ненавидеть четверги, что не скажу, так всё мимо.  

Он страдает, этот смертный страдает, и будет страдать ещё два долгих дня. К концу сегодняшнего вечера он впадёт в горячку. И Люцифер просит…  

Стоп.  

Люцифер просит за человека. Интересно, что хуже, то, что Люцифер просит или то, что он просит за смертного?  

Не выдерживаю, смотрю на Азазеля, но он растерял свою умную морду и тоже поражён. Это, конечно приятно, видеть его смятение, но мне бы сейчас пригодилась его уверенность!  

–Ты хочешь, чтобы я его умертвила? – я уточняю, глядя на человека, который сам того не зная, приютил в роскошных покоях Самого, его прихвостня и меня, Смерть. А он даже не ведает, смертный-то! Сидит на подушках, смотрит неправдоподобно яркими глазами в стену…  

О прошлом вспоминает? Или нас чует? Или это я ничего уже не чую и не понимаю?  

–Увела в покой, – поправляет Люцифер.  

–Его срок будет через два дня. После этого он отправится на суд.  

–Не отправится, – возражает Люцифер. Возражение его простое, но я отшатываюсь. Ну дожили-добродили! Люцифер явно укрывает этого смертного от Владыки, не желает отпускать его на суд, хочет забрать с собою. Конечно, это возможно. Владыка не препятствовал Люциферу, когда тот отбирал себе того или иного философа или деятеля, правда, один раз они едва не поссорились из-за Вергилия, но сошлись на том, что тот будет по сезонам бывать в Подземном и Небесном. Но в основном всё мирно, и тут – здрасьте, пожалуйста, совсем укрываем от Владыки?  

Дело твоё, Люцифер, но что ты творишь?  

–Может быть это опрометчиво…– бормочет Азазезль.  

Ага, не меня одну это насторожило! Вон, даже пёс твой верный и то погавкивает. Правда, интонация его не вопросительная, а такая, смутённая, но и то – даже до него дошло, что это уже как-то странно.  

Даже по нашим меркам странно.  

–Не будет, – Люцифер обрывает мятеж в самом начале. Он знает, что надо обрывать не только вражеские нападки. Но и дружеские. Знает он и то, что никому, даже подданным, даже слугам, нельзя позволять говорить о себе и о своих решениях. Причём не только плохое нельзя говорить, но и хорошее – это решения Его, а не их. Это их Хозяин так решил, так какое может быть обсуждение?  

Но я Смерть. Я служу не только ему. Вернее, кому я только не служу, потому я могу спросить:  

–Это вообще кто?  

Смертный как смертный. Ну в возрасте. Пожухлый, помятый. И что?  

–Я же сказал, – Люцифер отвечает спокойно, – оккультист, мистик, алхимик…  

Я смотрю на него, с трудом сдерживаясь от ехидства, он не отводит взгляда (ещё бы! ). Он знает, о чём я думаю.  

–Твоё право, – соглашаюсь я. – Итак, если ты берёшь на себя ответственность, я, конечно, всё сделаю.  

–Без боли, – уточняет Люцифер, как будто бы у меня у самой эта тяга есть. А её нет, да и быть не может – я не виновата, что служу всем. Такой меня создали.  

Я вхожу в людской мир, даже не отзываясь на последнее замечание Люцифера. Человек не удивляется мне, он остаётся спокойным и только садится на подушках прямее.  

–Я не могу встать, чтобы вас поприветствовать, – извиняется он.  

–Зато я могу к вам подсесть, – люблю людей, которые лишены истерики. Правильно! Я уже тут, какой смысл бросаться на меня с мечом и проклятиями? Я не отреагирую никак или разозлюсь, если будет пятница – ненавижу пятницы и сама не знаю почему.  

Но, полагаю, каждый имеет право выбирать, что ему ненавидеть.  

Я заканчиваю быстро. Я всегда всё делаю быстро. между мгновениями Подземного Царства, Небесного и Людского, есть ещё и мои мгновения. Хотя у меня нет царства. Я сама по себе.  

Человек обмякает на подушках. Я выжидаю миг, затем распрямляюсь. На Люцифера не смотрю – он приближается сам, выступает из ничего, которое грозит нам всем однажды.  

–Всё?  

–Разумеется.  

Отступаю. Его душа больше не принадлежит мне. Я своё дело сделала, по-хорошему, если бы всё мы делали так, как надо, то душа отправилась бы сейчас дорогой мёртвых, со мною, но эта душа почему-то нужна Люциферу.  

