Бордовый диван

Игорь Шестков  

БОРДОВЫЙ ДИВАН  

Нам – за сорок. Поэтому такой размеренный темп.  

За окном – город, сделанный из бетона, свинца и асбеста.  

Шумит, свистит, рычит, скрежещет.  

Что можно противопоставить свисту и скрежету там, за стеклом?  

Метроном.  

Анданте. Модерато. Аллегро.  

Где-то в паховой глубине мира уже забил источник наслаждения, который позже превратится в горную речку, а в конце – в цунами, затопляющее нашу вселенную. Сладкое и радостное цунами, после удара которого и в ее, и в моем теле образуется яблоко. То самое, с дерева познания добра и зла.  

И вновь хочется жить, жить и не тужить…  

Яблоко…  

Ради него вся канитель и затевается.  

Или это груша? Персик?  

Самые лучшие персики я ел когда-то в Крыму, в Каче. Никаких отелей на берегу моря тогда в Каче не было. Была Кача дыра-дырой, но на маленьком базаре продавались удивительно вкусные персики. Размером с голову рембрандтовского Ганимеда.  

В Качу начальство обсерватории разрешало сотрудникам и студентам раз в неделю ездить на казенном грузовике… искупаться… развеяться… и полакомиться персиками.  

Я ухаживал тогда за одной прелестной татарочкой. Ее ноздри напоминали мне ноздри породистой арабской лошади, а ее глаза – глаза газели (сейчас я бы написал – глаза Софии Бутеллы или Евы Грин).  

Но сколько я ни пытался влюбить ее в себя, ничего у меня так и не получилось.  

Мне было шестнадцать лет. Чтобы не сойти с ума от неразделенной любви, я покупал в Каче персики и ел их без перерыва, пока моя любимая купалась в море и кокетничала со студентами-астрономами. В результате у меня начался понос.  

А груши? Где ты ел самые вкусные в твоей жизни груши?  

В Абхазии, конечно. В довоенной Абхазии, на пляже в Новом Афоне.  

Ты лежал на мелкой гальке… как тюлень… на утреннем солнышке. С моря дул легкий теплый ветерок. Рядом с тобой лежала худенькая девушка Олечка, твоя тогдашняя возлюбленная, мы осторожно ласкали друг друга и ели тающие во рту груши. Подошвы наши омывали пеной Афродиты волны.  

Мы догадывались, что лучше этих быстролетящих минут – ничего в жизни не будет. Но это не печалило наши молодые сердца.  

Не будет? Ну и шут с ним! Посмотрим еще…  

– Что ты сейчас себе представляешь?  

– Боюсь тебе не понравится, милый.  

– Мне все понравится. Говори.  

– Я представляю себе, что работаю в борделе. И беру в рот у всех его посетителей. И они кончают в меня. Прежде чем уйти в отдельные кабинеты с женщинами по своему выбору и продолжить дело. А что ты себе представляешь?  

– Это тебе точно не понравится.  

– Не честно. Я сказала правду, говори и ты.  

– Я представляю себе, как совокупляюсь с еще не рожденными детьми, лежащими в утробе матери.  

– Господи! Я шлюха, а ты маньяк. Чудесная парочка.  

За завтраком Ми сказала мне: Неужели ты на самом деле представлял себе что-то подобное?  

– Да. Но это не мечта и не желание, это эхо. Отражение. Усиленное и искаженное дьявольской резонансной машиной саморастления. Ради всех античных богов, не подумай, что я бы хотел осуществить что-то подобное в действительности. Мне ведь и в голову не приходит, что ты на самом деле хочешь работать в борделе. Беременные женщины не вызывают во мне ничего, кроме сочувствия и желания помочь донести до дома сумку. Не родившиеся дети и младенцы – внушают ужас. Жутко осознавать, что жизнь этих крохотных существ висит на волоске.  

– А дети постарше – вызывают у тебя сексуальное желание?  

– Роешь глубже? Золотую жилу ты там не найдешь, не надейся. Я согласен с твоим любимым Набоковым, молоденькие девочки – с девяти до двенадцати лет – могут быть нимфетками, астрально-сексуальными существами… но меня к ним не тянет. Кроме того, они обычно ужасные стервы. Не тянет меня и к молодым девушкам. Они стерильны как чистые листы бумаги. Или кузнечики. О чем с ними говорить? Мне нравятся женщины постарше. Имеющие жизненный опыт. Такие как ты. Я без ума от твоей груди, от рук и губ…  

– Убедил. Конец дискуссии. Поедем сегодня куда-нибудь?  

