Под сводами старого театра

С раннего утра в доме де Шаньи царили покой и тишина. С тех самых пор, как их старшая дочь покинула имение, пропали от сюда и веселье, и громкие танцы с плясками, и смех. Нет, гость неправильно подумал, предположив, что семью навестило горе. Просто Мэри по натуре была девушкой веселой и заводной, а с тех пор, как муж забрал ее на юг Франции, и некому было проводить мероприятия. Конечно, как хозяин поместья, Рауль мог позволить себе бал по любому поводу, и друзей у него было много, так что гуляние получилось бы людным, но, так уж в их семье сложилось, что никто не питал особой любви к торжествам, особенно к маскарадам.  

Виконт покинул дом час назад, оставив супругу с младшей дочерью одних, если не считать обслуги, конечно. Они сидели в западной гостиной, вышивая полотно для местной церкви. Кристина думала о сыне — как он там, в гимназии, не скучает ли за ними, справляется ли со всеми уроками? Кинув мимолетный взгляд на дочь она поняла, что девушка размышляет о том же, но им не нужно было слов. Одарив друг друга улыбками, которые значили «уверенна, все хорошо», дамы продолжили работу.  

— Леди, — прервал покой слуга, — граф Монтгомери ле Синь пожаловал с визитом.  

— Негоже нам ему отказывать, проводи. — Отложив шитье приказала хозяйка.  

В зал вошел юноша около двадцати лет. Уже слегка располневший, но все еще не потерявший обаяния благородного отпрыска высшего света. Он был одет слишком вычурно, как для простого визита, даже люди благородные должны были знать меру в украшениях, а не обвешиваться ими, как сороки.  

— Доброго утра вам, месье, с чем пожаловали? — Одарив его легким кивком головы спросила мадам де Шаньи.  

— О, достопочтенная, я лишь хотел нанести визит вам и вашей дочери. — Поклонившись чуть ли не до пола сказал гость. — Вчера вечером видел ее на прогулке в парке. «Кто эта молодая красавица? » — подумалось мне. Она была скромна и мила, ее темные волосы подобны вороному крылу, глаза блещут как звезды, а губы нежные, словно лепестки роз, и, я готов поставить на это свой титул, безо всякой помады сохранят притягательность.  

Прикрыв лицо веером, Жозефина наклонилась к уху матери, спустя несколько секунд Кристина ответила графу.  

— Моей дочери лестно слышать такие комплименты в свой адрес, но вы ее засмущали. Она даже подумала, будто бы вы следили за ней, преследуя в парке.  

— Да что вы! Я лишь любовался, не в силах оторвать глаз, и когда мадмуазель ушла, не мог выкинуть ее образ из головы, вот и решил вас навестить.  

По всем правилам хорошего тона, гость остался на чай. Он не столько пил, сколько рассказывал о красоте молодой девушки и о своих богатствах, намекая на дальнейшее развитие отношений. Тем не менее, когда чаепитие окончилось, Кристина выпроводила гостя, не планируя следующей встречи, не предлагая остаться до вечера. Она не рассматривала ле Синя как будущего зятя, но и он не хотел так просто оступаться.  

— Как я понимаю, тебе жених не понравился. — Провожая взглядом карету сказала мать.  

— Он слишком зациклен на моей внешности, да и вообще, навязчивости Монтгомери позавидует Джек-Потрошитель.  

— Мужчины всегда обращают внимание на внешность, даже самые добрые и бескорыстные. — Слегка улыбаясь, ответила мадам де Шаньи. — Нельзя же отвергать всех женихов только из-за того, что ты им симпатична.  

— Но и полюбить их за это тоже нельзя. — Не уступала дочь.  

Глядя на ее самоуверенное личико, Кристина должна была тревожиться, но вместо этого испытывала странное чувство, смешанное с радостью и гордостью. Да, она была не совсем той кроткой и беззащитной девушкой, что годами выступала в массовке, и характер унаследовала от отца, что для леди сулило немало проблем… С другой стороны, терпение и придирчивость к мелочам одарили ее невероятным даром.  

— В какой-то степени ты права. — Сжалилась женщина, а тогда добавила. — Идем, Жозефина, у меня есть для тебя подарок.  

Они поднялись в родительскую спальню, старшая де Шаньи подошла к шкафу. Распахнув дверцы, она достала от туда старую обувную коробку, покрытую толстым слоем пыли, но когда мать сняла крышку, глаза дочери округлились от удивления.  

