Козлы в огороде

Козлы в огороде  

Их было четверо – Аркаша, Петян, Толик и Жентос. Они жили на Борисовских Прудах, росли в одном дворе, ходили в одну школу и обучались в одном классе – этот краткий перечень обстоятельств уже способствовал тесному общению, равно как и крепкой дружбе. Они почти не имели существенной разницы в возрасте, равном 16-17-ти годам. Когда-то, ещё в раннем детстве, они сошлись в тесный квартет на почве интереса к электронным игрушкам, отвратительно переведённым американским боевикам и прочим новомодным увлечениям. С годами менялись и увлечения, но это не мешало нашим героям водить всесторонне выгодное знакомство с той же простотой и непосредственностью, как и в давно минувшие, проведённые в песочнице, дни.  

Каждый участник этого квартета сильно отличался от многих своих сверстников, и сейчас мы возможно понятнее и проще расскажем суть сих отличий.  

Аркаша был самым высоким и крепким. Никто не решался вступать с ним в конфликт из опасения недосчитаться парочки зубов... вот только сам Аркаша благоразумием не блистал. Распускать руки, равно как и язык, он начал с того самого дня, как освоился в школьных стенах. Он мог придраться к чему угодно – а затем избить товарища, по сути, без всякой на то причины, причём чем слабее был противник – тем пуще зверел и приходил в бешенство Аркаша. Он первым из своего класса распробовал вкус табака и алкоголя – чем несказанно гордился, из его уст звучал преимущественно мат и различные производные от ругательств, заменяющие нормальные человеческие слова... Порой казалось, что Аркаша болен на нервной почве, ибо он мог без всякой видимой причины вскочить из-за парты прямо посреди урока и начать размахивать руками и дико орать на всю школу – просто так, только бы выплеснуть избыток активности. В общем, ученик был, что называется, не подарочек... вот только поделать с ним ничего было нельзя. Мать-одиночка давно утратила всякое влияние на сына, целиком и полностью погрузившись в заботы о устройстве личной жизни. Что до педсовета и комиссии ПДН – им было, похоже, всё равно, что вытворяет Аркаша – лишь бы только его творения не стали предметом огласки в СМИ. Тем более что на дворе стояла рассветная заря третьего тысячелетия, правящий в стране режим считался прогрессивно-демократическим, и исключать ученика из школы за полную необучаемость и отвратительное, даже криминальное, поведение было как-то неудобно... по-советски, что ли? Иными словами, Аркаша наслаждался свободой и безнаказанностью, и, конечно же, давно оставил в прошлом все опасения насчёт возможного достойного отпора в свой адрес.  

Петян по своей злобности и склонности к буйству был сродни Аркаше, но его чувство вседозволенности подкреплялось немаловажным столпом в лице состоятельных родителей, которые не нашли ничего лучшего, нежели закрывать глаза на все выходки своего капризного, истеричного и необучаемого отпрыска. Петян никогда не задумывался о том, в какую копеечку его родителям влетают его, с позволения сказать, шалости – вроде украденной из машины магнитолы или проникновения в кабинет директора с целью нагадить тому на стол.  

Толик, в отличии от Аркаши и Петяна, не был склонен шокировать публику эпатажными поступками. Он вёл себя спокойно и мирно, ибо его привычка шарить по карманам висящей в раздевалке одежды и по чужим портфелям требовала тишины. Он был очень осторожен и ни разу не был пойман за руку – зато приятельский квартет всегда имел деньги на выпивку и сигареты.  

А Жентос был небольшого роста хлипким пареньком, который, казалось, мог бы переломиться надвое от самого лёгкого ветерка. Он был единственным участником квартета, который усердно зарабатывал ряды пятёрок в аттестате – и это было его единственным достоинством. Во всём, что касается защиты чести и достоинства, он слыл трусом и размазнёй, а потому не нашёл лучшего способа противостоять хулиганью, нежели стать тенью Аркаши. Он решал за приятелей все контрольные работы, а те в качестве платы давали ему возможность чувствовать себя отважным и мужественным – например, попинать из-за чужих спин жертву очередной расправы...  

Квартет все дни напролёт был озабочен лишь двумя фундаментальными задачами – перед кем покуражиться и кого всласть помучить. И то и другое им удавалось с лёгкостью, и приятели верили, что такое положение дел будет сохраняться всегда и всюду.  