Значит, она не моя. И спроса с меня за неё нет. Есть вероятность что в Канцелярии когда-нибудь будут проводить инвентаризацию и спохватятся, но я вас умоляю – местный бардак превосходит по масштабу и бездарности любой другой бардак любого из трёх миров.  

Люцифер протягивает ладонь в сторону, я не сразу успеваю заметить, что и Азазель уже стоит подле него. Верный пёс всегда идёт за хозяином!  

Азазель протягивает ему флакон, вкладывает в его ладонь, укрытую почему-то перчаткой. Настолько не хочет оставлять следов? Или так ему проще для самого себя остаться незапятнанным?  

Ах, к чему эта забота о репутации?  

–Ко всему, – отзывается Люцифер на мои мысли. – Этот человек заслужил почесть, но не заслужил огласку посмертия.  

А?  

Оборачиваюсь за поддержкой, хотя, конечно, нашла у кого её искать – у Азазеля цвет лица меняется со скоростью света, он не может определиться в чувствах и мыслях.  

–Тьма с тобой, Светоносный, – отмахиваюсь от бесполезного Азазеля, киваю Люциферу. Он же занят своим делом, скрупулезно перетягивает нити души умершего в свой флакон. Сейчас он вытащит всё подчистую, унесёт в своё Царство и выпустит там.  

И будет, очевидно, с ним вести беседы…  

–Он ещё и музыкантом был, – ехидничает Люцифер, отстраняется от тела, в котором совершенно точно ничего не осталось кроме ненужных органов, требухи и костей. – Всё.  

Флакончик в его руках загадочно посверкивает алым. Что меня всегда поражает – душа прозрачная, невесомая, но взаперти она обретает цвет. Может быть, в цвете души и есть суть?  

–И неплохим, – добавляет Люцифер, но серьёзнеет, – Азазель, открой наш ход. Пора.  

Азазель покорно торопится исполнить приказ друга и господина, Люцифер замечает мне:  

–Знаешь сколько у меня достойных собеседников? Миллионы. А знаешь, сколько из них действительно интересны? Вот и собираю. Это ничего, мелкий каприз, никто и не заметит.  

–И всё же…– безжизненное тело позади меня, но меня это не тревожит, как давно не тревожит моё бытие Смерти. – Всё же кто это?  

Кого ты выбрал в свои собеседники? Кого тянешь в свою долгое Царство, называя его другом?  

–Его людское имя тебе ни о чём не скажет, а его деяния тебя не касаются, – отзывается Люцифер, но всё же снисходит до меня: – если кто спросит, скажи, что это Сен-Жермен.  

–А? а имя?  

–Сен-Жермен. На этом всё, – Люцифер отходит от меня, Азазель уже ждёт его у пасти вечно голодной тьмы, услужливо образовавшей коридор своему повелителю. – Сочтёмся.  

Он исчезает, прихватив с собой душу какого-то человечка. Исчезает как исчезал всегда. А я остаюсь у мёртвого тела, которое мне ни к чёрту, ни к ангелу не сдалось.  

–Ну отлично! – я смотрю на незначащее тело мгновение, пытаясь представить что это был за человек, раз им заинтересовался Люцифер. У меня получается плохо, вернее, совсем не получается, но это помогает хоть как-то развлечься.  

Впрочем – пора уходить.  

Я уже собираюсь идти, когда тьма распахивает жадную пасть и выпускает Люцифера.  

–Забыл сказать, – извиняется он и глаза его остаются ледяными, – надеюсь, ты понимаешь, что это между нами?  

Ему не нужен мой ответ и он снова исчезает. На этот раз наверняка. А я остаюсь, не веря в его забывчивость – Люцифер никогда не забывает ничего, в этом можно не сомневаться. Как и он не сомневается в том, что я никому ничего не скажу.  

Во-первых, меня всё равно никто ни о чём никогда не спрашивает.  

Во-вторых, всегда, испокон веков, всё, что было и всё что ещё только будет, ляжет только между нами. У нас будет война, великая война, последняя война, но даже в ней я не солгу и не скажу ничего лишнего.  

Как не скажу ничего Владыке и архистратигу.  

Как точно не скажу людям. и как не скажу Люциферу о том, что есть ещё «между нами», среди которых я заперта, среди которых сама себя закручиваю точно в своём лоскутном туннеле всех эпох и надежд.  

«Между нами» – это темница.  

«Между нами» – это обещание.  

«Между нами» – это не ложь, это молчание, а молчание, как известно, это высшая форма разговора.  

(Рассказ принадлежит к вселенной рассказов о трёх царствах: Небесном, Подземном и Людском. На сегодня готов один сборник «Их обугленные крылья – 1», в процессе второй. Все рассказы в свободном доступе в сети)