С чего начинается армия. Трусость и мужество

Многие, прошедшие армию, знают, что такое «карантин». По сути, это та же учебка, только уже непосредственно в составе боевой части. Считается, что в карантин попадают в том случае, если перспектива службы не слишком серьезна – к примеру, если будешь махать лопатой в стройбате или изучать в химвойсках устройство противогаза изнутри. Вот чему там учить? Меньше теории, больше практики – вот и вся суть армейских догматов. А карантин – это подготовка. Изучение теории – уставы разные, политзанятия. Ну, и конечно никуда без плаца, с его поворотами и разворотами – это же святое! Что же это за солдат, который не умеет правильно ходить? «Это по-любому не солдат», – скажет основная часть дяденек с офицерскими звездочками, и хрен вы их переубедите. Их вера в святую книгу, их Библию – Строевой Устав – вечна и непоколебима.  

В карантине начинается то, что раньше на нормальном языке означало совсем не то, что означает теперь, – начинается ЛОМКА. Ломка молодого человека во всем, ломка его прежних принципов, привычек, и т. д., и т. п. В учебке все это проходит более цивилизованно, хотя и там армия все доходчиво объясняет тебе с первых дней: чувак, все, мама далеко, теперь твоя мама – старшина, и… дальше цитировать не буду, потому как текст могут читать женщины и люди со слабой психикой. И сержанты в учебных частях более подкованные. А в карантине сержант – зверь. Почему? Да потому, что за крайне малый срок он должен вдолбить в головы не самых образованных новобранцев хоть какие-то армейские нормы.  

Наверняка многие из читающих эти строки слышали про правила подбора новобранцев в разные рода войск. Лучших из лучших отбирают в самые лучшие части… понимаете, о чем речь, да? Потом отбирают лучших из оставшихся, потом лучших из тех, кто остался в оставшихся, ну и так далее, до самых убогих. Вот и представьте, кто по логике должен попасть в стройбат, или в подобные, не самые несерьезные виды Вооруженных Сил. Именно по логике – мой друг попал в стройбат, имея спортивные разряды, красный диплом, высокий рост и отменное здоровье. Причины ему не ясны до сих пор, но какой смысл заморачиваться – 30 лет прошло…  

В Советском Союзе возможность отбирать лучших была выше, чем сейчас. По многим причинам – народу было больше, порядка, а наркоманов практически вообще не было. Соответственно, на самые «несерьезные вакансии» попадали обычно новобранцы из Средней Азии. Гонять таких на плацу – сущее мучение. В мою бытность у моего товарища Славы, сержанта, временно командированного в карантин к «рексам» – так у нас называли ракетчиков РВСН, – в роте было: 20 узбеков, 6 таджиков, 2 белуджи (это вообще, насколько понимаю, арабы) и один рыжий на всю голову от веснушек русский! И вот этим «составом» он «командовал»! Как им вдолбить уставную прозу, когда они русский-то не знают толком? А маршировать? Когда мы шли мимо, обязательно заглядывали на его мучения. Как же крыл он их на «великом и могучем», дополняя на своем молдавском!? Но с тех, как с гуся вода – ноги не поднимались, в такт не шлось, – один лишь рыжий русский с вечной улыбкой на лице показывал более-менее приемлемые результаты.  

И я ничего не нагнетаю. Более того, расскажу всем известную истину, для прошедших армию, конечно. Тогда служили два года – так вот ребятишки эти, с Азии ли или с Кавказа, служили под негласным девизом: «Первый год ничего не понимаю, второй год ничего не положено! », что не могло не приводить к ссорам, дракам, то есть к тому, что на армейском языке называется «неуставные взаимоотношения».  

А случалось, приводило к настоящим трагедиям. Но об этом чуть позже, а пока…  

РВСН, то есть ракетные войска стратегического назначения – мощь и мускулы армии. Много написано про то, что представляют из себя ракеты, как они называются, как они прячутся от противника, и как одна ракета может в пыль обратить целые города. Обслуживание ракет доверено людям – но не каждый может сказать, что видел ракету, или даже – что делал для нее что-то важное. Потому как есть те, кто несет боевое дежурство, есть охрана, есть службы обеспечения, есть водители… А есть «вспомогательная сила». По сути – никто. Но они тоже нужны. И без них ни одна часть, полк или дивизия существовать не сможет.  

Вот про случай в одном таком подразделении я сейчас и расскажу.  