На пожелтевшей подушечке лежало колье. Его главным украшением была фигурка женщины, словно из мрамора (а может, это и был маленький кусочек данного камня), ее окружали камушки голубых и розовых тонов, а чуть выше можно было заметить барельеф черепа.  

— Я никогда прежде не видела такой красоты. — Завороженно глядя на подарок прошептала девушка.  

— Оно осталось с тех времен, когда я выступала в опере. Знаешь, это было чудесное время, но после той трагедии с люстрой я больше не смогла его носить. Чего красоте пропадать даром? Пусть приносит тебе радость, дорогая.  

— О, матушка, оно просто восхитительно! Я бы хотела…  

— Примерять его и выйти в свет? Конечно, милая. Как закончим полотно, его надо будет отнести в церковь, это отличная возможность прогуляться.  

Для благородной виконтессы прогулка в одиночку — непозволительная роскошь. Однако, для Жозефины родители всегда делали исключение — девушка попросту терялась на фоне прислуги, не могла отдавать приказы. Уж лучше пусть она будет одинокой аристократкой, что шагает по людной улице средь белого дня, чем неудавшейся наследницей, которая с собственной свитой не в силах совладать.  

Игнорируя экипажи и новомодные автомобили, девушка отправилась пешком, взяв с собой полотно и дамский клатч. Ей нравились пейзажи родного города, сколько бы раз она не прогуливалась по одним и тем же маршрутам. Если вещь прекрасна, как может она надоесть? Миновала Жозе и старый оперный театр, от взгляда на который по спине пробегали мурашки.  

Если верить рассказам родителей, это было волшебное место — образы из пьес и постановок оживали, где бы ты не сидел. Помимо кулис, главного зала и сцены, в здании вмещались гардеробная, общая спальня для труппы, несколько отдельных гримерок для самых больших звезд, огромное число комнат со старыми задниками для сцен и куча других помещений. Настоящий дом для чудес, большой мир в относительно маленьком здании. Он был бесподобен…  

До того самого дня, когда случился пожар. Огромная люстра, висевшая в зале, рухнула, раздавив нескольких человек, многие погибли в огне. Младшая де Шаньи никогда не расспрашивала подробностей у родителей, так как мать в тот день играла на сцене. Должно быть, это сильно шокировало Кристину, раз она оставила столь любимое для себя занятие.  

Дочь не могла почувствовать весь ужас, пережитый матерью, но его отголосок отзывался в глубине души. По сей день никто не взялся за реставрацию помещения, боясь призраков и плохой репутации. Следы гари, старше ее самой, не смыли никакие дожди, заколоченные окна зияли многочисленными дырами, грозясь сожрать каждого, кто к ним подойдет, а на входе, частично уцелевшая, висела афиша, потерявшая название оперы, но сохранившая двух людей, страстно обнимающих друг друга. На заднем фоне так же присутствовали языки пламени, какая ирония!  

В церкви гостью встретил Мартин — престарелый священник, излишне строгий на проповеди, но очень понимающий на исповеди. Несмотря на то, что занятия в воскресной школе только что закончились, он не капли не устал и был рад принять подарок.  

— Отличная работа, юная леди! Старое полотно для алтаря так износилось, мы как раз хотели собрать пожертвования на новое, и кто бы мог подумать, но Господь уже услышал наши молитвы!  

— Надеюсь, оно вам долгую службу прослужит. — Подойдя к священнику вплотную, сказала Жозефина. Если бы на ее месте была другая девушка, святой отец мог бы заподозрить что-то неладное, но младшая де Шаньи всегда общалась в подобной манере.  

— Я же, в свою очередь, понадеюсь, что оно еще увидит вашу свадьбу, мадмуазель.  

— Ну, в наше время с женихами непросто. Мне бы не хотелось делать выбор поспешно, да и родители не сильно обеспокоены этим.  

— Вам так кажется, дитя. — С ноткой грусти сообщил ее старый учитель и наставник. — На самом деле, одиночество для дамы, к тому же столь благородных кровей — настоящее проклятие. Сейчас вы юны и наивны, вам может показаться, будто все мужчины Франции готовы жизни отдать, лишь бы сделать вам предложение. Но пройдет пара лет, и толпы ухажеров пропадут — так случалось со многими балеринами и певицами, спросите у матери, если не верите. О, несчастная Кристина, она так старалась быть хорошей опекуншей и любящей супругой, но что скажут все ее друзья когда узнают, что дочь де Шаньи осталась старой девой? Не хотите же вы мать покрыть позором.  

— Нет. — Раскрасневшись ответила девушка. Она и не задумывалась об этом.  