– Конечно. Как всегда?  

– Как всегда. Только вот гроза собирается. Парит. Как бы под сильный дождь не попасть.  

– А если и попадем. Не сахарные, не растаем.  

«Как всегда» означало следующее. Мы шли на центральный автобусный вокзал нашего города, находящийся в полукилометре от дома Ми. И садились там в первый автобус, отправляющийся в сторону Рудных гор. Минут через двадцать-тридцать-сорок мы выходили. Черт знает где. Выходили, если нас чем-то привлекала окружающая местность. Если видели невдалеке густой еловый лес, заросли ежевики или малины, вход в заброшенную шахту, старинную церковь, каменную стену с растущим на ней диким виноградом и маленькой дверью, ведущей в покинутый хозяевами сад, башню, замок, озеро, манящую своей зеленой протяженностью долину, речку с плотиной, невысокую гору с крестом на вершине или деревенское кафе с смешной пивной кружкой и бронзовой форелью на вывеске.  

Старались только избегать известных нам мест, в которых располагались хранилища радиоактивных отходов, смертоносное наследство печально известного комбината «Висмут», раскинувшего свои щупальца от Кёнигштайна до Цвиккау.  

И в этот раз мы вышли из автобуса, направляющегося в сторону города губных гармошек и бандонеонов Клингенталя, минут через тридцать езды по живописной дороге. Вышли, потому что во мне что-то ёкнуло и внутренний голос прошептал: Пора выходить.  

Мой внутренний голос обычно молчит, я не шизофреник. Поэтому, услышав его, я удивился и мысленно спросил: Эй ты, всезнайка! Что мы тут забыли? Дорога, как дорога, со всех сторон – лес.  

Голос разозлился.  

– Сказал выходить, значит выходи, болван. Как же неприятно говорить с дураком.  

– Не ругайся, ты ведь тоже я. Лучше дай зацепку, куда идти, чего искать.  

– Я не ты, и не надейся. Терпеть не могу эти командировки. Как будто мне больше всех надо… Идите вперед, потом сверните направо. И топайте по грунтовой лесной дороге пока не дойдете до дома с оленьими рогами. Зайдите в дом. Там вас ждут.  

– Кто нас там может ждать? Рюбецаль?  

– Делай то, что тебе говорят, бестолочь.  

Все мои дальнейшие попытки разговора с внутренним собеседником успехом не увенчались. Мы вышли на следующей остановке и пошли вперед.  

Ми спросила: Что это ты бормотал там, в автобусе? Говоришь с самим собой? Безумствуешь потихоньку? Лучше скажи, а то потом зарежешь меня в лесу и смоешься. Я боюсь. У тебя перочинный ножик с собой?  

– Нет, дома оставил. Но зачем же непременно резать? Можно и задушить. Или столкнуть в пропасть.  

– Не говори так, это меня пугает. И рожи жуткие не строй, у тебя и так лицо…  

– Что у меня за лицо?  

– У многих местных жителей оно не вызывает доверия. Помнишь того коротышку, писателя-очкарика, Харальда, который работает смотрителем у Вернера в галерее?  

– Помню.  

– Так вот он недавно увидел меня на рыночной площади, я там покупала ореховый сыр прямо под статуей Роланда, подбежал, за руку схватил, глазами засверкал и прошептал на ухо: Зачем ты связалась с этим русским? Что ты в нем нашла? Он же паршивый эмигрант… назойливый, жадный. И невежа. Картошку разглядел на гравюре Дюрера.  

– Какой мерзавец! Я сто раз признавал, что ошибся. И устно, и печатно. А мне все тыкают и тыкают этой проклятой картошкой в харю. В следующий раз, если встречу его, дам ему по уху. Хочу, чтобы он упал и кусал своими гнилыми зубами асфальт от боли. Скотина.  

