Лëлька

Телеграмма пришла поздно вечером. Было в ней всего-то два слова: "ЕДУ УТРЕННИМ". Я спрятал её в скрытый под столешницей ящик. Мама всегда туда их убирала. В ящике помимо стопки пожелтевших листов лежал папин эспандер. Я взял его в ладонь, как делал всякий раз, когда открывался этот ящик, и покрутил в руках: сначала в левой, потом в правой, но сжать не получилось; наконец, прислонил его к носу и вдохнул. Он всё ещё пах. Я недолго подержал его, затем положил обратно и задвинул ящик.    

Надо бы поспать, чтобы встретить Лёльку в полной бодрости духа. Но, как только я потушил свечу и опустился на подушку, мысли набросились на мою кудлатую голову. Думалось мне о разном, но всё больше о маме, о папе, о маленьком Вадимке. О них я, как раз, старался не думать, потому что после этого непременно становилось грустно, но они упорно шли мне на ум. Поэтому я решил, что буду вспоминать о Лёльке, о ней мне всегда радостно вспоминать.  

Лёлькой звал её только я, и ей это очень нравилось, хотя она никогда об этом не говорила. Остальные звали её «наша Оленька». Ещё до начала всего она уехала в город. Лёлька хотела стать модельером одежды, или портнихой, как называл это папа. С карьерой у неё всё получилось. Она выучилась и теперь работает на ткацкой фабрике. Шьёт шинели. Красивые, по самой последней моде. Ещё до того, как уехать, она всякого нам нашила. Маме платок в смешную крапинку; папе штаны для спорта: Вадимка тогда совсем маленький был, поэтому ему достались одни пелёнки; а мне она пошила такой чуднОй голубенький картузик. Я его только по хорошим дням надеваю. Хороших дней пока маловато, поэтому мой картузик лежит, как новый, сияет своим голубым великолепием.  

Мне подумалось, что Лёлька, наверняка, приедет голодной. Из еды мало чего осталось, ещё днём я приготовил лепёшку, всё по маминому рецепту. Правда, половину пришлось отдать бабе Нюре, что у речки живёт. Она мне крепко помогла. Дала лопату, и пару брусьев для креста. Но, думаю, Лёлька не расстроится из-за того, что ей досталась только половина лепёшки. Как говорила мама, тело тогда сыто, когда дух сыт. А с этим у неё полный порядок.  

С мыслями о лепёшке мне всё же удалось ненадолго заснуть. Проснулся я раньше обычного, и первым делом поставил на середину стола лепёшку, вернее оставшуюся половину. Тут её хорошо было видно, и Лёлька сможет любоваться ею с самого порога. Потом я достал из-под кровати запылённый мешок и сгрёб туда все мои сокровища: телеграммы и письма, папин эспандер, Вадимкины пелёнки и мамин платок в смешную крапинку; надел свой голубой картузик и сел на кровати. Мешок положил рядом.  

Где-то далеко послышался протяжный гудок. Это пришёл утренний поезд. На вечернем мы с Лёлькой отправимся в город, и я стану помогать ей с шинелями. Я звал с нами и бабу Нюру, но она отказалась, сказала, что будет смотреть за нашим домом. Только зачем за ним смотреть? Мы с Лёлькой сюда не вернёмся, а больше возвращаться некому.  

Я долго прислушивался, не идёт ли Лёлька по улице, но её всё не было и не было. Когда я, наконец, услышал заветный шорох за дверью, то вскочил с постели и стремительно кинулся открывать дверь.  

Она стояла там, с улыбкой на пол лица и со связкой серых баранок на шее. Моя лепёшка тут же поблёкла на их фоне.  

— Ну, здравствуй, Петруша! Давно не виделись.  

Так называла меня только она. И мне это очень нравилось, хотя я никогда ей об этом не говорил.  

Я поправил свой голубой картузик и улыбнулся. Сегодня будет хороший день.