— Тогда умерьте свою гордыню и поскорее выйдете замуж. И не дай Бог повторить вам судьбу тех неблагодарных дочерей, которые сбегали из отчего дома с простонародьем!  

Распрощавшись со святым отцом, Жозефина отправилась в обратный путь. И правда, до сегодняшнего дня вопросы брака ее не волновали, ведь в мире было столько интересного! Но сейчас в памяти стали всплывать истории, о которых она слышала или читала в газетах.  

Опозоренные девушки, что нагуляли детей от бродячих артистов и бардов — раньше их избивали до смерти камнями, теперь ссылали в монастырь, лишая состояния. Родители открещивались от нежеланных потомков, делая вид, что их не знают, но соседи то помнили и до самых седин припоминали «а вот твоя дочь была той еще куртизанкой».  

Жозе знала, что ее семья никогда так не поступит, сколько бы общество не диктовало свои нормы, но ведь правда, если она не найдет себе мужа, сколько позора свалиться на голову де Шаньи? Кристина и Рауль делали все возможное, чтобы младшая не чувствовала себя изгоем и жила полноценной жизнью, а чем же она отплатит своим родителям? Заставит их вместо спокойной старости мучаться от сплетен и насмешек, будет сидеть у камина с матерью, вышивая крестиком, пока Мэри нянчится с детьми? Итак уже слишком много было проблем из-за нее.  

Уйдя в свои мысли слишком глубоко, девушка не заметила, как к ней подбежал молодой цыган. Сперва он делал вид, что спрашивает дорогу, но как заметил задумчивость жертвы, откинул спектакль в сторону. Оценив богатую даму, вор сорвал с нее сумку и ожерелье, после чего побежал прочь, только пятки сверкали.  

— Кража! Помогите, молю вас, кто-нибудь!  

Жозефина закричала изо всех сил, но люди не обращали на нее внимания, продолжая заниматься своими делами. Только один кинул мимолетный взгляд, и то покрутил пальцем у виска. Осознавая все риски встречи с вором, леди ринулась за ним, приближаясь к злополучному театру. Она бы не стала так переживать из-за сумки со скромными деньгами на обратную дорогу, однако потерять подарок матери не могла.  

Цыган же был удивлен что жертва, к тому же без сопровождения полицейских, догоняет его. Он быстренько отыскал место, где можно было пролезть в заброшенное здание, и воспользовался лазейкой, думая, что дама точно не станет следовать за ним.  

Тем не менее Жозефина не испугалась. Впрочем, из-за подола платья она ели как протиснулась в прогалину, к тому же испачкалась и растрепала волосы. Только оказавшись там девушка поняла, где находиться, и что-то внутри снова взвыло от страха.  

Огромное фойе, с раздвоенной лестницей, ведущей в главный зал. Пыль, годы, плохое освещение — несмотря на все это, помещение сохранило свое величие. Блеклые ковры все так же мягко шуршали, приветствуя ступающую по ним гостью, среди запаха плесени и старости сохранялся едва ощутимый, не имевший названия. Такой иногда можно почувствовать в цирках или театрах, и то очень редко, когда феерия в самом разгаре.  

Вор сидел у лестницы, вытряхивая содержимое сумки на пятно солнечного света. Девушка подходила к нему, дрожа от ужаса. Она не знала, что сказать, не знала, как защититься, если у цыгана будет нож, понятия не имела, как потом объяснится перед родителями. Ну… что-то придумает, нельзя же позволить ему сбежать и забрать с собой подвеску!  

Она все еще перебирала варианты в голове, когда воришка вскочил на ноги и стал смотреть по сторонам. Его глаза наполнились тем же ужасом, что недавно был властен над жертвой, и теперь всматривались в перекладины и тени. Там не было ничего, кроме скрипа старых досок, которые… Подозрительно напоминали шаги.  

В один миг перед ним возник человек, закутанный в черный плащ. Вторая деталь, бросившаяся в лицо Жозефине — потускневшая белая маска, с трещиной у правого края. Она была довольно чудной, так как закрывала только половину лица.  

— Как у тебя духу хватило здесь появиться? — Голосом, полным ненависти (толи к ворам, толи к цыганам, это осталось тайной) спросил незнакомец.  

— Тут же никто не бывает. Ты… п-призрак. Призрак старой оперы! — Доставая из-под рубашки крестик, закричал напуганный вор.  

— Кем бы я ни был, в моем доме незваные гости всегда получают наказание. — Холодно ответил тот.  

