stay and disappear forever

Николай в который раз без стука и приглашения заходит в его комнату. Для него эти скромные апартаменты — уголок, полный жизни среди коммунальных квартир напротив. Внутри тихо-тихо, а единственным источником освещения является почти истлевшая ароматизированная свечка. Из-за неё в комнате присутствует аромат ванили. Такой непривычный по сравнению с лавандовой веточкой, которую раньше жёг хозяин квартирки.  

— Ты как всегда вовремя! — кричит другой юноша, появляясь в дверях ванной с большим полотенцем на голове, которым минутой ранее закутал непослушные волосы.  

— Иначе и быть не могло.  

Блондин проходит и садится на табуретку рядом с батареей. Где потеплее. На уровне его глаз оказывается маленькое стекольное окошко без стеклопакетов. С виду уютно, пусть и не совсем привычно видеть не реконструированное с далёких времён помещение.  

Здесь холодно. От холода клонит в дрёму и появляется желание остаться в четырёх стенах навечно.  

Из-за наступающей ночи усталость только усиливается, и он не знает, что с ней поделать, каким образом вернуть свою бодрость.  

— Кофе?  

В ответ Гоголь безмолвно кивает. Ему и и правда не помешает чашечка. Сигма знает практически каждую деталь в существовании Николая, и постоянные нажимы на приводящие в чувство напитки — не исключение. Ему, как никому другому, ясно: не предложи он сейчас кофе, блондин найдёт в ближайшем круглосуточном энергетик, и для кого-то день закончится в дешёвом отеле с книгой и ручкой на коленях.  

Работа. Работа. Работа.  

— Скучно, — что-то лепечет блондин в чашку и ставит её на подоконник.  

— Ты не развлекаться сюда пришёл, я тебе напомню.  

Тон Сигмы немного искажается под грубостью, чего не привык слышать гость. Сегодня всё и все какие-то странные. Сезонная загадка?  

Гоголь приподнимает глаза на своего собеседника, но тут же возвращает обратно, так и не заметив ничего нового и интересного.  

— Ты спросишь меня: какие танцы?! — Николай ухмыльнулся, проговаривая слова на музыкальный манер.  

— Нет. Боже. Не начинай, я прошу тебя.  

— На улице минус двадцать.  

Парень никак не унимался и ожидал, что ему начнут подпевать.  

— Отвечу: бери вазелин ии, — монотонным голосом, будто его заставили напеть мелодию песни и подключить слова, зазвучал Сигма.  

— Бежим целоваться!  

Николай сорвался со своего места, переворачивая по пути табуретку, на которой сидел. Его руки за мгновение обвиваются вокруг талии Сигмы. Юноша оказывается перевёрнутым в горизонтальное положение, и на воздухе его удерживает лишь ладонь Гоголя.  

— Брызги снега из-под колёс.  

Они выпрямляются, кружась в пустой комнате, и распевают строки песни. Когда-то давно она слишком часто играла на повторе. Месяца два назад.  

— В девушку разбитых витрин.  

Сигма укладывает руки на плечи парня, почти что прижавшись к нему подбородком, пока другой руководит движениями танца.  

— Это не со мной.  

— Это дежавю.  

На последней ноте с головы Сигмы падает полотенце, и со стороны это выглядит словно эпичная концовка в довершение выступления.  

Николай отпускает мученика и возвращается к окошку.  

— Когда ты собираешься закончить?  

Вопросы Сигмы настойчивые. Так происходит не всегда, сколько Гоголь его знает, вот только в этот раз юноша намерен идти до конца.  

— На этой неделе всё будет готово.  

Между парнями повисло молчание.  

— Скажи, — начал Николай, его брови постепенно сводились к переносице, — Тебе хоть раз хотелось, чтобы наша встреча никогда не произошла?  

— Такого никогда не было.  

— Но ты же—  

— Шш.  

В тусклом свете Гоголь видел, как юноша улыбается, прижав к губам указательный палец.  

— Сигма..  

— Просто знаешь, так всё и должно быть.  

Когда Николай получил от своего начальства книгу, он ещё не знал, к чему это приведёт. Теперь же он знает, что погряз в бездонном болоте, и оно с каждым днём затягивает его всё глубже, пока где-то на дне он не потеряет что-то очень ценное. Вот только потеряв это, у него не будет причин для попыток выбраться.  

