Исход

«Влача свой век в стоическом юродстве –  

ни свет, ни мрак – он расточает к лету  

седую пыль цветов…»  

М. Унамуно  

1  

Бывает время обладанья рифмой,  

Не власть над сердцем – сердца пробужденье.  

Бывает время – чувства обретают мысли –  

Мысли переходят в слово.  

Жизнь течет вольготней – жизнь!  

И это слово – неизвестность, логос.  

Вот я случайно, будто бы случайно,  

Коснулся губ твоих и буду ждать ответа,  

Всего того, что кажется моим,  

Или похожим, – для пустых словечек.  

И что живём мы безнадежно – жаль ведь!  

А заменить безсилье уже нечем.  

Живет одно – каким-то все смущеньем,  

Не выжечь чувством, самым горьким словом  

Не изменить.  

Чтобы хоть что-то навсегда осталось,  

Как было, тайным, неисповедимым.  

Чтобы вовек и больше никогда  

Колокола так пусто не звучали  

Далеким эхом, все уже сказавшим  

О той святыне, ставшей недоступной.  

А сколько лет проговорив о том  

Существованье, – заблудиться в прошлом!  

С надеждой ждать и снова не дождаться  

За двадцать лет у запертой двери… –  

А там ни звука – в дверь не достучаться.  

На берегах земли задумчивой стопой  

Проходят сызнова века. Как смутно  

Я вижу в них не будущего облик.  

Из прошлого стараюсь заглянуть.  

«Что видишь? » – «Обреченное до смерти».  

«Что знаешь ты о них? » – «Увы».  

2  

Теперь зима и скоро Рождество,  

И ледяная сумрачна столица,  

И на Дворцовой площади пустынно,  

И где-то звякнет царское стекло.  

И тень мелькнет в узорчатом окошке,  

И утро жжет без дела фонари,  

А небо чисто, как глаза ребенка,  

И, кажется, еще вчера,  

Когда под снегом родились бульвары  

И стала риторически Нева,  

Согнув мосты горою Илионской,  

И невпопад по ним залязгали трамваи,  

И далеко по ним маячили огни –  

Я мучился над каждою строкою,  

Глубокий снег мешал туда идти,  

Где звездные врата над головою  

И сама вечность кажется возможной.  

Куда-то гнал меня по Караванной,  

Закутав шарфом (я всегда простужен),  

И так же косно, так же не доходно  

Сидон и Тир, Хоразин, Вифсаида  

Январским снегом стали на пути.  

«Сказал Господь: сиди одесную Меня  

Доколе положу врагов Твоих  

В подножье ног…»  

Ты ль будешь сын Давидов?!  

И так же ждать обещанную встречу,  

Когда здесь ночь, и вечно на посту  

За стенкою сипит соседский кашель,  

И маятник кружит настенные часы.  

Вот шаг один, за ним другой – не спорю,  

Сего бубненья драгоценней нет.  

Мне думалось когда-то,  

Что умерло – не может возвратиться.  

Но вот зима, и снова за окном  

Заснеженный, пустынный Невский.  

3  

Бывает время расставаний – осень.  

О вас – в минуту жалкого раскаянья…  

Я к чувству истины приближен не на столько,  

Чтобы понять, как чистое звучанье,  

Той музыки во мне уже звучавшей,  

Мне новой мыслью может послужить  

Привычное, назойливое слово –  

Не истины ищу в словах.  

Что слово?!  

Дрожанье губ и взгляд – потом слова,  

Перед глазами исчезали годы,  

И стала жизнь, как память, коротка.  

О чем мне невозможно только помнить,  

И так невыносимо говорить  

Об уходящем, сердцем всем искомом  

Уходит время – не остановить.  

Сегодня я доверчив стану  

К всему тому, что искренне молчит,  

И свет от лампы будет самый тусклый.  

Коротких встреч, что кажется, не бывших  

И вовсе с нами, но живущих в нас,  

Когда на счет положен каждый час –  

Он равен долгим, заоконным зимам.  

И спать придется крепко спящим сном  

Или на стол переводить чернила.  

Писать стихи. И будет все случайно,  

Доступное одним прикосновеньем.  

А по утру до боли надоевшим,  

Как вид из окон двадцать лет назад  

(Ну что искать из этих строчек смутных,  

Непонятых и непрощенных).  

Уже отцвел листвою Летний сад  

И снегом Невский двадцать лет заснежен.  

4  

Мне хватит и одних воспоминаний,  

И тишины петропольских аллей,  

Сна Петергофа и нелепых статуй,  

И тех же чувств поэзии моей.  

И помнит юность для чего воспета,  

И так безумно хочется дожить.  

Когда на землю сходят этажи,  

Гулять по ней без цели, до рассвета.  

И пишется всегда легко,  

И каждый звук до боли ощутимый,  

И неимущих сердцу больше нет,  

Когда ложится по бульварам снег,  

И смотрится луна в витрины.  

И каждый вздох благословенной речью  

На тех устах не ставит запятых.  

А на Фонтанке, за окном, цветы,  

Для них чуть-чуть приподняты гардины.  

И это нам, наверное, на счастье,  

А я ни разу в этой жизни не был,  

Где нет дороже Вифлеемских стен.  

И только встать осталося с колен,  

С галдежом чаек под открытым небом.  

Так праведность едва ли говорит:  

«Да будет трапеза их сетью,  

Тенетами и плетью в возмездье им…»  

Или себе подобным?!  

И снова с миром поделиться нечем,  

Как в високосном умирать году.  

И даже там, в земле, такая сырость,  

Как будто от немыслимых обид –  

Каких еще сближений?!  

Дух мщенья перед пропастью земной.  

Я жду еще твоих прикосновений,  

А осень, ночь, стихи – всегда со мной.  

Пусть на полу разбросанные книги –  

Нет не стихи – о прошлом ворожу.  

Когда чужих имен не забываю,  

Не тех изгнаний за руку беру.  

И так спокойны, безмятежны лица,  

По-детски лягут вдруг, и так уснут.  

Огни парадных, где-то полночь бьют, –  

И не дай Бог им что-нибудь приснится!  

За столько лет душевной пустоты  

О сколько стерлось – стало безответным –  

Из памяти моей – я мучился напрасно,  

Стирая имена с могильных плит.  

Дыхания в груди еще так много.  

Так много жизней хочется забыть  

За бытием своим неискупленным,  

Не верить ничему, не думать ни о чем.  

Кружиться снег, теряет след дорога,  

Дворцовый мост и все спасенье в нем.  

1988