Мужчине стояло сделать лишь шаг в сторону, а парнишка уже побежал со всех ног. Он судорожно ухватился за доски, оторвав несколько из них, разодрав руки в кровь. Не прошло и минуты, как цыган сбежал — и след простыл. Тогда он наконец-то заметил, что это был не единственный посетитель.  

— Месье Призрак, пожалуйста, сжальтесь надо мной! — Взмолилась Жозефина, заливаясь слезами. — Я не хотела потревожить ваш покой, но тот человек обокрал меня, я лишь хочу вернуть пропажу.  

— Забирайте. — Коротко ответил хозяин театра. — Но знайте: вы никому не должны рассказывать, что видели меня здесь, иначе страшное проклятие упадет на весь ваш род.  

Девушка кивнула, утерла слезы рукавом и без того потрепанного платья, после чего подошла к сумочке, и принялась складывать в нее вещи так же быстро, как до того воришка вырывал доски. Ей показалось, что дух растворился, но когда юная леди взяла в руки подвеску, сущность в маске снова стояла перед ней.  

— Откуда оно у вас?! — Спросил собеседник, выхватывая драгоценность из рук.  

— Моя матушка играла в театре когда-то давно, и колье осталось у нее с тех времен. Прошу вас, отдайте, мне будет стыдно вернуться домой и сказать, что я его потеряла.  

— Раз уж вам так дорога эта вещь, забирайте, только сперва расскажите, как сейчас живет Кристина Даае.  

Поначалу такое требование показалось Жозефине странным, но тогда она подумала, что Призрак уж точно тут жил много лет, и должен был знать многих актеров.  

— Кристина вышла замуж за Рауля, и теперь носит фамилию де Шаньи. Мы живем в отцовском имении на берегу моря, моя старшая сестра Мэри недавно уехала на юг со своим супругом — младшим сыном другого виконта, а брат сейчас учится в гимназии, хочет стать ученым. Я же мечтаю стать знаменитой скрипачкой, как мой дед.  

— А вы никогда не хотели заняться вокалом, как ваша мать? — Голос его потерял ужасающие черты и стал живым.  

— Вы могли заметить, что я разговариваю шепотом, отнюдь, это не от страха. Еще в раннем детстве я заболела пневмонией, и едва не погибла. Возможно, у меня и был голос ангела, но мне пришлось пожертвовать им, чтобы жить.  

— Отдать свой голос, в обмен на жизнь, умереть ребенком, или прожить годы, лишенной волшебного дара. Это звучит… довольно трагично, но в то же время красиво, сия история могла бы лечь в основу оперы. Вот только, в этой опере не было бы слов, так как главная ее героиня не может петь.  

— Без вокала опера превращается в симфонию.  

— Нет! — Возразил Призрак. — Если заставить инструменты говорить за вас, юная леди, довести их до таких тональностей, которые будут напоминать слова, тогда говорить будет скрипка. Да, скрипка, которую несчастной девушке подарил ангел музыки, и она стала ее новым голосом.  

— Даже если это возможно, я не знаю ни одного композитора, способного написать настолько сложные ноты.  

— К вашему счастью, сударыня, у меня есть необычайный дар к подобным вещам. Я напишу эту оперу для вас, и назову ее «Музыка ночи заиграет вновь». Приходите сюда через неделю, к тому времени будет написан первый черновик.  

Мать учила ее не говорить с незнакомцами и не доверять чужим людям, но она ничего не говорила о призраках. К тому же, он сдержал свое слово, и вернул украшение. Непросто было юной де Шаньи выбраться на прогулку через семь дней, ой как непросто! Отец с трудом поверил в байку о карете, которая неосторожно обдала грязью замечтавшуюся дочь, к тому же в следующее воскресенье к ним опять наведался Монтгомери, и, не забрал бы его виконт обсуждать дела, не вышло бы у Жозефины улизнуть.  

Лишь переступив порог театра она поняла, что забыла свой инструмент. Каково же было ее удивление, когда хозяин заброшенной оперы лично встретил гостью и проводил ее в главный зал, где уже ждала скрипка. Она была маленькой, идеальной для женской руки, все струны на месте и хорошо настроены, а звучание… Более громкое и тонкое, чем у большинства скрипок, это было похоже на магию.  

— Вы словно украли ее из рая. — С восторгом разглядывая подарок сказала девушка.  

— Можно и так сказать, я ведь ангел музыки.  

— Тогда почему бы нам не подняться на сцену?  

— Еще рано. Для сцены нужны декорации, а их надо долго готовить. Пока что проведем репетицию в оркесной яме.  