***  

С виду ничем не примечательное задание. Кажется, двадцать седьмое. Снова и снова. Он устаёт на протяжении четырёх лет заниматься однотонной рутиной, но, как говорят его "сослуживцы" без ключевого звена ничего не попишешь.  

Гоголь был ключевым звеном. И он писал.  

За собой Николай закрепил имя эдакой местной феи. Ходит с волшебной книгой, решает всякие непустячные вопросы и с чувством выполненного долга возвращается в свой дворец.  

На деле он занимался серьёзными вещами. Очень и очень серьёзными.  

Все дети знают сказку-легенду про чудо-человечков которые когда-то давно населяли планету. Среди обычных людей скрывались особенные, те, что делали невероятные вещи. Дар этот давался с рождения, но обладали им не более трёх процентов от общего населения. Среди них были добрые, злые, а в отдельную категорию помещались преследователи личных целей. И была у одного чудо-человечка цель стать единственным в своём роде. Он её исполнил.  

Вот только время шло. Оно забрало и последнего. С тех пор планету населяли только самые обыкновенные люди.  

Кто-то верит, кто-то нет. Знающие с уверенностью скажут да. Гоголь тоже скажет да, но только потому, что сказать обратное у него язык не повернётся.  

По воле судьбы и несчастного случая он является обладателем артефакта, в котором когда-то заключалась особенность одного из чудо-человечков. В современном мире их называют одарённые. И, конечно же, сказка совсем не сказка, а часть истории, которую старательно пытаются замять под небылицу.  

Четыре года назад ему посчастливилось накляксить в одной библиотечной книжке. Как оказалось впоследствии, загадочная рукописная книга, от которой сохранилась лишь обложка и куча пустых страниц, стала причиной всех его бед на протяжении последующих лет.  

Он написал в книге поистине мелочь. Всего лишь описал красную луну, которую на тот момент представил и как начинающий писатель не смог не запечатлеть своих мыслей. Под рукой только злосчастная книга с пустыми страницами и горы писательских амбиций.  

В ту самую ночь на небо взошла алая луна. Какие-то люди не предали этому совершенно никакого значения, но были и те, что забили тревогу. Мол, быть такого не может, чтобы наступило красное полнолуние сразу после белоснежного молодого месяца.  

Так, в действительности, быть не могло, и кто-то сразу подметил вмешательство чудо-артефакта. Эти люди быстро разыскали Гоголя. В ту пору он был подростком, который со спокойной душой оканчивал последний курс. С того дня жизнь студента перевернулась с ног на голову.  

Он обрёл работу. Поначалу она ему нравилась. Нравилась три с половиной года.  

Люди, на которых он работал, не представляли из себя коварных злодеев, скорее людей, которые хотели обезопасить общество, но для этого использовали жертвенные методы. Им требовалось избавиться от остатков присутствия на земле чудо-человечков. Пусть никаких одаренных давно нет в живых, но остались следы их дел. Николай занимался тем, что подчищал эти следы.  

Сбывалось абсолютно всё, что он писал на страницах книги. В нём видели хорошего писателя, поэтому доверяли эту работу. Парня отправляли на задания, где он раз за разом сочинял новый ход событий, дабы изменить старый.  

Обычно он описывал на пустых листах, как становятся лужами глыбы льда, которые оставил после себя одаренный со способностью создавать такой лёд, что никогда не тает. Или ещё другой пример. Когда-то ему пришлось стереть с лица земли целый город. Много лет назад он появился всвязи неосторожного использования чьей-то чудо-способности.  

До тех пор всё шло хорошо. В один день он встретил своё последнее задание. Уничтожить юношу, которого давным давно создали с помощью этой самой книги. Николай начал понимать, почему некоторые страницы были вырваны, но принялся и за это дело.  

Впервые он повстречался со своей жертвой в безлюдном переулке. Сигма шёл своей дорогой, пока её направление не сменило вмешательство Гоголя.  

Они часто бывали в кафе, где всегда играла одна и та же песня. Сколько бы посетители не спрашивали почему, ясного ответа владелица им никогда не давала. Всё намёки да сплошные загадки.  