«Рексы» Н-ской части охраняли шахты с межконтинентальными баллистическими ракетами, которые были расположены практически прямо среди леса. Это и для дополнительного камуфляжа лучше, и людям служить тут удобнее. Вся инфраструктура давно подготовлена: дороги, небольшая казарма, боксы для техники, технические и учебные постройки, котельная для обогрева. Есть свой ЗКП – запасной командный пункт, есть места для охраны – в соответствующих местах расположены пулеметные башенки. А дополнительно периметры не на один раз обнесены колючей проволокой, к которой подключен ток и сигнализация.  

Для солдат эта сигналка – вещь просто незаменимая. Казалось бы, с чего? За все время дежурные смены ни разу не видели шпионов, хотя о бдительности все мозги проел замполит. А при срабатывании сигнализации сразу «в ружье» встает оперативный наряд и мчит на место сработки. Бывает, что не раз в день. И что же солдатики там видят? А-а, не надо забывать, что это – лес. И когда зайчик, а еще лучше лиса попадет на проволоку – в армейских буднях настанет один лишний праздничный день. Потому и бегут ребятишки. Заяц – хорошо, разнообразие в рационе. И практика для «гражданки» – любой «рекс» через полгода уже умеет снимать с зайца «чулок», то есть шкурку целиком, и готовить зайца на огне. А вот если лиса…  

Конечно, чаще всего рыжий «сюрприз» заберет тот, кто старше по призыву. В зависимости от качества хвоста, и если у него еще такого нет. Вероятен исход, когда все достанется кому-то из офицеров – но у них этого добра, как правило, завались, они на «точках» служат давно и свои хвосты уже поотбирали. Разве что какой новый или залетный… Но велик шанс, когда все достается тому, кто обнаружит находку первым. И тогда еще и скорняком на дембель можно уйти! Потому и торопятся солдатики на «вызов» – что там на проводах сегодня?  

Вот практически и все веселые дни. Есть еще учения – если только без больших начальников поблизости, тогда уж точно невесело. А если начальства нет, тогда выдают побольше патронов, и можно залезть в башню и с ПКТ пострелять в серое, уже почти разрушенное здание старого ЗКП. Увы, в остальное время – скука и однообразие. Разве что пойти «сынов» погонять…  

Я не помню точно, как звали этих двух таджиков. Пусть будут Аббос и Авлод, эти таджикские имена я нашел в Интернете. Не в имени тут дело.  

Они уже прошли карантин и были направлены в «рексовскую» часть. Кем? Пока – той самой «вспомогательной силой», а в перспективе – кто знает? Командиры решат. Может – дизелистами потом возьмут, может – оставят кочегарами в котельной. По-русски оба говорили неплохо, но показывать это не спешили – зачем? Лучше притворится непонятливыми, говорят, это помогает в первый год службы… По нужде той самой котельной их и отправили в лес. Начальство все подробно объяснило: далеко не ходите – заблудиться не заблудитесь, но искать вас времени лишнего нет, а дров – их вон под боком, как грязи! Рубите-пилите сухостой, в тачку, и к котельной. Потом обратно в лес, и так до ужина. Вот и все задание, по-военному – наряд.  

– Завтра – то же самое, послезавтра – тоже, потом поглядим, – дежурный сержант старался подбирать самые простые русские слова. – Топоры, пилы и тачка – у котельной, расписание обеда и ужина знаете…  

Аббос и Авлод кинули инструмент в тачку и зашли в лес. Близко такого количества деревьев они еще в жизни не видели, потому какое-то время ушло на осмотр окрестных красот.  

– Ладно, давай начинать, – предложил Авлод. Аббос нехотя потянулся за топором.  

Сухостоя действительно было в достатке, кое-где деревья просто лежали на земле, и их даже не требовалось подрубать – только коли или пили на чурбаки, и все. У Авлода дело шло побыстрее, Аббос немного уступал. Не в умении – ему просто не хотелось этим заниматься. Но говорить об этом земляку – а здесь любой таджик был ему земляком – не хотелось.  

До обеда время прошло быстро. С детства привычные к работе, оба не особо устали, тем более не шло речи о мозолях или заболевшей спине. Пообедав нехитрой солдатской снедью, – на обед давали суп, макароны и компот, – оба, будто по договоренности, отказались от сала, что звалось «вторым» и прилагалось на отдельной тарелке как дополнение к макаронам.  

– А что, мясо белого медведя вера есть не велит? – усмехнулся сержант.  