***  

В это ничем не примечательное утро Аркаша, как обычно, пришёл на занятия ко второму уроку. У него был хмурый вид и отвратительное настроение – выходя из дома, он обнаружил, что ему почти нечего курить, посему пришлось довольствоваться припрятанным на лестнице окурком. Он прошёл в корпус, где располагался его класс, и тут же, не дойдя до кабинета, сумел отличиться. Объектом его внимания стал какой-то заигравшийся и толкнувший его пятиклашка, и Аркаша недолго думая наградил его крепким пинком в мягкое место. Пинок получился даже более сильным и увесистым, чем ожидалось, потому что малыш подлетел на метр в воздух и плашмя растянулся на полу...  

Это происшествие привлекло внимание слоняющихся по коридору учеников. Все они собрались кучками и начали усердно выдавливать из себя смех, тыча пальцами в подвернувшегося под руку пятиклашку. Каждый старался показать, что происходящее им поддерживаемо и одобряемо, ибо многие успели на собственной шкуре прочувствовать – что значит не угодить Аркаше.  

А виновник смотрел на скорчившегося на полу пятиклашку, на товарищей, что старательно делали вид, будто им весело – и думал о том, какие они все безропотные кролики... все они созданы только для того, чтобы их можно было топтать и рвать, и иной участи не заслуживают.  

Он оглядел ряды учеников, заметил двоих ребят, которые не тыкали пальцами и не ржали в один голос с остальными, и немедля направился к ним.  

– Ну как, прикольно? – осведомился он, осклабившись. Мутная парочка старалась сохранять видимость спокойствия, вот только получалось это у них плохо.  

– Вы у нас тут типа крутые, да? – уточнил Аркаша... и в следующее мгновение он выбросил вперёд ногу и нанёс ближайшему собеседнику удар в живот. Затем таким же образом он разделался и с его приятелем, причём никто из присутствующих даже не думал вступаться за незадачливую парочку.  

Аркаша всегда был чувствителен ко всему, что происходило вразрез с тем, что делало большинство. Избитые ребята обязаны были делать вид, что им смешно – таким образом они, пусть даже и не одобряя его действий, становились для него менее опасными. Своим молчанием они подрывали Аркашину власть – за что и поплатились...  

Между тем в коридоре появился один из педагогов, который пожелал узнать у пострадавшего пятиклашки – что случилось.  

– Это он упал, – подсказал находчивый Жентос, вынырнувший откуда-то из-за спин собравшихся. Малыш, услыхав подсказку, мог только согласно кивать. Он, как и Жентос, не мог и не учился защищать себя, а жаловаться кому-либо смертельно боялся из опасения прослыть ябедой.  

Затем в коридоре показался Петян. Он, улучив момент, задержал пятиклашку и тихо шепнул:  

– Короче, слышь сюда... сейчас пойдёшь в вагончик на Ключевой и возьмёшь пачку "Оптимы". Бабло у тебя есть, я это точно знаю. Давай шевели жопой... и быстро!  

– Но у нас сейчас самостоятельная... – залепетал мальчуган.  

– Меня абсолютно не ебёт твоя самостоятельная, – оборвал его Петян, – короче – чтобы к следующей перемене пришёл сюда с пачкой, иначе я тебя лично башкой в парашу натыкаю. Усёк?  

Деньги у мальчугана на самом деле имелись – мать дала их ему на пару буханок хлеба, но оказаться запихнутым головой в унитаз он боялся куда больше, нежели истратить деньги на сигареты...  

Петян получил пачку "Оптимы". Злосчастный пятиклашка был вынужден соврать трижды: педагогу – что при падении потянул коленку и пошёл в медпункт, встретившейся в магазине соседке по дому – что покупает сигареты дедушке, а дома после уроков – что деньги у него украли. Ему оставалось утешаться надеждами, что хуже, чем есть, уже не будет.  

Компания все занятия проваляла дурака, веселя одноклассников и доводя учителей до белого каления. После уроков они собрались за углом корпуса – похвалиться подвигами и обсудить планы на грядущий вечер. Они заливались хохотом, припоминая – какой униженный и раздавленный вид имели все их сегодняшние жертвы, как они лебезили и чуть ли не плакали...  

– Смотрите сюда, – Аркаша выглянул из-за угла и всмотрелся куда-то в кусты, – вот щас чё будет...  

Он подождал, пока кучка учеников поравняется с ним, и крикнул:  

– Эй ты, с обосраной башкой... да не ты, а вот ты, рыжий... давай топай сюда, побазарим...  

– А чё такое? – пролепетал тот, что был рыжим.  

