Нимб от Околыша

Если от многого стырить немножко,  

То это не кража, а просто делёжка (щ).  

Сейчас любят говорить про то, что «олигархи у нас украли страну». «Обокрали, сволочи! » Они, подлые, поднялись при Горбачёве – кооператорами, при Ельцине уже полноценными бизнесменами и взяли разнообразную недвижимость в свои загребущие руки.  

Как-то при этом всенародном плаче забывается, что при социализме, после того как кончился сталинский «культ личности» и, связанная с ним, суровая ответственность за народные колоски, воровать стали все. Сверху до низу народ бросился приобретать за риск быть «схваченным за руку» всё, что плохо лежало. При Хрущёве прибрание к рукам ещё шло в скромных масштабах, но уже тогда широкую популярность приобрел теневой лозунг «Всё кругом – колхозное! Всё кругом – моё». Так, в нарастающих объёмах, и воровали.  

Это воровство даже считалось чем-то вроде гордости советского человека, моральной нормы поведения. «Что охраняешь, то и имеешь». Ко времени жестокого и немного выжившего из ума генсека Андропова не расхищали только золотой фонд.  

Во времена Брежнева народ крал на рабочих местах всё, что сам же и производил. И нёс это украденное через проходные и щели в заборах на черный рынок и «для дома, для семьи». Был даже такой смешной термин для производственных воров – «несун». Народ, спасаясь от дефицита в продаже полезных вещей, «нёс» всё. С военных заводов тоже – в надежде на то, что в хозяйстве всё сгодится.  

Это в те годы родился анекдот про мужика, который работал на заводе, официально производившим кровати и спёр из цехов все кроватные детали. Дома же, как он ни прилаживал одни детали к другим, но кровати у него никак не получалось. А получался у незадачливого «несуна» однозначно пулемёт.  

Строители и их друзья тырили стойматериалы досками и мешками, начальники участков с прорабами уже оперировали самосвалами, их начальники – вагонами, друзья министров – составами... Главы районов и республик прихватывали «для себя» неплохие виллы и присасывлись к бюджету совсем не «для народа». При Брежневе началось скандальное расследование воровства в тогда ещё советском Узбекистане, растянувшееся на десятилетие и сыгравшее не последнюю роль в развале СССР на «национальные» куски – так называемое «Хлопковое дело». Уголовная часть дело заключалась в том, что руководители советской республики занимались «приписками» и расхищением фондов народной республики. Эти, непонятные сегодня «приписки», это липовое завышение объемов произведённой продукции для централизованной отчётности. Приписки это не социалистическое явление, а вполне капиталистическое и означают обманное завышение ценности предприятия. В узбекском случае несуществующие объёмы «собранного» в регионе хлопка, пущенные по бумагам государственной отчётности, позвлоляли республиканской мафии выбивать из всесоюзной казны полновесное фондирование «динамично растущей» экономики республики под их умелым управлением. А уже эти оборотные деньги пускались не на расширение производства, которое было расширять, объективно, некуда, а на обогащение фигурантов мошеннической схемы.  

Таков был чистый навар, profit от приписок руководителей этой южной республики. В общих чертах.  

В позднем СССР воровали все, а сажали только тех, кому не повезло с маршрутом. И то – сажали их, «расхитителей социалистической собственности», при Брежневе – Андропове – Горбачёве лениво и неохотно. Большинству приватизаторов «народного добра» можно было вменить очень некрупные ценности – только те объемы, с которыми их поймали. Самосвал песка, даже особо- чистого, на большой срок не потянет. Были идеи, что «надо бы построже», но против этих идей выдвигался разумный аргумент, что если всех мелких воров сажать так, как должно, то придётся «определить» в лагеря половину страны, что для экономики как-то неудобно.  

Кого советская полиция – милиция – прокуратура прихватывала, это всяких начальников складов и директоров, товароведов магазинов. Торговых людей, придерживающих ценный товар «под прилавком», и не выкладывающих его для всеобщего потребления, но удерживающих на складах для «своих», для «блатных». Или продающих этот ценный товар с коммерческой «наценкой», не проводимой по чекам.  