Аббос зло зыркнул. Он воспитывался в строгой семье. Но за него ответил Авлод:  

– Нам нельзя есть свинину, – со специально выраженным акцентом сказал он. Но сержант на это не обратил никакого внимания.  

– Да все вы так говорите первое время. А потом начинаете так ее жрать, что за ушами трещит. Ладно, двигайте за дровами…  

– Неужели за этим мы пришли в армию? – зло выплюнул Аббос, когда они уже зашли в лес. – Есть свинину, подчиняться этим командирам, рубить им дрова?  

– А что ты предлагаешь? – вскинулся Авлод. – Или у тебя был выбор? Меня отец отправил и сказал: служи, чтобы за тебя не было стыдно. Я не могу подвести отца, ему и так не сладко там, нас у него четверо, а я самый старший.  

– Меня тоже отец отправлял, – начал оправдываться Аббос. – но эта не та армия, про которую я слышал. Это неправильная армия! В правильной армии не заставляют весь день маршировать или чистить нужники за другими.  

Конечно, эти два молодых таджика имели право на свое собственное мнение. И те, кто им когда-то рассказывал про «правильную» армию, наверняка не говорил про наряды по роте, по хоздвору или по столовой. А Аббосу и Авлоду пришлось попасть в наряд по роте на второй день после прибытия из карантина. Там-то они на себе ощутили все «прелести» недосыпания, натирания казарменного паркета тяжелой «машкой» и оттирания грязного сортирного очка при помощи кислоты.  

Весь оставшийся день они не разговаривали, хотя и ссорой произошедший между ними разговор назвать было нельзя. В каждом копилось что-то свое, невысказанное и несделанное. И назавтра это все должно было вырваться наружу.  

Наутро, после завтрака, получив соответствующее «напутствие» от дежурного сержанта, Аббос и Авлод снова направились в лес. И скрывшись за спасительными деревьями, Аббос сразу бросил тачку, которую вез, уселся на пень и произнес:  

– Все! Больше я им не слуга.  

– Чего ты этим добьешься? – закричал на него Авлод. – Не здесь, так в другом месте тебя все равно заставят что-то делать. А это не самая тяжелая работа. Надо выдержать всего год…  

– Нет, я не буду этого делать ни год, ни месяц, ни неделю, – закричал в свою очередь на земляка Аббос. – Ни одного дня, ни одного часа! Я хочу домой, и я уеду домой!  

– Как? – развел руки Авлод.  

– Надо просто сделать так, чтобы тебя признали негодным. И ты не мог служить в этой армии.  

– Ты хочешь что-то себе сделать? – Авлод не мог в это поверить. – Аллах покарает тебя!  

– Надо сделать так, как будто это произошло случайно, – стоял на своем Аббос. – Ты ведь поможешь мне?  

Авлод покачал головой: – Нет, я не смогу…  

– Тогда просто никому не говори, что я задумал, – сказал Аббос и потянулся за топором. – А если хочешь, можешь и себе так же сделать, и тогда мы домой вместе поедем.  

Но Авлод снова покачал головой. Он с ужасом в глазах смотрел, как товарищ туго перевязал правую руку у кисти своим носовым платком – с помощью левой руки и зубов. Ему казалось, что все это происходит в каком-то страшном сне. И он еще раз попробовал воззвать к здравому смыслу Аббоса. Но было уже поздно – его земляк принял решение.  

Положив посиневшую кисть на пень, на котором он только что сидел, Аббос взял топор в левую руку и сделал замах. «Что он собирается отрубать? – подумал Авлод. – Палец? Руку? » Он закрыл глаза и не открывал их, пока не услышал какое-то шмяканье. И открыл глаза одновременно с криком земляка.  

Аббос решил отрубить себе четыре пальца на правой руке. Все, кроме большого. Однако левая рука не была у него развита так же, как правая, ею он не работал в своей жизни столь же часто. И сила удара не позволила топору отрубить пальцы с первого раза…  

Авлод увидел потеки крови из ран, обезумевший от боли, и в тоже время вопрошающий взгляд Аббоса – как же так? Авлода вырвало. И в этот момент топор взлетел еще раз и довершил начатое – пальцы были отрублены, теперь уже полностью. Кровь хлынула на пень, с него – на землю. Аббос выронил топор и начал кричать еще громче, прижимая к себе изувеченную руку. Потом он побежал в сторону казармы. Авлода вырвало еще раз, но он, шатаясь, изо всех сил стал пытаться догнать земляка, стараясь не глядеть на красную дорожку, стелящуюся впереди него.  