– Размечтался, садист… Не советую тебе на него нападать. Харальд очень злой. Носит с собой опасную бритву. Показывал мне. Сделана в Золингене. У него мания преследования. Считает, что все его предали… обманули и обокрали… подозревает, что его хотят убить. Подойти сзади и… поэтому он все время оглядывается. Харальд везде рассказывает, что один писатель, чуть ли не Гюнтер Г., украл у него идею романа, за два месяца его написал и выгодно продал. А он сам трудился над этим романом чуть ли ни тридцать лет, но ни одно издательство его не напечатало. Потому что роман «слишком мрачный». Наверное, так и есть. А тебя он считает везунчиком. Завидует жутко. Из-за того, что о тебе газеты пишут, а о нем нет. И из-за меня. Он ведь ко мне еще много лет назад клеился. Но я его и близко не подпустила. Потому что он зануда.  

– Да… если кто зануда, то это на всю жизнь. Так утверждал Спиноза. Или Гегель. Или оба.  

– Держу пари, ты не читал ни того, ни другого.  

– Конечно не читал, еще чего. Если много читать – рога вырастут. Так в Библии написано.  

– Ты и Библию не читал.  

– Опиум для народа.  

Минут через десять – свернули направо и зашагали по лесной дороге. Болтали и дурачились. Передразнивали общих знакомых и политиков. Идти было легко, дорога шла под гору.  

Ми то и дело останавливалась, замолкала, рассматривала муравейники, наблюдала птиц, гонялась за бабочками, ловила синих жуков, показывала пальцем на деревья и несколько раз громко повторяла их немецкие названия. Чтобы я запомнил. А у меня уже тогда память была дырявая. Зря старалась. Я путаю бук с платаном, а осину с клёном.  

Минут через сорок Ми спросила: Куда это мы собственно направляемся? У тебя, что, есть цель? Обратно придется в гору тащиться.  

Рассказал ей про внутренний голос и дом с оленьими рогами.  

– С оленьими? Внутренний голос тебе сказал? А что он еще тебе сказал? Что в этом доме ковчег Завета хранится или ваша баба Яга живет? Боже мой! Ты что, спятил? Ты будешь в падучей биться, а я даже скорую помощь вызвать не смогу, тут телефона нет (все это происходило еще до появления мобильников).  

– Я не спятил. Причем тут баба Яга? Если через полчаса не увидим дом с рогами, повернем назад. Пойдем потихоньку, часа за два дотащимся до остановки. В шесть часов будем дома. Ты мне приготовишь пиццу с салями и шампиньонами. Лежит у тебя в морозилке. Сваришь какао.  

– Пицца – для гостей. А тебе приготовлю штраммер Макс. Чтобы ты вконец не ослабел. Купила вчера вечером свежий фарш у знакомого мясника за углом, рядом с итальянским кафе.  

– Знаю я твоего мясника, у него на мясе зеленые мухи ползают.  

– Нет у него на мясе никаких мух.  

– Нет есть, я сам видел.  

– Тааак… может, повернем назад прямо сейчас? Как бы чего не вышло.  

– Дай мне еще десять минут.  

– Хорошо, я засекла.  

Ми значительно посмотрела на свои часики с несколькими маленькими бриллиантами на сапфировом циферблате. Подаренные ей ее вторым мужем, человеком состоятельным, с которым она рассталась из-за меня, художника с пустыми карманами. И взбрыкнула как молодая лошадка.  

В этот момент мы заметили, что нам навстречу по лесной дороге поднимается человек. Высокий мужчина… с ружьем в руках. В тирольской охотничьей шляпе с пером. В кожаных штанах, темно-красной рубашке и черном бархатном жилете с многочисленными карманами. Лица его было не разглядеть.  

Ми прижалась ко мне как испуганная собачонка. И завиляла хвостиком.  

– Одет он странно. Только не вздумай с ним заговорить. Он заметит твой акцент и непонятно что подумает. Они все иностранцев ненавидят… Может и из ружья пальнуть. Прикончит нас с тобой и в землю зароет. Кто нас найдет? А меня, перед тем как убить, еще и изнасилует.  

– И не мечтай!  

– Это черный охотник, я знаю.  

– Что ты несешь?  

– Ты не отсюда… А мне мама рассказывала, что по горам бродит по ночам черный охотник, он убивает людей и забирает их души. Живет он в заброшенной шахте, где раньше аметисты добывали. Я его в детстве видела… на каменоломне… он стоял на огромном валуне и пристально смотрел на меня… с ружьем… мы туда бегали окаменелости собирать, когда рабочие уходили. Видел аммонит у меня на полке? Это оттуда.  