– Да ничё... давай бросай сумку и снимай штаны.  

– А может, не надо? – пролепетал мальчуган.  

– Надо, Федя, надо! – ухмыльнулся Аркаша, – да чё ты щемишься? Снимешь да наденешь, и всё пучком... давай приступай! Э, нет, так не пойдёт, и трусы снимай!  

Жертва исполнила требуемое – с явной неохотой и с мыслями о том, что сейчас его позор видят все, кто стоит на дорожке между крыльцом и воротами. Петян разразился похабной тирадой по поводу незначительных мужских достоинств жертвы, а Аркаша, незаметно вынув из-за спины свежеобломанную палку, со всей силы опустил её на оголённое седалище.  

– Всё, надевай штаны и пиздуй отсюда, лошара, – бросил Аркаша, теряя к жертве интерес. Мальчуган, обливаясь слезами, заковылял было прочь, но запутался в штанах, о которых напрочь позабыл, и грохнулся обземь, вызвав тем самым целую бурю смеха.  

– Клёво! – заметил, отсмеявшись, Толик.  

– Вот так с ними со всеми и надо, – сказал Аркаша, – это быдло, которое ничего не может, кроме как только шеи вытягивать в ожидании ошейника и поводка. Прикажи я ему отсасывать – он бы и это сделал, прикажи у родаков кошелёк спиздить – спиздил бы без колебаний, потому что он чмырь опущенный... все они – кролики, а мы – удавы. Вот так...  

Квартет порешил встретиться вечером возле Братеевского моста и разошёлся по домам.  

***  

На Москву опустилась ночная мгла. Набережная засверкала рядами бледно-оранжевых фонарей. Время перевалило за полночь, улицы несколько обезлюдели, переходя в распоряжение тех, кто вёл преимущественно ночной образ жизни.  

Четыре фигуры, слабо освещаемые огоньками сигарет, расположились на скамейке, спинами к реке. Какой-то паренёк лет четырнадцати, не глядя по сторонам, сошёл с моста и завернул в аллею. Квартет сразу оживился, и Аркаша сказал:  

– Эй, пацан, дай закурить.  

– У меня нету...  

– Нету? – захихикал Жентос, – а хули ты тогда на улицу выполз, если у тебя нету?  

Квартет поднялся со скамейки и с неспешной деловитостью взял жертву в кольцо.  

– Пацаны... – залепетал паренёк, – да ладно вам... чё я такого сделал-то?  

– Да вот, знаешь... – начал Толик, – моя тёлка сказала, что ты её щупал... такие вот дела...  

И что должен был делать этот мирный, ни в чём не замешанный мальчишка, который и драться-то толком не умел? Он был примерным мальчиком – хорошо учился, ходил в бассейн при Братеевском спорткомплексе, занимался живописью – но никто никогда не объяснял ему, что следует делать, если отступать поздно и все пути отрезаны теми, для кого неважно – кого, как и чем бить, причём без всякой причины. Его родители – культурные, приличные люди, они считали насилие пережитком, утверждали, что всегда и обо всём можно договориться... и тут на тебе!  

– Да не знаю я ничё! – захныкал он, – пацаны, вы ошиблись...  

– Короче, – сказал Петян, – давай вставай на колени.  

Жертва медлила, надеясь то ли на появление случайного, более сильного прохожего, то ли ещё на что-то... Услужливый Жентос пнул мальчишку под колени, тот не удержался, больно приложился коленями об асфальт и заплакал в полный голос.  

– Пацаны, да я больше не буду!.. – всхлипывал он, не слишком пытаясь разобраться – чего именно он не будет.  

Аркаша расстегнул молнию на штанах и начал мочиться на голову паренька, тщательно стараясь попасть струёй в лицо. Петяну, Толику и Жентосу сразу же всё стало ясно, и они тоже расстегнули молнии...  

– Всё, свободен, – ухмыльнулся Аркаша, когда струя иссякла, – и смотри мне – в следующий раз, когда пересечёмся, чтобы был с сигаретами... всё всосал?  

– Да... да... – прохныкал паренёк.  

– Встанешь с колен, когда мы скроемся – и ни секундой раньше, – добавил Толик, – усёк?  

Они перешли Борисовские Пруды, держа путь в дворы 2-го микрорайона, причём старались идти помедленнее, чтобы их жертва подольше помучилась от неизвестности.  

Во дворе одного из домов на Ключевой они подстерегли совсем маленького мальчонку лет девяти – того послали в ночной магазин, что находился в подвале. Данные ему деньги перекочевали в Аркашин карман, после чего напуганному малышу велели залезть в мусорный бак.  