В тот миг происходящее стало казаться сном. А во сне ты не думаешь, кто придет на концерт в заброшенный театр, и что критики скажут об опере без слов. К тому же, Жозе попался на редкость талантливый наставник — он был терпеливым, временами строгим, всегда уверенным в результате. Помимо игры на скрипке, он так же много знал и о других музыкальных инструментах, о сценарном мастерстве, костюмерном деле, фокусах и приемах за сценой, словно и правда был создан Небесами, дабы творить искусство.  

— Я наконец-то смогла заговорить. — Сказала она после одной из репетиций. — Так, словно у меня есть голос, как у всех нормальных людей.  

— Разве может столь прекрасная девушка знать, что значит быть изгоем?  

— Красота — далеко не самое важное в этом мире. Все рады меня видеть, но как только узнают, что я не могу петь, подобно матери, теряют ко мне всякий интерес. Сперва общество потребует от тебя идеальной внешности, потом, если все соответствует стандартам, они проходятся еще по сотни пунктов, пока не найдут какой-то изъян. Взять тех же гостей в нашем доме — они всегда отмечают, как я мила и ослепительно красива, но ничего больше сказать не могут. Разве это не проклятие — быть просто оболочкой, за которой никто не видит души?  

В тот миг на его лице заиграло удивление и даже… стыд? Но чего мог стыдиться ангел музыки? Он был гениальным творцом, подарившим ей голос, как и говорила мать, если при этом наставник восхищался красотой ученицы, это вовсе не значило, что он ценил только обложку.  

— Быть может, я тоже раньше не обладал подобным умением. — Вдруг признался он. — Ведь твоя мать была прекрасной девушкой с волшебным голосом. Нам пришлось через многое пройти, прежде чем я узрил ее душу — чувства, обращенные к поклоннику-виконту, доброту, уважение ко мне, а вместе с тем страх сделать что-то наперекор учителю. Я отпустил их, позволил Кристине сделать выбор, но ради ее счастья мне пришлось принести жертву. С того самого дня, как мадам Даае покинула мою жизнь, не было написано ни единой строчки пьесы, и музыка ночи замолкла.  

Репетиции продолжались и на них время теряло счет, однако в настоящем мире оно продолжало свой неумолимый бег. Как-то раз, когда все семейство гуляло по улице, мать с дочерью разговорились, пока отец подошел к мальчику, продающему газеты.  

— Жозефина, ты совершенно на себя не похожа!  

— Тебе не о чем беспокоиться, мама, я абсолютно здорова.  

— Но я же вижу, что по ночам ты стала чаще играть на скрипке, и мелодии поменяли свою тональность. Днями ты пропускаешь стежки на вышивке, сидишь в кресле, мечтательно летая в облаках, и ты думаешь, я правда поверю, что молодая девушка бегает в церковь четыре раза в неделю?  

— Просто…  

— О, не нужно оправданий, моя дорогая. Кажется, тебе кто-то нравится, и это абсолютно нормально. И все же, знаешь ли, стоит познакомить родителей со своим кавалером, это обычные правила приличия, Жозе.  

Девушка даже не знала, что ответить. Для нее самой слова матери стали большим откровением. Де Шаньи думала, ее поведение никак не изменилось, она совершенно не замечала этого, но если Кристина увидела, то и он мог заметить…  

Разговору дам не было суждено завершиться, так как между ними вклинилась гадалка. И опять цыгане, да что же они так портили жизнь несчастной? Начав с требования позолотить ручку, женщина ухватила Жозефину за руку, и вдруг начала нести какой-то бред, мол та потеряла голос из-за того, что спуталась с нечистым, и вообще, ведьма, иначе от чего все парни вокруг нее вьются?  

Пускай правды в словах предсказательницы не было, орала она громко. Люди надолго запомнили тот случай и женихов у младшей поубавилось. Вообще-то, это не очень волновало саму Жозефину, но складывалось чувство, будто та встреча была не случайной.  

В тот день она никуда не пошла, а в последующую неделю и вовсе не хотела выходить из дома. Кто бы мог подумать, что глупые слухи способны сделать такое с цивилизованным обществом? Все эти косые взгляды и перешептывания… Кристина сказала, ее так же окружали подобные сплетни после трагедии, но спустя пару месяцев появилась новая сенсация, и про «проклятую оперу» все забыли.  

Вечером девушке стало невыносимо сидеть дома и она решила прогуляться хотя бы по саду, выйдя через черный ход, чтобы не привлекать внимания. К своему удивлению вернувшись туда она обнаружила на пороге большую коробку, у которой лежали черная роза и конверт, опечатанный красным черепом.  