– Ты же вроде говорила, что у немцев нет души, примеры приводила…  

– Одно дело в галерее чушь молоть после фуршета, совсем другое – тут, в глуши по лесу рыскать. Вон он, прямо на нас идет…  

Когда между нами и охотником было метров двадцать пять, мы с ужасом поняли, что у него вместо человеческого лица – волчья морда. Оборотень!  

Запаниковали. Хотели было в лес убежать…  

Но человек в тирольской шляпе быстро поднял свое оружие, мгновенно прицелился и выстрелил. В меня. Я ощутил страшный удар в грудь. И боль. Упал на спину. Последнее, что слышал – второй выстрел. Он явно предназначался моей спутнице, бешено визжащей Ми.  

Трудно поверить в то, что произошло потом. Даже мне самому поверить трудно, а скептически настроенный читатель, наверное, и читать дальше откажется. Вольному воля…  

Да-да, мы очнулись через какое-то непродолжительное время. Стояли все на той же лесной грунтовой дороге, непонятно куда ведущей. Тени от деревьев не удлинились. Парило. Но гроза так и не началась.  

Осмотрели друг друга, ни крови, ни пулевых отверстий не обнаружили.  

Человек с ружьем исчез.  

Ми обняла меня и спросила: Что с нами случилось, милый? Обморок? Затмение? Галлюцинация?  

– Не знаю. Слушай, мы на завтрак случайно никаких грибов не ели?  

– Ты серьезно? Какие к черту грибы?  

– Ты в кофе ничего не подмешала? Я тебя знаю, ты колдуешь с травами.  

– Ты что, ошалел? Я колдую?  

– Не сердись, я пошутил.  

– Шуточки у тебя…  

– Может быть, мы умерли?  

– Не похоже, – прошептала Ми и поцеловала меня в губы. Упругий ее язычок обвился вокруг моего языка…  

Тут мы оба заметили дом с оленьими рогами.  

Чуть в стороне от дороги – неожиданно открылась широкая поляна, на ней возвышался дом… каменный, трехэтажный, солидный. С островерхой крышей, башенкой и большим полукруглым балконом на втором этаже.  

Кто тут, в лесу, построил такой домище? Тут ведь нет ни канализации, ни водопровода, ни электричества, ни телефона.  

Над входными дверями дома были укреплены три оленьих черепа с ветвистыми рогами. На одном из рогов висел как погремушка скелет какого-то неизвестного мне зверя, енота или барсука. На другом роге – болталась голая фарфоровая кукла с большими злыми глазами и оторванной ногой. На балконе валялось разбитое колесо от телеги, запачканное чем-то красным, и сломанная газовая плита на четыре горелки. Дверца в духовку была открыта, казалось, что оттуда, из темноты, на нас кто-то смотрит.  

А в остальном – обыкновенный дом, таких тут сотни.  

И крыша и стены его были покрыты темным натуральным шифером, типичным для многих построек в Рудных горах. Не очень тонкая работа. Превращающая здание в подобие чешуйчатого дракона.  

В одном из окон мы заметили силуэт ксеноморфа. Так нам показалось. Фильм Ридли Скотта «Чужой» мы вместе неделю назад смотрели по телевизору.  

– Слушай, крошка, давай сделаем отсюда ноги, пока целы. Неизвестно, кто в этом ведьмовском гнезде живет. Может тут людоеды обосновались. А у меня даже перочинного ножика нет…  

– Я хотела предложить тебе тоже самое.  

Мы повернулись и быстро пошли назад, к остановке.  

Ничего у нас не вышло. Неведомая сила остановила нас, развернула и заставила идти к дому. Через минуту мы уже стояли на крыльце перед тяжелой входной дверью с резными вставками. На одной из них мы распознали сцену охоты на вепря. Элегантно одетый охотник стрелял из старомодного ружья в убегающего зверя, за которым гнались собаки. На другой – наоборот, несколько свирепых вепрей преследовали охотника. Шансов у него не было. Ружье он бросил. Собаки его валялись на земле. Растерзанные.  

Мы решили покориться судьбе. Я постучал.  

Дверь бесшумно открылась. Мы вошли в дом.  

И оказались в просторном зале, заставленном странными статуями на небольших пьедесталах.  

Кроме статуй, в зале ничего не было. Никакой мебели. Жалюзи на окнах были закрыты. Освещался зал шестью напольными светильниками – в форме аметистовых чаш на высоких подставках. В чашах этих бурлила зеленоватая светящаяся жидкость. Пахла она чем-то восточным, дурманящим. Миррой?  

