Нико

Все было достаточно просто. Но как бы он не пытался ухватить утекающею сквозь пальцы истину, ничего не получалось. Скатившись по стене на пол и опершись лбом о разбитый в порыве ярости кулак, он начал корить себя за нечто, что не был в силах осознать. Просидев так какое-то время, он тихонько перевернулся на четвереньки и подполз к дубовому потрепанному от многолетней службы бару. Потянув на себя дверцу и обнажив перед своим взором манящие изгибы бутылок, Нико вытащил одну. Достав пробку, он сделал глубокий вдох над горлышком, стараясь по максимуму наполнить свою грудь терпким, жгучим ароматом ячменя и гвоздики. Вместе с тем, пришла новая волна укора, парень ощущал свою слабость и беспомощность, которую ему так хотелось утопить в красноватых глубинах виски. Плеснув в стакан, Нико пристально уставился на волнующуюся поверхность напитка.  

–Должно быть, хранился в бочке из под портвейна. – подумал про себя парень. – Как странно хранить один напиток в бочке от другого.  

Эта мысль заставила его почувствовать некую иронию в сложившейся ситуации, ведь он подобно этому треклятому виски всю жизнь томился в совершенно неподходящем ему месте, отчего его душа мрачнела и приобретала оттенки, которых быть в ней не должно.  

Опустошив стакан, он попытался подняться. Но потерпев пару неудач, бросил эту затею. Откинувшись на диван, Нико пытался привести мысли в порядок. Он окинул комнату взглядом: осколки вазы возле входной двери, кровавый след от его кулака на стене и пистолет. Проклятый 44 Магнум. Он всегда знал где отец хранил этот пистолет, часто заинтригованно косился на него в детстве, а однажды даже набрался храбрости и вытащил его из отцовского стола. В тот день он получил урок, это был единственный раз, когда старик перешел от морального насилия к физическому. Тот день отпечатался в его памяти страшным болезненным следом, вроде одного из тех, что появился на его спине после происшествия.  

– Нам следовало утопить тебя в реке, подобно тому, как топят отпрысков ощенившейся суки. – раздавался голос отца в голове Нико.  

Но он все же не понимал, как он докатился до всего этого. Он не был тем злом, каким представлялся ему отец, а значит и не был способен на поступки подобные тем, что выкидывал тот. Но вот он здесь. Память парня заволокло плотным пепельно-серым туманом, и как бы он не пытался разглядеть то, что в нем кроется, все было тщетно.  

Он, блестящий юрист, на пике своей карьеры, молодой и перспективный, и вот он здесь. Снова здесь. Подобное уже происходило, но тогда это было лишь плодом его воображения, легким отголоском его подсознания. Но сейчас все иначе, сейчас происходящее было за правду. И от осознания этого, его накрыло с новой силой. С неподдельной яростью он ударил себя по вискам ладонями, еще и еще, и бил до тех пор, пока сквозь туман не разглядел яркую вспышку. В тот же миг, раздался громкий хлопок и вот он уже стоит на пороге отцовского дома, готовится позвонить в дверь. Втянув побольше воздуха в легкие, парень легонько нажимает на звонок. Но за этим ничего не следует. Жмет еще. И снова никакого отклика. Нико ощущал, как ком подступает к горлу, а кровь начинает кипеть. Снова. Наконец, он услышал глухие шаги и дверь открылась.  

– Пошел прочь, тебе здесь не рады. – грубо произнес старик на пороге, его лицо было изрезано морщинами, глаза поблекли, а быть может они всегда такими были, пустыми, бездушными. – Двери этого дома закрыты для тебя, покуда бьется мое сердце.  

– Я пришел сказать, что мама скончалась вчера, в больнице. – голос Нико был наполнен скорбью, а разум болью такой силы, что ни одно слово отца уже, казалось бы, не могло его ранить. – Я пришел за кое-каким вещами, знаю, что она оставила их здесь.  

– Вещи в этом доме принадлежат мне, и только мне.  

Дряхлый источающий яд старик готовился захлопнуть дверь перед носом разбитого в дребезги сына. Но именно в этот момент, до этого лишь закипающая кровь, начала бурлить в жилах парня. Его доселе голубые глаза, стали казаться такими же бездушно серыми, каким обладал его отец. Он с силой толкнул дверь и сделал шаг за порог, старик начал что-то истошно орать, но Нико не слушал его. Он пересек комнату, и остановился у камина, схватил вазу, стоявшую на нем и со всей злобой, на которую была способна его душа, швырнул ее в сторону отца. Миллионами осколков она разлетелась в разные стороны.  

– Да как ты смеешь, паршивый щенок! – возмутился старик.  

А Нико как будто и не слышал его слов, он осмотрелся в комнате и заприметил знакомый ему Магнум, лежавший на столе за диваном. И вот он уже держал его в руке, медленно провел пальцами по дулу и также медленно поднял взгляд на отца, который уже стоял подле стола за огромным кожаным диваном.  

– В прошлый раз, когда я его взял, ты избил меня так зверски, что я думал, что умру. Мама плакала там, – Нико указал на арку, через которую виднелась кухня. – Она сидела там и смотрела, как ты раз за разом бьешь меня металлической пряжкой по спине, оставляя кровавые отметины. Она боялась, я боялся, но тебе было плевать. А что ты чувствуешь сейчас? Тебе страшно?  

Нико вытянул руку и взвел курок.  

– Скажи, что сожалеешь за то, что ты делал с нами, за каждый раз. Скажи, что тебе жаль, что умерла она, а не ты! Скажи.  

Глаза старика налились кровью, он скривил свое и без того уродливое лицо в отвратительную гримасу.  

– Я сожалею лишь о том, что в тот день не довел дело до конца…  

И снова хлопок, и вновь Нико сидит, опрокинувшись на диван, ваза, разлетевшаяся на миллионы осколков все еще на полу, кровавый след по-прежнему на стене, а бездыханное тело старика лежит подле стола за огромным кожаным диваном.  

Парень набрался сил и встал, подойдя к зеркалу он взглянул на себя. Но как же, как же он мог, ведь он не был похож на монстра, которого волею судьбы ему приходилось звать отцом. Он всегда держался от этой пропасти как можно дальше, его душа не была изувечена несмотря на все попытки старика. И все же он смотрел на себя в зеркало, откуда на него смотрели когда-то небесно-голубые глаза и не узнавал себя.