Критика Людмилы Жуковского

Он – Бог войны и он же горе  

Для младых витязей с загорья.  

Последний ропот прозвучал,  

Замолкнув, он столь громок стал,  

Что топот тысячей коней,  

Не перекрикнул тех речей.  

Несутся вражьи племена  

Погибло Солнце! Их орда!  

И темень оттого явившись  

Дала секунды и, простившись,  

Убила всех богатырей  

Погибли в тьме своих очей.  

А дома, где-то в забугорье,  

Людмила поедала горе.  

Уже смирившись с судьбою,  

Убила Бога с тишиною.  

Не Бога, что в кресте лежит  

Того, что прыгать в смерть велит.  

Хотя един он и возможен,  

С себя корону он низложит.  

Он есть не в том лишь проявлении,  

Чтобы карать за чье неверие,  

Он в том величен и в том Бог,  

Что горе чье стерпеть готов.  

Взывала горестные речи  

Людмила, потеряв дар речи.  

Молила сердцем, не словами,  

Что лженеверие скрывали.  

И мама той, чье сердце гложит,  

В "неверии" состоять не может,  

Ее слова, в миг бесполезны,  

Единственно они боле́зны.  

И глупость чувства подвела  

Пронзив девицу, как стрела.  

"Любовью" к Богу наполняясь,  

Свою же дочь она чуралась!  

А Бог, одних лишь убивая,  

Слезами каялся, рыдая.  

Конечно, чувство велико -  

Людмилы чувство было то.  

Но мертв же витязь и нельзя  

Никак поднять. Ничья стезя.  

Но чувство продолжал он видеть,  

Послал недуг, ее похитить.  

Пусть упокоется в раю,  

С мужем любимым в тишину.  

Тогда той будет хорошо,  

И Бог поможет ей с душой.  

А богатырь в несчастном поле  

Бежал он в полночь, на загорье,  

Терзался муками свечей  

О предстоящей роли сей.  

Вот грива теплится с рукою,  

Конь оземь бьёт своей ногою,  

А как Людмилу обмануть?  

И в смерти руки протянуть?  

Он пусть в раю, и пусть там сладко  

Но совесть будет ныне гадка.  

Свою любимую злодей  

Убьет за Божью мысль сей.  

Людмила, потеряв надежду,  

Стоит и ждёт смертей одежды.  

Но появился он, герой,  

Не изменив с ее судьбой!  

Ах! Кто, от куда и куда!  

Несутся лепетно слова,  

А витязь, тяжкой головою,  

Зовёт ее скорей с собою.  

Людмила, ясно, поддалась,  

Надежда милая сбылась!  

Ах, мчи ее, живой, любимый!  

Не обмани ее! Помилуй!  

Несётся конь, несёт сердца,  

Одно – с дырою, в другом – мгла.  

И невозможною луной  

Зарит Господь и всем доволен.  

Но воин, выстоив ножи,  

На поле пал он без слезы,  

Он ныне плачет, он же знает,  

Куда везёт, кто им играет.  

Он говорит Людмиле той:  

"Не верь речам моим, постой!  

Я неживой, но ведь не ты,  

Жалей своей же красоты! "  

Людмила, все словам внимая,  

Будто не слышит, как глухая.  

Любовь стучит у нее в жилах,  

И думать более не в силах.  

Ей хорошо; он с ней сидит,  

И этим лишь ее разит.  

Она покрепче обнимает,  

Слова, увы, не понимает.  

Неси ее, свет благоверный,  

Хоть в чащу, к ведьме хоть прескверной.  

Да только все Людмила знала.  

Да, все логично понимала.  

И гениальность девки сей  

Не меткий взор ее очей.  

Он не в уме, он не в бумаге,  

Он в чистой вере и в закате.  

Часы страдания ее,  

От знания гибели его  

Не отразились гладким паром  

Они прошлись бурлящей лавой!  

От осознания потери  

Не быть ей больше прежней Мэри!  

И только в Бога она веря,  

Ей ясно стало: нет Гульхея!  

Несясь стремглав через поля,  

Она вдруг вдруг это поняла.  

И оторвала мглу с очей,  

Пусть говорит он ей речей!  

А он и понял, и сказал,  

И правду тем он показал.  

Он волновался, умирал,  

Но вот он оживать вновь стал!  

В заботе о его любимой,  

Пусть врозь идёт это с молитвой,  

Он осознал: он мертв тогда,  

Когда совсем умрет она!  

Но вот и место, слезли в роще,  

Конь убежал – нельзя быть проще.  

И он повел; она пошла,  

Не слепо, глядя лишь в глаза.  

И он смотрел, не понимал,  

Кто же словам его внимал?  

Она внимала и все знала,  

От Господа она устала.  

И что жених лишь план его,  

Далось, увы, ей нелегко.  

Она, плененная молитвой,  

Ушла из жизни даже с битвой.  

Он растворился в темноте,  

Поднявшись вверх по высоте.  

Оставил лишь свечи сияние  

Там же ключи от врат, от рая.  

Поднял Господь душу его  

И стало принцу хорошо.  

Он, было, начал оживать,  

Но ведь в раю не того ждать.  

Людмила это понимала,  

Иного же она не ждала.  

Но он, жених, любовь ее,  

В объятия принял. Смерть уйдет.