Откуда-то снизу доносился мерный гул. Как-будто в подвале дома работал электрогенератор… и не один.  

Нет, это не генераторы, там внизу… находились машины посложнее.  

Статуи… отлитые из неизвестного мне материала вроде стеклопластика… двухметровые нагие женские фигуры в полный рост были соединены многочисленными кожаными или резиновыми трубками с пьедесталами. Трубки эти выходили из всех отверстий женского тела, даже из сосков и глаз. По трубкам явно что-то текло. Статуи судорожно подрагивали, казалось, что они живые.  

Тела этих пластиковых самок были деформированы, настоящей человеческой плоти в них похоже было немного или не было вообще, ее заменяли обтянутые эластичной кожей-оболочкой механические конструкции. Позы этих загадочных существ, их внешние формы подчеркивали состояние исступления… длящегося оргазма… экстаза. Экстаза, в котором высшее наслаждение тела сопрягалось с болью.  

Что это?  

Современное искусство?  

Фантазия больного гения-сатаниста?  

Или искусственные люди, созданные в лаборатории внеземной расы?  

На мою подругу эти фигуры произвели тяжелое впечатление. У нее округлились глаза и дрожали руки.  

– Что это за скульптуры… или это живые существа, скажи.  

Пришлось быстро придумать объяснение. Хотя я знал не больше, чем она. Но таково было мое предназначение. Уже несколько лет я разыгрывал с Ми роль любовника-болтуна, который все знает и бесконечно разглагольствует. Болтовня моя, как это ни странно, спасала нас от принятия непростых решений… непостижимым образом освобождала от ответственности, от уз брака, необходимости завести и воспитывать детей, от совместной покупки недвижимости и прочего.  

Жизнь не брала нас за горло необходимостями, а растекалась во все стороны капельками-словами… мы сознательно пробалтывали жизнь. И оба испытывали от этого облегчение.  

Да, Ми работала в своем бюро, заботилась в меру сил о гигиене и экологии Саксонии, а я рисовал, устраивал выставки, но единственным по-настоящему серьезным делом, которым мы с ней регулярно занимались по нескольку часов в день – было совокупление. Во время которого мы не только любили друг друга, но и наслаждались сексуальными фантазиями разного рода, от невинных, до извращенных, неслыханных, сумасшедших, даже преступных, которыми редко делились друг с другом. При этом мы были уверены, что фантазии эти – не наши вовсе. Что для нас открыт канал в мир космической эротики, созданный демиургами вместе с Эдемским садом.  

– Похоже, это люди будущего. Постепенно мы все превратимся в таких био-механических монстров. Потеряем внутренние органы… Если конечно, мы и дальше пойдем по тому пути, по которому идем сейчас. По пути уничтожения органического мира и бесконтрольного размножения. Люди станут статичным придатком машин по производству и переливанию крови и прочих телесных жидкостей. Мир людей будет прост, в нем не будет динамики, событий, судьбы… мы все будем, как фигуры в этой комнате, дергаться в вечном, непрекращающемся никогда оргазме.  

– Ужас!  

– Полагаю, многие и сейчас бы согласились перейти в такое состояние и охотно заняли бы место на пьедестале в этой комнате.  

Ми потрогала ребристое плечо одной из статуй. И тотчас трубки, входящие в глаза статуи, вышли оттуда, и мы увидели ее неестественно большие зеленоватые зрачки. Ми застыла, как загипнотизированная.  

Между тем остальные трубки тоже вышли из тела этой женской фигуры и втянулись в пьедестал. Исчезли в нем, как мыши исчезают в норах.  

И вот, это удивительное существо соскочило с пьедестала и…  

И превратилось в Ми. Стала ее копией, клоном. Это касалось и тела, и волос, и одежды, и обуви.  

Две совершенно одинаковые Ми смотрели друг на друга.  

Я был так потрясен, что не мог произнести ни слова… не мог даже переступить с ноги на ногу.  

Затем одна из двух Ми влезла на пьедестал и превратилась в нагую пластиковую фигуру. Из пьедестала вылезли как умные змеи, трубки, и вошли в соответствующие отверстия. До меня не сразу дошло, что мою подружку на моих глазах заменили искусственным существом.  

Что я мог поделать?  

Попытался потрогать Ми, стоящую на пьедестале.  

