"Скиталец"

«Мы оставили его. Так будет лучше для всех нас. Боже… Нет, ничего, мы правильно поступили. Нам не смогут ничего предъявить – сошлёмся на бюрократические проволочки».  

***  

Я сижу на песке и наслаждаюсь каждой секундой. Шум волн, дуновение ветерка, горячий песок. Мне хорошо. Давно я так не радовался простым радостям жизни. Уже и не помню почему, но знаю точно – в прошлом со мной произошло несчастье. Но какое?  

Это место кажется мне незнакомым, я никогда не был здесь. Бирюзовая вода, ребристые дюны, прозрачное небо – сейчас меня окружают чудные виды. Раньше всё было иначе: холод, боль, людская злоба. Не могу сказать точно, как мне удалось вырваться из того потока ужасных ощущений. Как бы там ни было, теперь я ЗДЕСЬ.  

Встаю с уже ненужной инвалидной коляски. Её колёса заржавели, видно, как спицы готовятся вывалиться наружу.  

Вдохнуть полной грудью и двигаться вперёд, теперь ноги слушаются меня. Я прикладываю руку ко лбу и озираюсь по сторонам. Удивительное место, такое я мог представить только во снах.  

Я шёл и радовался, по щекам катились слёзы счастья. Язык щипало от солёных прикосновений. Только подумайте – я снова могу идти. Здорово, не так ли?  

Вам может показаться, что это базовая людская возможность, не заслуживающая радости. Это не так. Мои ноги снова ходят, а это не купишь ни за какие богатства.  

На небе пляшет троица. В этом месте солнце не одно, их целых три. Лучи солнц освещают жёлтые пески, ветер расстилает под моими ногами аккуратную тропу. Иду уже долгие часы, но мне совершенно не жарко. Тут хорошо.  

Со временем пески сменяются на лес, теперь я осторожно ступаю по мокрой зелёной траве.  

Мне не хочется споткнуться об ветку или раздавить кого-то. Сейчас в моей груди живёт стойкое ощущение того, что жизнь бесценна. Раньше я этого не понимал.  

Иду по лесу, огибая деревья с розовой листвой. Уворачиваюсь от фиолетовых веток. Лес цветёт и дышит, каждый его вздох орошает меня сладкой росой. По голым ступням пробегает волна приятной прохлады.  

Сажусь на пенёк и стараюсь собраться с мыслями. Я вижу, как кожа на руках покраснела. Ляжки начинают зудеть, причина, наверное, та же. С телом снова происходят какие-то перемены. Не могу припомнить, но раньше со мной уже что-то творилось. Подробности ускользают от меня. Сердце начинает биться сильнее.  

Иду дальше, нужно двигаться, искать людей, искать хоть кого-то. Листва шумит, наполняя лес особым ритмом. Сверху падают жёлуди, но белок совсем не видно. Или это стереотип?  

Чаща причудливым образом изменяет перспективу, мне кажется, что небо стало изумрудным. Где-то вдалеке идёт снег, я уже отсюда вижу его белые хлопья.  

Ко мне подходит мужчина, весь в белом. Он улыбается и протягивает мне руку – Джим Джонс – говорит он. – Будем знакомы.  

Моя рука уже не та, что раньше. Видно, как изменения коснулись и её. Со мной что-то происходит. Но что? Тяну руку человеку в белом костюме, он похож на заблудившегося проповедника.  

– Друг, идём за мной – говорит он. Человек, назвавшийся Джимом Джонсом, источает благополучие и уверенность. Из кармашка на пиджаке торчит жёлтый платочек. Мне начинает казаться, что там вышит чёрный крест.  

– Ты ангел? – спрашиваю я.  

Джим мягко смеётся, вытирая мокрые уголки глаз платком. На его лацкане видна золотая брошь. На ней тоже заметен контур креста.  

– Почти – говорит он. – Я основатель «Храма народов». В его руках оказывается бюллетень; в ней рассказывается о миротворческой миссии организации. Филиал Рая на земле – говорится там. С каждой страницы ослепительно улыбается он – Джим Джонс.  

Всё это похоже на секту, но я не придаю этому значения. Мы спускаемся в канализационный люк (я тоже удивился) и продолжаем свой путь по плохо освещённым тоннелям. Тут пахнет морской капустой, а на стенах видны отложения соли.  

Проповедник начинает распевать псалмы: «Ты, Господи, упование моё», «призовёт меня и услышу Его», «явит мне Спасение моё».  

Глаза привыкают к темноте, и мы начинаем осторожно обходить лужицы с мутной водой. С потолка на губы упала солоноватая капля, мне становится противно, и я сплёвываю. Это кровь?  

Под конец пути мы встречаем человека в лохмотьях, в руках у него потушенный масляный фонарь. – Я ищу человека – мычит он. – Ищу.  

БОЖЕ  

Человек с фонарём пару раз крутанулся на месте и исчез за нашими спинами. Мы с проповедником начали подниматься наверх. К свету троицы, к теплу, идущему от трёх солнц.  

Мы вылезли на открытое пространство – большой загон для скота, я оказался на территории старой фермы. Меня немного укачало, так что пару минут я стоял согнувшись. Видел, что меня окружают ботинки чужих людей. Начал поднимать голову и смог увидеть их тела. Человеческих существ было много. Очень много.  

Проповедник подошёл к столу с серебристой скатертью, на ней стояла большущая кастрюля. Рядом лежал черпак, который тут же оказался у Джима Джонса в руках. Люди начали подходить и получать порцию напитка из чана. У каждого из них был пластиковый стакан, Джонс резво разливал по чашкам красную жидкость. Доставалось каждому.  

Люди пили и отходили в сторону. Наконец он позвал меня. Мне приготовили особый стакан, жидкости в нём было больше обычного.  

Я увидел, как окружающие нас люди закашляли и упали на землю. – Умерли – сказал мне проповедник.  

– Это конец? – спросил его я.  

– Да – только и ответил он.  

Я выпил жидкость и вскинул руки к небу. «Свершилось».  

***  

Целую неделю в замызганном подъезде стоял страшный запах. Тут воняло и раньше, но этот запах… Превзошёл все остальные. Тухлые яйца, мокрые носки, пропавшая селёдка. Казалось, что эта вонь пробирается под кожу.  

Полиция и МЧС вскрыли одну из дверей, за которой оказался разложившийся человек. Это был инвалид, про существование которого «забыли» родственники. Так он и умер на своём диване. Парализованный, ослабевший, разложившийся от деятельности бактерий.  

Священник, проходивший мимо, вздрогнул. Стоя у подъезда он читал молитву, пока скорая выносила пахнущие останки. Все остальные молчали. Говорить было нечего.  

Наконец тело погрузили в машину скорой. Священник перекрестил её и в последний раз прошептал:  

– Ты, Господи, упование моё.