Это место было особенным. Именно там они назначали встречи одну за другой. Совпадали их интересы, и влечение с каждым днём росло. Только работа Николая не позволяла заставлять ждать себя. Через три месяца ему пришлось взять себя в руки и рассказать Сигме о настоящей причине их знакомства.  

Он знал.  

— Откуда?! — блондин настолько громко опёрся руками о стол, что люди, находящиеся поблизости, обернулись на шум.  

— Не трудно догадаться, когда с тобой что-то не так. Я, хотя бы ради примера, не меняюсь в лице с девяностых годов и ни капли не старею. Ко всему прочему, совершенно не помню детство. Всегда было такое ощущение, что я попросту появился из ниоткуда. Уже взрослый.  

— Ясно.  

— Ты сделаешь свою работу.  

— Я.. — иногда молчание резало слух и становилось невыносимой пыткой, — Я не думаю.  

— Это был не вопрос. Идём.  

Так Гоголь впервые побывал в комнатке Сигмы. В доме, который тот самостоятельно создал с нуля. Почему-то Сигма всегда хотел обрести место, куда сможет вернуться. Так как юноша рассчитывал исключительно на свои силы, вскоре ему удалось осуществить мечту.  

Они стояли на перепутье, где Николай странник, что переписал историю в памяти людей, вычеркнув целый город, не мог решиться на своеобразное убийство одного небожителя.  

Сигма сам настаивал на том, чтобы обладатель волшебной книжки закончил начатое. Блондин был единственным, кто не разделял всеобщий дух.  

— Если ты считаешь себя ошибкой, поверь, это не так.  

— Таких, как я, не должно существовать.  

— Это плохо?  

Голос Гоголя становится выпытвающим и где-то глубоко сильно тоскующим.  

— Нет, Никола, просто это неправильно.  

Они продолжают видеться. Один постепенно сочиняет новый ход событий, другой ждёт часа икс. Гоголь пытается как можно сильнее оттянуть его, если не предотвратить.  

— Скажи, тебе не будет страшно исчезать, когда я допишу?  

— Думаешь, я когда-нибудь исчезал?  

И правда. Не попробуешь, не узнаешь.  

В один из таких дней Николай не выдерживает. Идёт пятый месяц, но он не в силах смириться с тем, что постепенно убивает самого ценного человека в своей жизни. Ему до скрежета в зубах хочется изменить всё, но он просто не может. Он не может заставить Сигму насильно принять себя, также как и не может остановить людей, которые стремятся уничтожить все следы одарённых.  

Если он навсегда избавится от вещи, которая принесла и без того много бед, история закончится хорошо. Так ему казалось.  

В тот злополучный день пятого месяца Гоголь дописывает строки двадцатилетней давности, так сказать, постепенно подчищает прошлое Сигмы. Светлую голову посещает мысль уничтожения книги, которую он без раздумий собирается привести в действие, бросается к плите и уже подносит артефакт, как его резко хватают за плечо и откидывают в сторону.  

— Больной придурок, — рычит Сигма, вырывая книгу из чужих рук.  

— Я думал..  

— Только о себе. Да как ты не понимаешь! Моё существование пораждает когнитивный диссонанс. В мире давно нет ничего, что могло бы доказать существование одарённых. Только я и эта книга. Но с помощью неё тебе предстоит сначала—  

Он в растерянности. В реальной растерянности, когда человек, всегда показывающий свои сильные стороны, человек, оптимизм которого не знает границ, начинает давиться слезами, до боли прижимая ладони к лицу, чтобы сдержать всё в себе.  

— Никола?  

— Да. Может, я вправду эгоист, что хочу сохранить тебе жизнь. Может, я действительно больной и не думаю о последствиях. Быть может, в этом мире станет спокойнее, не будь в нём книги и тебя. Но знаешь, от такого конца никогда не будет спокойно мне. Когда-нибудь ты поймёшь, что есть вещи важнее установленных порядков. Ты считаешь себя опасным? Полный бред! Ты не стареешь, не спорю, но почему мы не можем изолироваться на каком-нибудь необитаемом острове, где никто и никогда не узнает о том, кто ты и что ты?  

Юноша небрежно бросает книгу в корзину с бельём и опускается на корточки перед Николаем. Их взгляды встречаются, и Гоголь понимает, что ему не удалось убедить Сигму в обратном.  