– Настоятельно не советую вам это делать. Не трогайте ее. Вы не знаете, с кем имеете дело.  

Со мной говорил мужчина с волчьим лицом. Охотник. Ружья у него в руках не было. Не понимаю, почему я не заметил, как он вошел в зал.  

– Что вы с нами сделали там, на дороге? Убили?  

– В каком-то смысле да. Но вы существуете, не правда ли? А ваша новая старая подруга стоит рядом с вами. И смею вас заверить, она ни в чем не хуже оригинала. Будет вас любить также как любила Ми. И никогда не состарится.  

– Зачем все эти метаморфозы?  

– А это, милостивый государь, вопрос не ко мне.  

– А к кому же мне стоит обратиться?  

– Как вы нетерпеливы. В свое время вы получите ответы на все ваши вопросы. А сейчас прошу вас проследовать за мной на второй этаж.  

После этого он шепнул в сторону: Лестницу подайте.  

И сейчас же, как по волшебству, перед нами появилась шикарная мраморная лестница с мраморными же перилами.  

Когда я поднимался по лестнице, новая Ми шла чуть позади меня, справа. Также ходила и старая Ми. Я вспомнил клонированную овечку и спросил: Можно ли мне называть тебя Долли?  

– Конечно, милый, называй меня как хочешь.  

Голос ее был такой же, как у Ми, только с лёгким отзвуком металла.  

И еще… я заметил, как после моего вопроса – она бросила на меня исподтишка взгляд, полный высокомерного презрения. Моя Ми никогда так на меня не смотрела. Мы уважали и ценили друг друга. Очевидно человек с волчьей мордой лгал.  

Когда мы вошли в зал на втором этаже, лестница исчезла.  

Ставни и на втором этаже были закрыты, тут тоже стояли чаши-светильники на высоких подставках. В этих яшмовых чашах кипела синеватая жидкость. И она тоже светилась, но пахла иначе. Горьким миндалем.  

В этом зале были только четыре мужские статуи. Также соединенные с пьедесталом трубками. Мне они показались даже более гротескными и жуткими, чем нагие женские фигуры на первом этаже.  

– Заменили мою спутницу, теперь хотите заменить и меня?  

Охотник осклабился, насколько это позволяла его волчья морда.  

– Да, теперь ваш черед. Но у вас, в отличие от вашей спутницы, есть выбор. Перед вами четыре милейших представителя человеческой расы, воссозданные нашими техниками в форме био-механических существ. Вы должны выбрать одного из них.  

Получить его тело и поучаствовать в одной из особых игр, которую задумали… Назовем их ОНИ. В это время ваш двойник вместе с двойником вашей любимой подруги продолжит жить вашей обычной жизнью в городе К. Не стоит строить иллюзии… то, что для вас является «обычной жизнью» – тоже лишь одна из их игр. Добавлю от себя – одна из многих. Не самая интересная, зато долго длящееся. Для вас. Их время течет по-другому, они научились им управлять. Еще до того, как произошло то, что вы называете Большим Взрывом.  

– Как я полагаю, моего согласия на участие в игре не требуется? Все решено, и мне остается только подчиниться?  

– Боюсь, дело обстоит именно так. Но я не стал бы расстраиваться. Если игра пройдет без сучка, без задоринки, вас щедро наградят и спросят, хотите ли вы остаться с ними, или вернуться на Землю, в свое прежнее тело. И если вы захотите – скок-поскок, и вы вернетесь на ту самую грунтовую лесную дорогу, за мгновение до того, как вы увидели меня. Ни меня, ни этого дома вы тогда не увидите, и сможете и дальше продолжить вашу, как вы сами сегодня выразились, рутинную жизнь.  

– И на том спасибо.  

– Пожалуйста. Мы заболтались, а дело не терпит. Прошу вас, встаньте тут. Перед вами… герцог. Человек редкой жестокости и похотливости. Настоящий жеребец. Убийца. Трус. Очень рекомендую. Далее. Епископ, его брат. Тот еще подонок. А вот и судья. Долговязый и крепкий. Насильник и убежденный кровосмеситель. И последний, возможно самый гнусный из всех четырех, банкир. Пассивный педераст. Вампир и садист. Подробности я опускаю, ведь вы конечно читали незабываемую книгу маркиза.  

– Читал по диагонали. Плюясь от отвращения. Сколько же можно описывать ягодицы и казни? Тошно.  