И вот на волне этой всеобщей «теневой приватизации» и всенародного обесценивания совести, «потому что всё равно украдут», появились так называемые «цеховики». Цеховики это коммерсанты из бандитов, которые стали на подпольных фабриках – в отдельных цехах, клепать «товары широкого потребления». Поначалу в «цехах» шилась модная на те времена одежда, которой в тормозной социалистической торговле, управляемой медлительной плановой разнарядкой производства, почти не было. Цеховики по блату покупали электроэнергию и загружали станки по «липовым заказам», обеспечивали работу своих артельных предприятий, производили эту сперва одежду и продавали её на чёрном рынке, в обход законных торговых точек.  

Полученную выгоду подпольные коммерсанты распределяли между очень довольными работниками своих «подпольных» цехов на базе обыкновенных фабрик, отдавая доли заработанного на народном спросе поставщикам, энергетикам, «крышам» и прочим соучастникам капиталистического процесса обогащения. В руках цеховиков быстро стали скапливаться живые деньги, никак не учтённые государственной машиной учёта оборотных средств. Эта бурная «подпольная» деятельность объединенных производственных групп не ограничивалась производством дефицитных шмоток, распространяясь на многие товары народного спроса, до которых плановый экономический механизм выделения средств и мощностей «не дотягивался» в силу тормознутости централизованной экономической доктрины.  

Желанный капитализм в СССР начался с робких «шабашников» 70-х годов и расцвёл с середины 80-х годов, поднявшись на этих «цеховиках», которые организовавали простаивающие, по причине «совпавшего бардака», мощности. Логично, что «цеховики» были крайне заинтересованны в том, чтобы уже готовые мощности простаивали как можно дольше, социалистическая торговля загибалась как можно быстрее и социалистическая законность, по которой их деятельность считалась вредоносной, аннулировалась.  

И тут «комсомольский организатор», генсек М. Горбачёв в целях «улучшения» социалистической экономики централизованно – всем! – разрешил свободную торговлю комплектующими и свободное же ценообразование на уже произведенные товары. Открыв этим теневым дельцам и организаторам краденных производственных мощностей «зелёную улицу», чуть ли не запинав среднее и тяжёлое машиностроение в руки «теневых» капиталистов, поизводителей и спекулянтов. Советская экономика впала в ценовой ступор, забилась в агонии взаимных недопоставок «по плавающим ценам» и рухнула.  

Кто купил «премудрое решение» Горбачёва конкретно и где была обставленна эта сделка по развалу социалистической экономики? Об этом мы, я думаю, не узнаем уже никогда. Хотя можно проследить по именам тех известных юридических лиц, которые получили от этой сделки наибольшие барыши... Однако эта статья не о том, кто был среди самых умных полу-легальных коммерсантов конца того века, а о том, что в позднем СССР «брали немножко» чуть ли не все работающие граждане СССР. Сдавать друг друга по этим мелким кражам было твёрдо «не принято». Все, за редчайшим исключением, придерживались идеи, что обворовать государство и то предприятие, на котором работаешь, не грешно. Более того – справедливо.  

В позднем СССР люди знали, что государство их обворовывает. Напутствие молодому «представителю рабочего класса», которому «классу», по официальной пропаганде принадлежало его же производство, было известным: «Тащи с завода каждый гвоздь – ты здесь хозяин, а не гость! » И – с усердием тащили, кто сколько и что мог. Некоторые, самые хитрые и связанные с «крышующими» их ОПГ, положили в карманы, утащили производство вместе с рабочими. Стали владельцами этих обеспеченных рабочими производственных мощностей, промышленниками, торговцами приватизированными заводами и прихватизированной страной.  

Так они значит, эти бессовестные хапуги, обокрали нашу любимую Россию и весь российский народ? Народ, который массово так хранил это общественное достояние России, что не принести что-нибудь из этого вырабатываемого достояния домой считалось чуть ли не позорным.  