На счастье, офицеры знали, как вести себя в экстремальных ситуациях. Кто-то накладывал правильный жгут, кто-то решал вопросы по транспорту, кто-то созванивался с госпиталем. С раненым вышло хорошо – его оперативно отправили в госпиталь, где врачи все, что только было возможно, сделали грамотно и профессионально. Аббоса положили в отдельную палату, за ним был постоянный контроль и вежливый уход.  

А вот родителям сразу сообщать не стали. Здесь офицеры, в данном случае – особого отдела, – тоже знали, как себя вести. И в первую очередь они решили поговорить с Авлодом. Долго тупить не получилось – не те попались собеседники. Не прошло и часа, как Авлод «лопнул» и все рассказал компетентным товарищам. Членовредительство было налицо. Завели дело, дождались, пока Аббос придет в достаточно приемлемое состояние – и маховик закрутился.  

Суд проходил в дивизионном клубе, в течение двух дней. Удивительно, но при наличии в дивизии достаточно большого количества таджиков разного призыва никто из них – вообще никто! – не согласился пойти в процесс в качестве переводчика, как того требовало процессуальное законодательство. В итоге переводчиком стал солдат из нашей части. Он был родом из Таджикистана, но сам не был этническим таджиком, по национальности, – и об этом он с гордостью говорил, – он был памирцем. Язык он знал, но о таджиках отзывался, как правило, весьма уничижительно, и данная история только подтверждала его правоту в его же глазах.  

– Ни один памирец так бы не поступил, – говорил он. Зная только одного памирца по жизни, мы ему, естественно, верили. Он был гордый, но честный и простой до смешного, из тех, про кого говорят: спустился с гор за солью и попал в армию. Скажете, старая шутка? Нет, это как раз про нашего памирца. У него военный билет реально вонял солью и по́том так, что все командиры шарахались. Кстати, именно от него я и знаю многие подробности этой истории, потому как в силу определенных обстоятельств побывать и на том, и на другом заседаниях у меня не получилось.  

Случай этот стал достаточно быстро всем известен. Во всех частях его официально и в частных разговорах немало обсуждали. Почти все недоумевали: чувака можно было бы обвинить в трусости и нежелании служить. Но! – у кого хватит мужества второй раз рубануть себя по руке? Или это не мужество? Но тогда что? А если и нет – неужели чувак с такой внутренней силой задрожал перед перспективой двухлетнего армейского срока? Но чего он испугался? Его ж даже еще никто и не гонял толком – это для тех, кто может вспомнить о «дедовщине». Да и не дал бы он себя гонять – явно не слабак! Ну, и все по новой… Все сходились в одном: светил бы ему дисбат, вот только ведь он инвалид?!  

На суд приехали родители Аббоса. Мать оба дня непрерывно плакала, отец же сидел, не двигаясь. Подсудимый корпел на своей скамье, опустив глаза и лишь изредка поглядывая на родителей. Забинтованную культю держала перевязь. На вопросы Аббос отвечал тихо, переводчику приходилось по нескольку раз его переспрашивать. Когда Авлод рассказывал, как было дело, он ни словом не поправил очевидца. Настало время, и судья попросил высказаться родителей. Аббос впился глазами в отца. Тот встал и достаточно отчетливо, по-русски, сказал:  

– Когда я отправлял его в армию, у меня был сын. Сейчас у меня нет сына. – И сел.  

– Папа! (возможно, он сказал «Дада», но я не готов утверждать точно, потому и написал это по-русски) – Аббос вскочил, насколько ему позволяла скамья, вытянув культю в сторону отца. Но отец уже сел и снова превратился в неподвижную статую. Сел и Аббос. Низко опустив голову, он уже не поднимал ее до самого конца заседания.  

Решения суда ждали с нетерпением. И оно поразило.  

– Четыре года колонии строгого режима… – зачитал судья.  

Строгача! Не дисциплинарного батальона – реального срока в реальной тюрьме! Все так и обалдели. А подсудимый заплакал…  

…Прошло почти тридцать лет с той поры. Я не знаю, как дальше развивались события, чем закончилось для таджика, названного мною в этом рассказе Аббосом, то тюремное заключение, и жив ли он вообще. Но эту историю я не могу забыть все эти годы. Для меня она – месиво из нескольких человеческих качеств. Мужества – пожалуй, трусости – да… и, наверно, – глупости.  

Не дай Бог когда-то столкнуться с подобным.