Он понимает, что сейчас ему беспощадно разобьют сердце, вырвут уши, заберут контроль над глазами. Вот только он не может сбежать от этого. Сигма прямо перед ним, реальный, а не какая-то выдумка. При всём желании блондину придётся услышать правду, которую он сам же старательно игнорировал на протяжении полугода, прятал глубоко в себе.  

Слова Сигмы его разбивают. Начинает казаться, будто тело распадается и превращается в пыль. Иллюзия, но от неё никуда не деться.  

— Мы сбежим на остров. Будем жить на нём долго-долго и будем по-настоящему счастливы вместе. Нам предстоит пройти через горе и радость. Вдвоём мы со всем справимся. Нет такого кокоса, который бы мы достали, и не найдётся родника, что укрылся бы от наших глаз, но—  

— Замолчи. Замолчи. Замолчи.  

Николай буквально справляется с тем, что начинает задыхаться. При всём желании быть реалистом, ему никогда не хотелось слышать от Сигмы следующих слов.  

— Ты должен понимать, что я совершенно не такой, как ты. Никакой необитаемый остров не сможет изменить этого факта. Человеческая жизнь скоротечна и мимолётна. Ты не должен тратить её на то, чтобы стать затворником вдали от подобных тебе. Я не человек. Я его подобие. Бессмертное подобие. Меня не просто так называют небожителем. Твоя операция. Она ведь называется "Смерть небожителей", так? Давай..  

Сигма тяжело сглатывает. Ему не нравится, что Николай рассредоточено смотрит куда-то в пол, но сейчас не в его силах подавать надежды на счастливое будущее. Сейчас он может только вдребезги разбить их и весь тот недолгий отрезок жизни, который у него остался, постараться по атомным кусочкам склеить Гоголя.  

— Давай подведём всё к логическому концу, хорошо?  

Они перестали считать часы, сколько просидели вместе. Сколько Сигма прижимал к себе белокурую голову. Сколько они обманывались в том, что всё хорошо.  

В ту ночь парни уснули вместе. Николай, крепко вцепившись в небожителя, для надёжности закинув ногу на чужой торс, и Сигма, словно опекающий оберег, прильнувший щекой к пушистой макушке опекаемого.  

21. 01. ** Шестой месяц.  

Напряжение не спрятать, сколько не пытайся. Гоголь на финишной черте, и история Сигмы почти подошла к концу.  

Они опять сидят в комнатке, где провели последние три месяца. Из освещения только ароматизированная свечка. Блондин давно не наблюдает веточку лаванды. В его руках ручка и последняя незаконченная страница.  

Небожитель находится рядом и внимательно наблюдает за движениями чужой кисти. Четверть страницы, затем треть, половина. Остаётся последнее предложение, и всё закончится.  

Навсегда.  

Гоголь отрывается от работы и долго смотрит на Сигму, но тот будто не замечает его взгляда.  

— Это были лучшие полгода моей жизни.  

Николай улыбается. Возможно, сейчас Сигма посчитает его безумцем, но он действительно не может выдавить из себя ничего, кроме печальной улыбки.  

— Я знаю.  

Есть вещи, с которыми вы рано или поздно смиритесь. Вещи, может не самые хорошие, но, по крайней мере, без них никуда. Существует установка — порядок. Он правильный. Его нужно придерживаться. Сложить голову, самого себя, но принять то, как всё должно быть.  

И на это нужно много-много сил. Сигма не боялся исчезать, потому что знал: Гоголь сильный, он справится с этим.  

Они обнимаются в последний раз. Николай отчаянно цепляется за получеловека перед собой.  

— Однажды мы встретимся на острове. Я буду ждать тебя.  

Сигма уверенно протягивает ему ручку и подвигает ближе книгу.  

— Даже не надейся, что я буду туда торопиться.  

И Гоголь вписывает последние слова: "Так спустя много лет подошло к концу существование небожителя".  

Блондин тянет руку к чужой ладони и крепко сжимает. Она тут же осыпается в пыль на его глазах, растворяется в текстуре, словно её никогда и не было. Сигма бледнеет, более походя на призрака, и постепенно пропадает из поля зрения Николая.  

А вы когда-нибудь слышали сказку-легенду про чудо-человечков которые населяли нашу планету много лет назад? И я тоже нет.