Мадмуазель Жозефина, я надеюсь, вы не забыли о нашей опере. Пока вас не было я поработал над декорациями и костюмами, так что последующие репетиции будут проходить на сцене. Жду вас в привычное время.  

П. О.  

Платье, которое создал Призрак, поражало своим великолепием. Словно из-под руин давно сгоревших костюмов достали сохранившиеся материалы, и превратили их в новое чудо, символизирующее ренессанс вечного искусства. Белый низ с пышным подолом покрывала серая ткань, нежная и блестящая, верхняя часть была расшита перламутровым жемчугом, а дополняла образ корона. Простой обруч серебристого цвета, скромно украшенный несколькими камнями, словно растерявший большинство бриллиантов из-за ужасной сделки, лишившей хозяйку голоса, тем не менее те немногочисленные блестки сияли ярче звезд на небе. Как и говорил наставник, в театре историю доносит все: наряд, манера речи, движения, декорации, музыка.  

Очарованная таким подарком, Жозефина решила, что ей любой ценой надо прийти на репетицию. Словно услышав ее, судьба снова привела Монтгомери на порог их дома, но юная де Шаньи схитрила, прикинувшись больной. Она ловко ускользнула из дома, накинув на себя дорожную мантию, и, стоило ей увидеть силуэт театра, тут же позабыла про надоедливого кавалера.  

Здание преобразилось изнутри: растеряло пыль, многие свечи загорелись, и огни у сцены — о, они все были рабочими, занавес открыт, а на заднем фоне возвышались декорации, так напоминавшие улицы родного города!  

— Это волшебное место. — Восторженно прошептала гостья.  

— Оно всегда было таким, даже в годы своей разрухи. — Сказал наставник, он сидел на краю ряда, справа от нее. — Но сейчас, впервые за столько лет, у оперы появился повод скинуть с себя серую мешковину обветшалости и засиять вновь.  

Помимо арий Жозефны, исполняемых полностью на скрипке, они репетировали и саму пьесу, где было немало немых сцен, основанных на пантомиме. В одной из них девушка, оказавшись ненароком в старой часовне, замечала в силуэтах ангела, и просила его вернуть ей голос. Она должна была сделать вид, что пытается закричать, а тогда, опустив голову, закрыть лицо руками. Он подходил к ней, успокаивал, протягивал скрипку, после чего следовала первая ария.  

Однако в тот миг театр потерял свою театральность. Декорации показались ей живыми, картонные витражи превратились в настоящие. Серое платье окончательно потеряло все цвета, превратившись в одеяние измученной немотой души, а белый плащ наставника засиял, подобно ангельским крыльям. Призрак играл свою роль, и как истинный актер, делал это великолепно, но она чувствовала в его игре слишком много искренности.  

Жозефина сама не понимала, что случилось на той репетиции. Словно невидимые руки кукловода подтолкнули ее вперед, обрезав нити страхов и сомнений. Девушка поцеловала наставника в щеку, после чего сделала шаг назад, по привычке прикрывая лицо веером, которого не было в руке.  

— Прошу прощения, я переигрываю. — Не в силах сдержать румянец стыда прошептала де Шаньи.  

— Ты склонна к излишним страстям, как все молодые девушки. — Ни капли не разозлившись, ответил Призрак. — Поверь, эти чувства проходят быстро, как акт, или даже сцена. «А что вы сами чувствуете? » — этого вопроса девушка задать не осмелилась. Он сказал, что не написал ни одной строчки с тех пор, как ее мать покинула театр, но сейчас взялся за новую оперу. Все же что-то в его сердце отвечало на симпатию, тем не менее была и какая-то преграда. Жозе решила узнать об этом, но не у предмета обожаний.  

Вернувшись с репетиций, юная леди направилась в комнату матери. Кристина сидела в кресле у окна и читала роман, как она это обычно делала по вечерам.  

— Мне нужно кое-что спросить у тебя, мама, только этот разговор должен остаться в тайне.  

— Ты все же решилась познакомить нас со своим возлюбленным? — Закрывая книгу спросила бывшая певица.  

— Нет. — Такой вариант был бы слишком очевидным, провальным. Пришлось на ходу сочинить другой. — Это не очень приятная тема, она опять связана с цыганами.  

— Что на этот раз? Они приставали к тебе, вымогали деньги? Это уже не в какие рамки не лезет, пусть твой отец соберет своих друзей, вместе они выгонят паршивцев прочь из города!  

— Всего лишь слова, матушка. — Успокоила разволновавшуюся Кристину дочь. — Видимо, кто-то из них читал о случившемся в опере много лет назад. Теперь они говорят, что это не меня прокляли а тебя, потому что ты заключила договор с каким-то Призраком оперы.  