– Вон видишь – часы на аптеке? – Аркаша указал на малиновое электронное табло, – мы придём сюда часа через три, и если обнаружится, что тебя в баке нет – завтра в школу можешь не приходить. Скажем пацанам из третьего-В – они тебя так напиздят, что к Демихову в Капотню переселишься... ясно?  

Малыш тихо плакал, а квартет со смехом и улюлюканьем двинулся к спорткомплексу.  

И кто знает – сколько бы просидел на куче мусора задавленный страхом ребёнок, если бы в проходе между домами не появился прохожий – парень лет двадцати с небольшим, одетый в тёмно-синие джинсы и тёмно-зелёный спортивный пиджак. Он никак не походил на участников давешнего квартета, на вид был был здоров и очень подвижен.  

– И как это понимать? – удивился он, заметив выглядывающего из бака малыша.  

Дело было улажено в пять минут – парень купил все означенные в списке продукты, отвёл хныкающего малыша до родного порога, спустился во двор и постояв немного, зашагал в сторону спорткомплекса с видом человека, принявшего некое ему одному известное решение...  

***  

Аркаша увидел новую жертву – одинокого парня, без всякого дела слоняющегося в скверике возле спорткомплекса. Парень был ростом с него самого, должно быть, и возраст имел тот же, и никак не смахивал на крутого. Это был типичный заучка, или ботаник, который выходит на улицу только ночью, ибо остерегается средь бела дня наткнуться на других, более серьёзных мальчиков...  

– Что-то в нём не так, – тревожно заметил Жентос, – что-то он какой-то подозрительный...  

– Чё, зассал? – хихикнул Петян, – чё в нём подозрительного? Какое-то чмо бабушкино... ща мы его опустим на раз-два...  

Жентоса эти слова не очень-то успокоили. Этот парень ему сильно не нравился. Жертва побродила между деревьями, затем подошла к скамейке, сняла и расстелила пиджак, села... Затем взяла со скамейки брошенную кем-то газетку и углубилась в чтение. И вновь Жентоса охватила тревога – хотя едва ли он сумел бы внятно объяснить её источник.  

Аркаша вышел к скамейке, тройка приятелей подтянулась следом. Парень даже с места не двинулся – лишь глянул поверх газетки на хулиганский квартет и опустил глаза.  

– Это у нас тут кто, Эйнштейн, что ли? – со смехом вопросил Аркаша, – чё-то я таких тут раньше не встречал...  

Парень сидел не двигаясь и читал.  

– Ты откуда взялся такой, ботан? – подал голос Толик.  

– Пришёл, – парень соизволил несколько повнимательнее оглядеть квартет и даже опустил на колени газетку.  

– Тёлку ждёшь? – уточнил Аркаша.  

– Тебе не всё равно? – парень начал сминать газетный лист в плотную плитку, – хотел и пришёл. Вот и всё.  

– Это он типа под крутого косит, – объявил Петян, – типа гордый такой, как Олежек Кошевой...  

Парень вложил плитку смятой бумаги в ладонь и сжал её на манер ножа. Это движение насторожило Жентоса... что-то явно шло не так, как надо. Он вытянул шею и прищурился, стараясь разглядеть татуировку на левом плече жертвы – там было изображено что-то похожее на парашют, но Жентос ничего в татуировках не понимал, в противном случае он бы и близко не подошёл к её носителю.  

– А ведь на дворе ночь, – заметил парень, – неужели ваши домашние нисколько не волнуются?  

Аркаша не выдержал и захохотал. Он видел перед собой ботаника, который только и может, что молоть языком и рассыпаться в витиеватых фразах...  

– Ой, да у нас тут какой-то академик случился! – сказал он. Петян и Толик дружно заржали и начали соревноваться в кривляниях и адресованных жертве похабных остротах. Аркаша тоже не бездействовал – сложил пальцы правой руки в непристойном жесте и протянул их почти к лицу парня, который, если посмотреть с его стороны, так и нарывался на неприятности.  

– Будем знакомы... – парень едва заметно улыбнулся, и его левая рука двинулась вверх, – младший сержант Кратов, ВДВ...  

– Чиво-чиво? – вытаращился Аркаша, и тут его правое плечо пронзила дикая боль, – ай, сука блядь, руку сломал гандон чёртов!!!  