Помню, как недоумённо воспринимались порывы романтической совестливости и вопросы к умудренным жизненным опытом старшим товарищам. Основной контраргумент велениям совестливого сохранения социалистического продукта был уверенный ответ «Да всё равно же украдут! ». Потом эту уверенность, расточившую романтичные коммунистические установки до основания, назвали «человеческим фактором». Хотя по честному то надо было бы назвать этот «фактор» жадностью, помноженной на безнаказанность в атмосфере стяжательства и круговой поруки. Поздний СССР жил в атмосфере всенародной любви к воровоству.  

~~*~~  

Хочется Справедливости, да. Крупные воры приобрели активы страны вместе с прилагающимися мелкими ворами, но мелкие-то виноваты перед неким Эгрегориальным Судьёй, берегущим достояние страны и всенародное добро, в меньшей степени, чем крупные.  

«За что нам – скромным воришкам, такое наказание и детям нашим?! Мы разве виноваты в том, что нас и наших родителей система вынуждала воровать? »  

Так, примерно, размышляет старшее поколение, подзабывшее о том, что сами были воровитыми кроликами Фазиля Искандера (*). Мелким ворам, скопом, такое наказание за глупость и за бессовестность. И детям их – бумерангом. Как в своё время смеялись над чокнутой Ниной Андреевой (*), которая «не смогла поступиться принципами». Принципы какие-то... Вот дура-то! «Обогощайся! Теперь можно! » ( см. статью «Лозунги низложены» ). Справедливости государственной захотелось, воздаяния по трудам... И было-то не хорошо, а стало ещё хуже! Виноватого, вроде, нашли. До него не дотянуться. А делать-то что? «Что делать? » (*)  

Справедливость для всех бывает только у Бога.  

Производители материальных ценностей, для которых пытались устроить честность и справедливость коммунисты-социалисты, экзамен на коллективную разумность поведения провалили. Не разумны муравьи-прозводители. Доверять власть и право судейства рабочим, производителям материальных ценностей, нельзя – всем становится плохо: и самим производителям товаров, и изобретателям-дизайнерам оных, и продавцам-распределителям накопленного. И судьям тоже как-то не здорово...  

А кому можно доверить и предоставить судейство, право распределения доходов от прибавочной стоимости и написание кодекса этического приличия для неукоснительного соблюдения в обществе?  

Коммерсантам и торговцам?  

Так у коммерсантов и купцов совести или порядочности отродясь не было. Эволюцией выживания в группе себеподобных такой функции как «совесть» у торгашей не предусмотренно.  

Креативная интеллигенция, ищущая заказчика и готовая его найти среди кого угодно или интеллектуалы – технологи, способны думать только о том, как исполниять заказ? Может они способны и достойны – умы нации? Интеллегенция вон уже выдумала – отдать власть народу, да рабочим с крестьянами. А последних – Система, самонародившаяся, воровать вынуждала. Вот какая коряга над оврагом... Система та сама народилась, попустительством народным да верховным...  

Может дизайнерам-изобретателям отдать право власти? Если тем дизайнерам это право удержания доходов и распределения справедливости доверить, то они наворотят... Они от изобретательства кормятся, выдумаляют всякое чтобы к тому же бюджету страны присосаться. Совсем несправедливо получается: одни продукт добывают-производят, здоровье своё вкладывают, а другие, всякие изобретают, как бы им не заплатить за это добытое-наработанное. «Ящик Кабани» * получается и тот же банкир-бандит, коммерсант, но только сбоку. Остаются для взгонки атмосферы неукоснительного соблюдения кодекса справедливости группа хранителей производимых ценностей. По моему – справедливо и по уму. Возражения есть?  

/_______________________ /  

Гугл знает!  

* Нина Андреева, «Не могу́ поступа́ться при́нципами»  

* «Кролики и Удавы», «повесть-притча» Фазиля Искандера  

* «Кто виноват? » и «Что делать? », Николай Чернышевский, романы  

* «Ящик Кабани» ящик, в котором лежат изобретения; А. и Б. Стругацкие «ТББ»  

/_______________________ /  

Гугл пока не знает!  

(щ) – не вполне цитата, скорее не цитата, четверть-цитата, улучшенная. В общем – "щитата".