— Ты же не станешь прислушиваться ко всяким сплетням? — Волнение пропало, уступив недовольству.  

— Вот чтобы не верить сплетням, я и хочу спросить тебя, а не священника, или дам, живущих у театра. О каком таком призраке они говорят, и почему судачат, будто бы он подарил тебе голос?  

Хорошо все обдумав, Кристина рассказала дочери о том, что все эти годы не хотела вспоминать. Как она осталась сиротой, и как, словно по совам отца, появился ангел музыки. Их уроки пения, общение в полутени, кошмар, который он устроил, в попытках разлучить их с виконтом, и та жуткая тайна, которую она обнаружила под маской.  

— Если кто и проклял меня, так это те люди, что отравляли дальнейшую жизнь нелепыми сплетнями. Остальные же беды и радости, которые пережили мы с твоим отцом — это выбор, по большей мере человек властен над судьбой, а не наоборот.  

После такого Жозефине надо было многое обдумать, она как раз направлялась в свою комнату, когда услышала разговор в коридоре. Девушка спряталась за шторой, в отражении окна она увидела знакомый силуэт.  

— Монтгомери, твоя наглость не знает границ! — Возмущался Рауль. — Ты хоть понимаешь, что за все сказанное я, как заботливый отец, обязан вызвать тебя на дуэль.  

— Но вместо этого вы дадите разрешение на брак с Жозефиной, у вас нет другого выхода.  

— Смеешь мне угрожать, щенок?!  

— Подумайте: я ведь только подкупил парочку цыган, а город уже считает ее ведьмой. У моих родственников есть и другие связи. К примеру, с бывшими инквизиторами и наемниками…  

Обычно де Шаньи не пугали никакие угрозы, однако сейчас речь шла о его дочери, да и враг был человеком влиятельным. Таким испуганным, загнанным в угол, Жозе его еще не видела.  

— Почему именно она? Разве в Париже нет других знатных дам, красивых и умных, желающих жениться на тебе по доброй воле?  

— Они чересчур болтливы, месье, она же не сможет подать голос, даже если захочет.  

Вот так просто и цинично, девушку чуть не стошнило. Возжелай бы он ее только из-за внешности, и то было бы не так противно. Судя по тому, что виконт ничего не ответил, и проводил гостя к карете в полной тишине, он принял условия договора. Значит, скоро отец поговорит с матерью, а тогда они вместе пойдут в ее комнату, возможно, даже этим утром, чтобы невзначай заговорить о свадьбе.  

Жозефина понимает, что этого не должно случиться. Она не сможет отказать родителям, но и выйти замуж за человека, который искал молчаливую красавицу, тоже не в силах. Не дожидаясь, пока незваный гость уедет прочь, беглянка сама покидает дом, на этот раз даже без мантии — в столь позднее время никто не обратит внимание на яркое платье.  

Она спешит. Бежит так, словно с рассветом пропадет какая-то магия, что защищает ее от беды. Останавливает кучера, чудом явившегося посреди ночи, небрежно срывает браслет, отдавая в качестве оплаты, и умоляет довезти до театра. Словно под гипнозом, не чувствуя времени, теряя обстановку, де Шаньи открывает дверь, которую теперь хозяин оперы оставляет открытой.  

Девушка внутри, наконец-то. Здесь ее никто не хватиться, и уж точно этот Монтгомери не найдет, едва ли он способен видеть дальше собственного носа. По щекам катятся слезы облегчения, ах, если бы еще удалось найти Эрика!  

Но сейчас его нет в театре. Он может быть под ним — в одном из тех ходов, о которых рассказывал, или в тех местах, куда путь завален.  

— О, мой ангел музыки, явись, заклинаю тебя, явись! — Как можно громче кричит она, но голос все так же шепчет, отказываясь работать.  

Неожиданно старые статуи и пустые сиденья начинают давить на гостью, словно вытесняя ее. Что безголосая забыла в опере? Даже зрители, и те кричат, видя провалы или дебюты, они смеются, свистят, просят на бис, или восклицают «браво». Тебе нет места в опере, тихоня Жозе, разве что мыть полы, но заброшенному зданию не нужны уборщицы.  

— Что привело тебя сюда так поздно?  

Он сидит перед ней, вытирая слезы девушки своей рукой. Без плаща, в более простом наряде, но неизменно с белой маской. Неужели, услышал? Это невозможно, даже если учитывать акустику зала. Скорее, почувствовал присутствие.  