– Плевались, но читали. И даже пробовали рисовать иллюстрации. И не без успеха. Было?  

– Было.  

– Благодаря вашим милым фантазиям и этим самым иллюстрациям вас и выбрали на одну из ролей. Скажите самому себе спасибо.  

– Все эти рисунки я уничтожил. Сжёг.  

– Должен вас разочаровать, ничего из сказанного, написанного, нарисованного, придуманного, нафантазированного, задуманного и совершенного или не совершенного людьми – не остается скрытым от игроков. Не забываете, что, хотите вы этого или нет, вы остаетесь рыбками в аквариуме или… пешками на шахматной доске, пардон, на вашей прекрасной планете, которая благодаря дружным усилиям человечества совсем скоро превратится или в пылающую Венеру или в безжизненный Марс. Так что, кого вы выбрали? Кем хотите побыть следующий эон?  

– Хотел бы побыть самим собой.  

– Вы так говорите, потому что сами себя не знаете. Или знаете, но не хотите в этом признаться. Что, впрочем, не ново. Почти все ваши коллеги, двуногие бескрылые – живут в вечном самообмане.  

– А что будет, если я все-таки откажусь становиться персонажем романа маркиза?  

– Боюсь, это кончится печально.  

– Есть ли у меня время подумать?  

– Есть. Садитесь вот тут, на диван, рядом с вашей подругой и думайте. У вас пятнадцать минут.  

Человек с мордой волка быстро проговорил куда-то вбок: Диван подайте. И столик.  

И тотчас перед нами появился удобный бордовый диван с бархатными подушками…  

А рядом с диваном – журнальный столик. На этот столик он поставил большие старинные песочные часы.  

Я сидел, вспоминал свою жизнь и смотрел на струйку песка, падающую на пирамидальную горку.  

Мне почему-то только сейчас стало ясно, что жизнь моя была вовсе не такой нудной, рутинной, какой часто мне казалось. Да и сам я не был таким плохим человеком, каким все время себя чувствовал. И что закончить жизнь, исполняя роль распутного мерзавца в пьесе-игре каких-то внеземных игроков, было бы ниже моего достоинства.  

Время шло и шло. Почти весь песок высыпался.  

Новая моя подруга Долли гладила меня шершавой ладонью по щеке и причитала: Ничего, ничего, все могло быть гораздо хуже. Выбери кого-нибудь и согласись. А после игры ты получишь свою награду. Посмотри, сверху падают последние песчинки.  

Я вздохнул, сжался, заставил себя встать… взял со столика тяжелые песочные часы и подошел, покачиваясь, к фигуре банкира. Затем размахнулся и как мог сильно ударил часами по пластиковой морде. Трубки с шипением вылезли из статуи, био-механический банкир зашатался и упал на мраморный пол… я схватил его, поднял и начал крушить его телом остальные статуи и светильники.  

Никто мне не мешал. Долли сидела на диване и не двигалась, как будто окаменела.  

Охотник стоял в дальнем углу комнаты и делал вид, что смотрит в окно.  

Когда все статуи и светильники лежали на полу, он щелкнул пальцами и все в комнате стало опять таким, каким было до моей яростной атаки.  

Последняя песчинка с грохотом упала на песчаную пирамидку в песочных часах.  

Человек в тирольской шляпе пробурчал: Я все еще ожидаю от вас ответа.  

Собрав мои последние силы, я крикнул: Полижи мне задницу, сволочь, сгори в аду.  

****************************  

Ми спросила: Пойдем сегодня куда-нибудь?  

– Давай погуляем в городе. Я слышал, что в кинотеатре рядом с сберкассой, в котором восемь залов – большой выбор комедий. Посмотрим фильм, поедим мороженое, может быть на лодке по Замковому пруду покатаемся.  

– Отличная идея.  

– И еще… все, что я тебе плел про мои сексуальные фантазии, – не более чем вранье с претензией. Просто не хотел тебе признаваться, что во всех интимных делах я примитивен как таракан, нормален… такой же как все. Хотел выглядеть интересным, загадочным, жутко порочным…  

– Ничего, и такой сгодишься. И пожалуйста, приберись в кухне и помой посуду, мне надо накраситься, в кино можно старых подружек встретить.  

Проговорив это, Ми вышла из кухни в коридор, в одно мгновение превратилась в био-механическую пластиковую куклу, показала мне огромный овечий язык и заблеяла.