Никто так и не понял – что именно сделал этот Кратов, но Аркашины дела были очень плохи – его рука безвольно болталась, вывернутая под совершенно непредусмотренным физиологией углом. Она была всего лишь вывихнута, но боль от вывиха была столь сильной, что Аркаше было уже всё равно...  

Петян с Толиком кинулись было в бой, но их порывы ни к чему не привели. Кратов с совершенно недостижимой для них быстротой обогнул их, занял позицию так, чтобы Петян загораживал Толика, и пустил в ход своё оружие – плитку газетной бумаги. Мало кому было известно, что в умелых руках такая плитка превращается в грозное оружие – особенно это касается её острых уголков, способных с лёгкостью оставлять рваные раны на теле. Петян узнал об этом первым – удар плиткой сломал ему нос и оставил несколько весьма болезненных ссадин на лбу и щеках. Толик выхватил было нож, но Кратову не составило труда отнять его, рубануть тупой стороной лезвия по запястью противника и приложить к толиковскому носу рукоятку оружия.  

– Сука блядь порву на... – раздался звериный Аркашин рёв. Он тоже выхватил здоровой рукой нож, но вновь почувствовал невыносимую боль – не сей раз в колене. Его левая нога уже не могла держать тело, и он, скуля и хныча, свалился на дорожку.  

Кратов ощутил неумелый тычок подошвой кроссовки в спину, и на секунду-другую его лицо перекосилось от боли. Он перехватил ногу Жентоса, намеревавшегося нанести второй тычок, и бросил его лицом на скамейку.  

Квартет был повержен. Кратов собрал оружие, развернул газетную плитку и поднёс к ней огонёк зажигалки. Когда от его оружия остался пепел, он стряхнул его в урну, прислушался к стонам и всхлипам битой компании – жить будут, решил он, – и тряхнул Жентоса.  

– А... – протянул тот, хлюпая разбитым носом, – я... не надо, я больше не буду...  

– Это ты – Жентос? – спросил Кратов, – отлично... видишь, какая штука вышла – мне прошлым летом операцию сделали на позвоночнике. А ты своей лапкой попал мне прямо туда, где у меня в кость скобы вмурованы. Это, знаешь ли, очень больно – так больно, что никому не пожелаешь. Ты представь себе хоть на секунду – как я сейчас на тебя зол... и как мне хочется что-нибудь тебе оторвать – уши, к примеру, или что-нибудь ещё... представил?  

– Простите пожалуйста... – Жентос плакал. Его штаны внезапно потемнели, и со скамейки на землю потекла моча.  

– Ну-ка пошли... – Кратов накинул на плечи пиджак и повёл Жентоса в сторону Ключевой. А если быть точнее – потащил, ибо Жентос со страху почти не ощущал ног.  

– Я тут кое-что узнал о вас, – говорил по дороге Кратов, – и, насколько хватит моих сил, постараюсь, чтобы вам припомнили все ваши проделки... догадываешься – что вас ждёт?  

Жентос мог теперь только кивать. Что его ждёт – он представлял себе очень плохо, ибо не привык задумываться о возможном воздаянии за свои пакости.  

– Знаешь, Жентос... – задумчиво молвил Кратов, – есть такой зверь – козёл. Он обчистит один огород, другой, третий... обчистит десять – а в одиннадцатом получит поленом по рогам. Прикинь – какая удивлённая у него будет морда, когда он отбежит и посмотрит на того, кто приложил его поленом? Он будет думать – что это такое, из-за чего, из-за кого, за что? Всегда ходил по огородам и жрал капусту – а теперь что вдруг случилось?  

Жентос с трудом понимал – о чём идёт речь. Он боялся всего и всех – милиции, родителей тех ребят, коих он с приятелями обидел, новых побоев, которые, как он думал, вот-вот на него обрушатся...  

– Наш район, – продолжал Кратов, – это огород. В нём есть хозяева. Сегодня ты и твои приятели получили поленом по рогам. Может, получите ещё, потому что с этого момента хозяева будут тщательно присматривать и за огородом, и за вами... козлятами. До скорого...  

Кратов едва заметно двинул рукой, и Жентос отшатнулся, получив хлёсткую пощёчину.  

Он стоял и со страхом смотрел в удаляющуюся спину зловещего незнакомца.  

Ночное веселье закончилось.  

***  

На следующее утро домой к Жентосу нагрянула милиция. Он превратился в фигуранта заведённого дела о разбойном нападении. Такими же фигурантами стали трое его приятелей, что минувшей ночью угодили на излечение в Демиховскую больницу.