— За моей душой охотиться жуткая тень. Этот человек мечтает о супруге, немой как рыба, и красивой, как рассвет. Он хочет забрать меня, как дорогую вещь с прилавка, и для этого распускает слухи, шантажирует отца. Ох, и это полбеды, что мне придется стать женой нелюбимого, если бы я при том не любила другого…  

— Невозможно полюбить чудовище, какой бы красивой не была его душа.  

— Ты не чудовище. Ты — ангел, подаривший мне голос.  

В тот миг они посмотрели друг на друга, ища что-то в чужом взгляде. Жозефина уловила в его глазах надежду и доверие, а он, сумел ли разглядеть все те чувства, которые сейчас ее переполняли? Девушка осторожно протянула руку к своему наставнику, она провелась пальцами вверх по щеке и ухватилась за край маски. Он все так же смотрел на нее, готовый к любому исходу,  

Де Шаньи сняла ее и увидела то, что называли «лицом дьявола». Толи родимое пятно, толи шрам от несчастного случая, а может, цыгане специально изуродовали Эрика, чтобы показывать в цирке уродов. Как бы там ни было, она знала его слишком хорошо, чтобы испугаться. Голос Призрака был все так же волшебен, он оставался гениальным композитором и непревзойденным актером даже без маски.  

— Ведь не эта вещь украла мое сердце. — Откинув ее в сторону сказала девушка.  

Жозефина наклонилась к учителю, готовая поцеловать его, на этот раз по-настоящему, как вдруг ее схватили за шиворот платья и оттолкнули в сторону. Тот кучер подвез пассажирку вовсе не случайно — это и был Монтгомери.  

— Так значит вот куда сбегает моя невеста. За такие похождения, гулящая девка, я тебе язык отрежу, так что и шепотом говорить не сможешь. А ты… — Игнорируя злобу на лице Эрика продолжил граф, — ты и есть тот дьявол, с которым спуталась эта ведьма?  

— Для тебя я буду дьяволом и самой Смертью.  

У ле Синя при себе была шпага, Призрак же не носил никакого оружия. Эрик начал отступать к сцене, незваный гость торжествующе пошел вперед, обнажая лезвие. Но как только юноша поднялся по ступенькам, все переменилось: враг попросту растворился в декорациях, а свеча, которую он держал, теперь лежала у ног Монтгомери, источая тонкую струйку дыма.  

— Прячешься? Так ты призрак, или трус?  

В следующий миг Жозефина услышала шаги — она не только привыкла к тишине, но и научилась прислушиваться к ней. Эрик шел по верхним перекладинам, перебирая веревки.  

— А ты, не особо умная, как я погляжу, да? — Переключив внимание на нее продолжил граф. — Променять меня на бедного, страшно уродливого простолюдина, у твоей матери было больше…  

— У твоей роли нету слов.  

Призрак стоял позади него с веревкой, завязанной в петлю. Накинув ее на шею чужаку, Эрик снова исчез. И, не успел Монтгомери даже понять, что случилось, как вниз полетел мешок с песком, а его тело повисло под сводами старого театра.  

— Наконец-то, моя семья вздохнет с облегчением. — Все, что смогла сказать Жозефина. У нее не было жалости к этому человеку, который так же был готов убить ее в случае отказа.  

— И я тоже. Опера была дописана сегодня ночью, незадолго до твоего прихода. — говоря это, он спустился к подставке для нот, и забрал от туда стопку бумаг, на последних страницах только что высохло чернило. — Забери ее и сыграй в театре, где будет много слушателей. Теперь твой голос услышат сотни, тысячи людей. Она станет последним творением Призрака оперы, финальным аккордом музыки ночи.  

— Я не хочу, чтобы меня слышали толпы людей, они все равно будут считать меня изгоем. — Подходя к нему сказала Жозефина. — Но мне бы хотелось, чтобы мой слушатель, пусть он даже будет один, не просто слышал, а еще и наслаждался мелодией, каждой нотой.  

Ей не хватило смелости, не в этот раз. Сейчас все внутри дрожало после стычки с ле Синем, да и своим чувствам девушка перестала доверять. Призрак оперы любил голос, высокий и чистый, а она была всего лишь тихим шепотом, только тенью некогда великой Даае.  

Но, неожиданно для Жозе, Эрик сам поцеловал ее, прижимая к себе так, словно окутывал невидимым плащом.  

— Последуешь ли ты за ангелом музыки в царство ночи? — Спросил он, вновь отстранившись от нее, протягивая руку, словно играл новую пьесу для самого себя.  

— За ангелом, подарившим мне голос, я пойду без промедления.